Собрание сочинений. Том 7. Мельник из Анжибо. Пиччинино

— Безумец! Вы хотели покинуть меня навсегда! — сказала Марсель, позволяя Лемору завладеть ее рукой.

— Жестокая! Вы хотели запретить мне видеть вас целый год! — ответил Анри, покрывая пламенными поцелуями руку Марсели.

И Марсель поняла, что ее решение расстаться с Анри на год было более серьезным, нежели его замысел обречь себя на вечное изгнание.

Поэтому, когда они, наглядевшись друг на друга в молчаливом восторге, наконец снова обрели дар речи, Марсель, заговорившая первой, вернулась к своему намерению, подсказанному ей благими побуждениями.

— Лемор, — сказала она, — нам блеснул луч солнца среди туч — но и только. Надо покориться суровому долгу. Даже если бы мы не встретили здесь никаких препятствий для наших отношений, было бы нечто кощунственное в том, чтобы соединиться друг с другом так поспешно, и это наше свидание должно быть последним до тех пор, пока не кончится срок моего траура. Скажите мне, что любите меня и что я буду вашей женой, и тогда у меня достанет сил спокойно ожидать вас.

— Не говорите мне сейчас о разлуке! — пылко вскричал Лемор. — О, дайте мне насладиться этим мгновением, самым прекрасным в моей жизни! Позвольте мне забыть, что было вчера, что будет завтра… Поглядите, как чудесна эта ночь, как прекрасно небо! Какая тишь, какое благоухание! И здесь вы, Марсель, вы сами, а не ваша тень! Мы вместе! Мы нашли друг друга случайно, помимо нашей воли! То была воля неба, и мы, на наше счастье, не стали противиться ей, мы оба, — вы, Марсель, так же, как и я! Неужели это правда? Нет, это не сон, вы ведь здесь, подле меня! Со мной! Мы одни! Мы счастливы! Наша любовь так сильна! Мы не смогли, не можем и никогда не сможем покинуть друг друга!

— И, однако, дорогой друг…

— Я знаю, знаю, что вы хотите сказать. Завтра или на днях вы напишете мне, изъявите свою волю. Я покорюсь, вы это знаете заранее! Но зачем о том, что мне предстоит, говорить сегодня, сейчас? Зачем омрачать это мгновение, равного которому не было во всей моей жизни? Дайте мне верить, что оно не кончится никогда. Марсель, я вижу вас! О, как хорошо я вас вижу, несмотря на темноту. Как вы похорошели еще за прошедшие три дня… А ведь в ту незабываемую ночь вы были уже так невозможно прекрасны! О, скажите мне, что никогда не отнимете у меня вашу руку! Мне так сладостно держать ее в своей руке!

— Ах, вы правы, Анри! Будем счастливы тем, что вновь обрели друг друга, и не будем думать сейчас, что все же придется расстаться… завтра… или немного позже…

— Да, да, только не завтра! Позже, позже! — вскричал Лемор.

— Сделайте милость, не говорите так громко, — послышался вблизи голос мельника. — Я и не хочу, да слышу каждое ваше слово, господин Анри!

Марсель и Лемор, упоенные возносившей их на седьмое небо любовью, пробыли вместе еще около часа, предаваясь радужным мечтам о будущем и говоря о своем счастье, словно оно должно было не прерваться, а начаться с завтрашнего дня. Легкий ветерок навевал на них ароматы ночи, а над их головами проходили заведенной чередой яркие звезды, но ни он, ни она не замечали неумолимого движения времени, ибо оно останавливается в сердцах счастливых влюбленных.

Мельник, ходивший окрест, уже несколько раз подавал издали знаки, что нора расходиться; когда же склонение Полярной звезды показало на небесном циферблате десять часов, он подошел и прервал беседу забывшихся молодых людей.

— Друзья мои, — сказал он, — я не могу ни оставить вас здесь одних, ни ждать хотя бы еще минуту. Со двора фермы уже не слышно скотников, и почти все окна нового Замка погасли. Светится еще только окно мадемуазель Розы; она ожидает госпожу Марсель и не ложится спать. Господин Бриколен, как всегда накануне праздника, будет сейчас делать обход с собаками. Уйдем отсюда скорее.

Лемор запротестовал: он-де только что пришел, а уже уходить!

— Может быть, и так, — согласился мельник, — но мне непременно нужно еще до ночи поспеть в Лашатр.

— Как! По моим делам? — удивилась Марсель.

— Вы угадали, сударыня. Я хочу повидать вашего нотариуса, пока он не залег на боковую. Не завтра же днем мне ехать к нему: это значило бы вроде нарочно постараться уведомить Бриколена, что я замышляю против него.

— Но я не хочу, чтобы вы рисковали из-за меня, Большой Луи! — сказала Марсель.

— Хватит разговаривать об этом, — отвечал мельник. — Я буду поступать так, как мне нравится, — мне, а не кому другому… Тихо! Я слышу собачий лай. Выходите на луг, госпожа Марсель, а вас, любезный парижанин, прошу следовать за мной: мы пойдем верхней дорогой. Ну, тронулись!

Влюбленные расстались без слов: оба боялись вспоминать о том, что им следовало считать это свидание последним перед долгой разлукой. Марсель не находила в себе сил назначить день отъезда Анри, а тот, опасаясь, как бы она его не назначила, молча удалился, осыпав ее руку поцелуями.

