Вояж вокруг моей комнаты. Повесть

Ксавье Местр

(1 голос)

0 0

Аннотация: "Ксавье де Местр (1763-1852) французский писатель, эмигрировавший из Франции, как и большинство дворян, после начала революции 1789 года. Сначала он служил при Пьемонтском дворе в Италии, где находилась часть его родовых имений (они как раз разделялись границей между этими двумя странами), а потом перешел на русскую службу, где и прожил до конца своей жизни под именем Ксаверия Ксаверьевича и похоронен на Новодевичьем кладбище по православному обряду. Это человек обладал беспокойным характером, поднимался на воздушном шаре в 1785 г, т. е. всего через два года после первого полета бр. Монголфье, в России участвовал во многих военно-исследовательских экспедициях, в частности по Кавказу, где вместе с отрядом, к которому был прикомандирован, был заперт в ущелье как раз на территории совр Чечни; отряд с боями проложил себе дорогу. Участвовал в войне 1812 года и получил тяжелое ранение, правда уже в 1813 г, при отражении контратаки французов при Данциге ("француз против французов"? это мы так смотрим на вещи: дворянин против взбунтовавшегося быдла -- так смотрел на вещи он и не только он; кстати, французские дворяне против наполеоновских войск дрались с необыкновенным ожесточением и мужеством). А на русскую службу он поступил в 1799 году, будучи прикомандирован пьемонтским королем к армии Суворова. Хороший рисовальщик -- его увлечение живописью отразилось в повести -- де Местр был отличным товарищем, компанейским парнем и завоевал всеобщую привязанность русских офицеров, в т. ч. и Суворова. И вот при таком характере этот человек пишет повесть "Путешествие вокруг моей комнаты" (Впрочем, не единственную; у него есть и повесть о кавказском пленении и довольно любопытный роман в письмах, основанный на его личном опыте, высоко оцененный А. Франсом). Тогда с легкой руки Стерна писали много подобных "путешествий": по разным странам, потом из города в деревню, потом по городу, из усадьбы в усадьбу, с одной улицы на другую. Главное в этих "путешествиях" было не описание мест и характеров, а передача своих чувств, порой никакого отношения к самому путешествию не имеющих. Стерн довел жанр до абсурда. Он придумал путешествовать по комнате. Но и это не предел: уже после него "путешествовали" по библиотеке, по столу, по кровати.. Однако родившись как пародийный жанр, повесть вышла за эти границы, как это часто бывает в истории литературы. Писатель обратил внимание на тот близкий мир, который окружает каждого, мир повседневных вещей и предметов. Мир, который всегда под рукой, и который мы "не видим". Вот этим пробуждением интереса к своему повседневному миру повесть и интересна. Оглянитесь вокруг себя, посмотрите, как интересен тот мир, в котором вы живете -- как бы говорит писатель. Удивительно, но прожив почти всю жизнь в России, Местр так и остался в нашей стране неизвестным, хотя во Франции он сразу же и прочно вошел в национальные классики. Кое-что переводилось до революции, а "Путешествие вокруг моей комнаты" впервые было переведено только в 2003 году, но выпущено очень скромным тиражом небольшим издательством."

Книга добавлена:

22-09-2023, 15:18

173

Читать книгу "Вояж вокруг моей комнаты. Повесть"

1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 42

Глава XXXVII

Со времен экспедиции аргонавтов до ассамблеи нотаблей, состоявшейся в 1787 году и послужившей прелюдией 1789 года, ибо там было принято несчастное решение о созыве Генеральных штатов, начиная от самых глубин ада до последней зафиксированной на Млечном пути звезды, до конца вселенной, до ворот хаоса, вот оно обширное пустое пространство, где я гуляю вдоль и поперек, и все в охотку, потому что и времени у меня навалом и пространства.

Именно здесь я продлеваю свое существование до времен Гомера, Мильтона, Вергилия, Оссиана и т. д.

Все эти события, которые имели место между двух этих эпох, все страны, все миры и все существа, которые только жили в этом временном промежутке, все это – мое, все это принадлежит мне по праву, подобно судам, которые входили в пирейскую гавань, принадлежали афинянам.

Я предпочитаю поэтов, которые возвращают меня в самую раннюю античность: смерть честолюбивого Агамемнона, неистовства Ореста и вся трагическая история семьи Атреев, преследуемых небом, внушают мне ужас, которым нынешние события со всей жестокостью якобинского террора и вандейского мятежа не способны отозваться в моей душе.

Вот фатальная урна, куда насыпан прах Ореста. Кто не задрожит при ее виде? Электра! несчастная сестра, успокойся: это Орест сам принес урну, а этот пепел – пепел его врагов!

Уже больше не найдут берегов, подобным берегам Ксанфа и Скамандра, уже нет больше равнин, подобных лугам Хесперидов и Аркадии.

Где сегодня острова Лемнос и Крит? Где знаменитый лабиринт? Где скала, которую оставила Ариадна, проливая слезы?

Нет больше Тезеев, еще меньше Геркулесов; люди и даже герои сегодняшнего дня – сущие пигмеи.

Когда я хочу упиться сценой энтузиазма и наслаждаться всеми силами своего воображения, я гордо припадаю к складкам развевающегося платья великолепного слепого Альбиона (члена прославленного трио Гомер, Мильтон и Паниковский), когда он возвышается до небес и осмеливается приближаться к Вечности.

Какая муза может продержаться на этой высоте, куда никакой человек до него не осмеливался бросить взгляда? С восхитительной небесной паперти, на которую с жадностью взирает Маммон, я прохожу с ужасом в пустые пещеры обиталища Сатаны. Я присутствую на инфернальном совещании, я смешиваюсь с толпой бунтующих духов, и слушаю их рассуждения.

Но нужно здесь признаться в слабости, в которой я себя часто упрекаю.

Я не могу не чувствовать определенного интереса к Сатане (Мильтона, конечно) с того момента, когда он был так низвергнут с неба. Сурово порицая упрямство мятежного духа, сознаюсь: твердость, которую он являет в крайностях несчастья и величие его мужества меня понуждают к восхищению вопреки меня самого.

Хотя я не игнорирую несчастные следствия мрачного предприятия, которые привели его Сатану к взлому адских ворот, чтобы начать пакостить нашим прародителям, я не могу, хоть убей меня, желать того момента, когда я увижу его гибнущим на путях конфузии хаоса.

Я даже думаю, что охотно помог бы ему несмотря на удерживающий меня стыд. Я слежу за всеми его движениями, и я нахожу столько удовольствия от путешествия вместе с ним, как от вояжа в самой доброй компании.

Я могу сколько угодно размышлять, что как-никак это ведь дьявол, который имеет целью погубить род людской; что это настоящий демократ, но не из тех, не из афинских, но из этих из парижских. Но это не может излечить меня от предвзятости.

Какой широкий проект! какая гордость в исполнении!

Когда громадные тройные ворота ада открываются неожиданно перед ним нараспашку, и когда глубокий ров небытия и ночи разверзается под его ногами во всем своем ужасе, он пробегает своим неустрашимым взором мрачную империю хаоса; и не колеблясь, раскрыв свои обширные крылья, которыми он мог бы накрыть всю армию, он спешить навстречу пропасти.

Я не могу себе представить большего гордеца. И это, по-моему, одно из замечательных усилий воображения, как одно из самых прекрасных путешествий, которые когда-либо были сделаны.