Вояж вокруг моей комнаты. Повесть

Ксавье Местр

(1 голос)

0 0

Аннотация: "Ксавье де Местр (1763-1852) французский писатель, эмигрировавший из Франции, как и большинство дворян, после начала революции 1789 года. Сначала он служил при Пьемонтском дворе в Италии, где находилась часть его родовых имений (они как раз разделялись границей между этими двумя странами), а потом перешел на русскую службу, где и прожил до конца своей жизни под именем Ксаверия Ксаверьевича и похоронен на Новодевичьем кладбище по православному обряду. Это человек обладал беспокойным характером, поднимался на воздушном шаре в 1785 г, т. е. всего через два года после первого полета бр. Монголфье, в России участвовал во многих военно-исследовательских экспедициях, в частности по Кавказу, где вместе с отрядом, к которому был прикомандирован, был заперт в ущелье как раз на территории совр Чечни; отряд с боями проложил себе дорогу. Участвовал в войне 1812 года и получил тяжелое ранение, правда уже в 1813 г, при отражении контратаки французов при Данциге ("француз против французов"? это мы так смотрим на вещи: дворянин против взбунтовавшегося быдла -- так смотрел на вещи он и не только он; кстати, французские дворяне против наполеоновских войск дрались с необыкновенным ожесточением и мужеством). А на русскую службу он поступил в 1799 году, будучи прикомандирован пьемонтским королем к армии Суворова. Хороший рисовальщик -- его увлечение живописью отразилось в повести -- де Местр был отличным товарищем, компанейским парнем и завоевал всеобщую привязанность русских офицеров, в т. ч. и Суворова. И вот при таком характере этот человек пишет повесть "Путешествие вокруг моей комнаты" (Впрочем, не единственную; у него есть и повесть о кавказском пленении и довольно любопытный роман в письмах, основанный на его личном опыте, высоко оцененный А. Франсом). Тогда с легкой руки Стерна писали много подобных "путешествий": по разным странам, потом из города в деревню, потом по городу, из усадьбы в усадьбу, с одной улицы на другую. Главное в этих "путешествиях" было не описание мест и характеров, а передача своих чувств, порой никакого отношения к самому путешествию не имеющих. Стерн довел жанр до абсурда. Он придумал путешествовать по комнате. Но и это не предел: уже после него "путешествовали" по библиотеке, по столу, по кровати.. Однако родившись как пародийный жанр, повесть вышла за эти границы, как это часто бывает в истории литературы. Писатель обратил внимание на тот близкий мир, который окружает каждого, мир повседневных вещей и предметов. Мир, который всегда под рукой, и который мы "не видим". Вот этим пробуждением интереса к своему повседневному миру повесть и интересна. Оглянитесь вокруг себя, посмотрите, как интересен тот мир, в котором вы живете -- как бы говорит писатель. Удивительно, но прожив почти всю жизнь в России, Местр так и остался в нашей стране неизвестным, хотя во Франции он сразу же и прочно вошел в национальные классики. Кое-что переводилось до революции, а "Путешествие вокруг моей комнаты" впервые было переведено только в 2003 году, но выпущено очень скромным тиражом небольшим издательством."

Книга добавлена:

22-09-2023, 15:18

173

Читать книгу "Вояж вокруг моей комнаты. Повесть"

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 42

Глава XXXIV

Падение моего кресла оказало читателю ту услугу, что сократило для него мое путешествие на дюжину глав, потому что поднявшись, я оказался визави и совсем близко со своим письменным столом, так что это вырвало меня от рассуждений о моих многочисленных эстампах и картинах, которые мне еще надо было пробежать и которые могли бы пролонгировать мои экскурсии о живописи до бесконечности.

Оставив, итак, справа портреты Рафаэля и его возлюбленной, шевалье д'Ассиза и альпийской пастушки, и продвигаясь по левой стороне от окна, можно найти мой письменный стол: это первый объект и наиболее бросающийся в глаза, который представляется взглядам путешественника, по дороге, которую я только что указал.

На столе я нагромоздил друг на друга несколько библиотечных эстампов, а поверх них еще и бюст; так что образуется сорт пирамиды, и именно это-то сооружение и вносит самый большой вклад в облагораживание моей комнаты.

Выдвигая из стола первый ящик, можно найти письменный прибор, бумагу всех сортов, строго очиненные перья, воск для запечатывания. Все это невольно внушало бы желание писать и самому апатичному существу. А вы думаете, иначе бы я взялся описывать свое путешествие.

Я уверен, моя дорогая Женни, что, если бы ты пришла ко мне и случайно открыла этот ящичек, ты бы ответила на мое прошлогоднее письмо к тебе. В соседнем ящичке в беспорядочной куче покоятся волнующие материалы по историки узников Пиньяроля, обо всех этих Фуке и железных масках, которые наши короли держали в этом замке и о которых вы, дорогие друзья, скоро прочтете.

Между двумя этими ящичками есть углубление, куда я бросаю письма по мере их получения: там скопилась корреспонденция последних десяти лет; более старинные рассортированы по датам в несколько пакетов: осталось всего несколько неотсортированных, еще со времен моей юности.

Какое удовольствие вновь пережить через эти письма волнения юных дней, быть увлеченным по новой в эти счастливые времена, которым уже не вернуться!

О! как полно мое сердце, как оно наслаждается печалью, когда мои глаза пробегают строчки, написанные существом, которого больше нет! Вот они эти буквы, это сердце, которое водило рукой, это для меня он писал это письмо, и это письмо – это все, что осталось от него!

Когда я попадаю в этот уголок, я редко оттуда извлекаюсь в течение целого дня.

Именно таким образом путешественник пересекает как можно быстрее несколько итальянских провинций, делая там в поспехе несколько поверхностных наблюдений, чтобы потом задержаться на целый месяц в Риме.

Письма юных дней – это наиболее богатая жила шахты моих воспоминаний, которую я эксплуатирую.

Какая перемена с тех пор произошла в моих идеях и чувствах! А какая разница в моих друзьях! Как они до потери пульса волновались тогда проектами, которые им по барабану сейчас.

А вот письмо, взволнованные строчки которого вопят от большого несчастья, обрушившегося на нас. Но конец письма отсутствует и это несчастье совершенно забылось.

Нас осаждают при чтении старых писем тысячи предположений; мир и люди нам совершенно незнакомы, но какова интенсивность общения! какая дружеская доверчивость! доверчивость без границ!

Мы были счастливы нашими ошибками. А теперь! Этого уже нет; мы умеем читать как и все прочие в человеческом сердце; а правда, попадая в нас как бомба, разрушила навсегда восхитительный дворец иллюзий.