— Итак, что же вы решили? — спросил мельник Лемора, когда они добрались до опушки парка.

— Да как вам сказать, дружище? Мы всё говорили о своем счастье…

— В будущем. А что же в настоящем?

— Есть только настоящее, будущего нет. И то и другое — одно, когда любишь.

— Экий вздор вы несете! Все же я надеюсь, что вы будете вести себя смирно и не станете бродить ночами но лесам, терзаясь смертной мукой. Ну вот, юноша, ваша дорога. Сумеете самостоятельно добраться до Анжибо?

— Без всякого сомнения. Но не хотите ли вы, чтобы я вместе с вами поехал в тот город, который вы назвали?

— Нет, это слишком далеко. Один из нас должен был бы идти пешком и задерживал бы другого, если только, по местному обычаю, обоим нам не взгромоздиться на спину Софи. Но бедная лошадушка уже порядком состарилась, да еще и не ужинала сегодня. Я сейчас пойду отвяжу ее от дерева, к которому привязал ее, для виду проехав немного по дороге на Анжибо. Мне, знаете, было здорово не по себе, что я оставил мою Софи на попечение господа бога. Я ее хорошенько укрыл среди ветвей, а все-таки какой-нибудь бродяга — их тут на завтрашнем гульбище будет пруд пруди — мог подглядеть за мной и увести ее.

— Пойдем за ней вместе!

— Нет, нет, не ходите за мной! Вы норовите снова повернуть в сторону замка — я вас насквозь вижу! Отправляйтесь-ка в Анжибо и скажите моей матушке, чтобы не ждала меня и ложилась спать: я, может статься, запозднюсь. Господин Тайян, нотариус, наверно, захочет, чтобы я у него поужинал. Он весельчак, любитель пожить в свое удовольствие и радушный хозяин. Поэтому я смогу без спеху обсудить с ним бланшемонские дела, а Софи получит свою торбу овса, и не спрашивая юридического совета.

Лемор не настаивал на своем предложении. Хотя он питал к мельнику искреннюю симпатию и признательность, но ему втайне хотелось побыть одному после всех треволнений этого вечера. Он испытывал потребность подумать о Марсели без помех и вновь пережить в воспоминании то блаженство, что он вкушал у ее ног. Он машинально побрел в Анжибо, подобно лунатику, возвращающемуся к своей постели. Нам неизвестно, шел ли он прямо по дороге, пересек ли речку по мосту, не дал ли изрядный крюк и не засиживался ли подолгу у источников. Ночь была полна сладостной истомы, и Лемору казалось, что и петухи, перекликающиеся от хижины к хижине своими победно звучащими, словно боевые фанфары, голосами, и кузнечики, таинственно стрекочущие в траве, — все, все вокруг повторяет, громко славя или только произнося благоговейным шепотом, волшебное имя — Марсель.

Но придя наконец на мельницу, он почувствовал себя совершенно обессиленным и, сообщив доброй мельничихе, что ей не надо дожидаться сына, свалился замертво на складную кроватку, которую Луи поставил для него в своей комнате. Большая Мари тоже отправилась на отдых, перед тем посоветовав Жанни спать покамест одним глазом, дабы его можно было добудиться, когда вернется хозяин и нужно будет препроводить Софи в стойло. Но любящие матери не спят, а только чуть дремлют, и когда ночью разразилась гроза и над долиной прокатился гром, старуха мгновенно очнулась от сна: ей показалось, что это сын стучится в каморку Жанни на мельнице. На рассвете она тихонько поднялась и прежде всего пошла сказать работнику, чтобы он не шумел и дал выспаться Большому Луи, который, должно быть, приехал очень поздно и потому встанет также позже обычного. Но Жанни ответил ей, что хозяин еще не возвращался. Старуху это удивило и даже испугало.

— Быть не может! — воскликнула она. — Когда он не ездит дальше Бланшемона, он всегда ночует дома!

— Очень просто, хозяюшка: это же канун праздника, в такую ночь никто не спит. Кабачки не закрываются, приходят волынщики и играют развеселую музыку. Душа радуется… И все ждут не дождутся, когда начнется самый праздник; никому и в голову не приходит завалиться на боковую, потому как людям боязно заспаться и упустить какое-нибудь развлечение. Хозяин, верно, гулял там всю ночь напролет, не до сна ему было.

Мельничиха меж тем открыла дверь конюшни, чтобы проверить, не стоит ли Софи у своей кормушки.

— У твоего хозяина нет привычки проводить ночи в непотребных местах, — ответила она Жанни, покачав головой. — Я подумала было, — добавила она, — что он вернулся и не стал тебя будить, — он ведь жалеет людей; скорее сам сделает все, что нужно, чем нарушит покой такого младенчика, как ты, который спит так, что хоть из пушек пали. Но сам-то он провел ночь не спавши! Он уже два дня тому назад здорово утомился — ездил далече; позавчера лег изрядно за полночь, а в эту ночь и совсем не ложился.

Мельничиха глубоко вздохнула и пошла доставать из шкафа свое воскресное платье.

«Вот присуха-то! — думала она. — От этой любви ему одно мучение, нет покоя ни днем ни ночью. И чем это кончится — одному богу ведомо!»

День четвертый