Собрание сочинений. Том 7. Мельник из Анжибо. Пиччинино

XX. Любовь и деньги

Шагая взад и вперед по комнате, Марсель услыхала за стеной странный голос, густой, как у быка, и хриплый, как у старухи. Этот голос, который, казалось, с трудом вырывался из чахоточной груди и не мог ни пробиться наружу, ни замолкнуть, повторил несколько раз:

— Да они же у меня все забрали! Все забрали, даже одежду!

Другой, более спокойный голос, по которому Марсель опознала мать господина Бриколена, отвечал:

— Да замолчите вы, хозяин[30], не о том речь.

Видя удивление Марсели, Роза поспешила объяснить ей этот диалог.

— В нашем доме, — сказала она, — всегда были беды, и даже до того, как я и моя бедняжка сестра появились на свет, судьба преследовала нашу семью. Вы видели моего дедушку, такого старенького-старенького с виду? Вот его-то вы сейчас и слышали. От него редко услышишь слово, но если он заговорит, то из-за глухоты кричит так, что весь дом трясется. Почти всегда он повторяет примерно одно и то же: «Они у меня все отняли, все украли, ограбили меня дочиста!» На этом он все время топчется, и если бы бабушка, которая имеет над ним большую власть, вчера не заставила его молчать, он вам сказал бы эти же слова вместо «здравствуйте».

— А что все это значит? — спросила Марсель.

— Разве вам не доводилось слышать об этой истории? — отозвалась Роза. — Она довольно-таки нашумела; но ведь вы никогда не приезжали в наши края, и вас не занимало, что здесь происходит. Вы, наверное, не знаете и того, что Бриколены уже больше пятидесяти лег арендуют земли Бланшемона.

— Я знала про это, и мне известно даже, что ваш дедушка, прежде нем поселиться здесь, арендовал обширные земли, принадлежавшие моему деду в Блине.

— В таком случае вы слышали об истории с «поджаривателями»?[31]

— Да, но она была не на моей памяти; когда я была ребенком, она уже считалась давней.

— Произошло это сорок с лишком лет тому назад, насколько я могу знать сама, потому что у нас в доме неохотно говорят про тот случай. Слишком больно и слишком страшно… Ваш почтенный дедушка, в ту пору, когда ходили ассигнации, доверил моему дедушке сумму в пятьдесят тысяч франков золотом, попросив его спрятать их в какой-нибудь стене старого замка, пока сам он будет скрываться в Париже, где ему удалось избегнуть ареста по доносу. Вы знаете это лучше, чем я. Так вот, мой дедушка спрятал это золото и свое собственное в старом замке поместья Бофор, где он держал аренду, в двадцати милях отсюда. Я там никогда не бывала. Ваш дедушка не торопился востребовать свои деньги, но когда захотел послать моему деду составленное по форме письмо на сей счет, то имел несчастье выбрать себе в поверенные негодяя. На следующую же ночь к моему дедушке явились «поджариватели» и пытали его до тех пор, пока он не признался, где спрятаны деньги. Они унесли все, дедушкино и ваше, вплоть до белья и свадебных драгоценностей моей бабушки. Моего отца, который был тогда ребенком, связали и бросили на кровать; он все видел и чуть не умер от страха. Бабушку заперли в погребе. Батраков избили и тоже связали. Их держали под дулом пистолета, чтобы они не кричали. Наконец, захватив все, что можно было унести, разбойники удалились без особых предосторожностей и так и остались безнаказанными — почему, никто никогда не узнал. После этого дедушка, в ту пору человек еще молодой, сразу постарел. Больше он уже никогда не приходил в себя; ум ослабел; он утратил память, забыл почти обо всем, кроме этого ужасного происшествия, и обычно не может раскрыть рта без того, чтобы не упомянуть о нем. Вы видали, как он все время дрожит: это у него с той ночи; а ноги его, высушенные огнем, остались такими худенькими и слабыми, что он уже никогда не мог работать. Ваш дедушка, который, как говорят, был достойный господин, не стал требовать у моего своих денег и даже простил бабушке, которая благодаря своей сметливости и мужеству сумела сразу же стать главою семьи, все платежи за аренду, накопившиеся за пять лет и до тех пор им не востребованные. Это поправило наши дела, и отец, войдя в возраст, когда он мог взять бланшемонскую ферму в свои руки, пользовался уже известным кредитом. Вот наша история. Прибавьте к ней историю моей бедной сестры, и вы увидите, что она не очень веселая.

Рассказ Розы произвел большое впечатление на Марсель, и скрытая сторона жизни Бриколенов показалась ей еще более зловещей, чем накануне. Над этими людьми, несмотря на их процветание, словно тяготело нечто мрачное и трагическое. Оказавшись рядом с помешанной и слабоумным, госпожа де Бланшемон почувствовала безотчетный ужас и глубокую печаль. Она удивилась, что беззаботно цветущая красота Розы могла так развиться среди катастроф и жестоких схваток, в которых деньги играли роковую роль.

В комнате старухи Бриколен, примыкавшей к спальне Розы и заставленной старинной деревенской мебелью, которая ныне изгонялась из нового замка, кукушка на часах, бережно хранимых бабушкой, прокуковала семь раз, когда вошла маленькая Фаншона и радостно объявила, что прибыл «ее хозяин».

— Она имеет в виду Большого Луи, — сказала Роза, — но чего ради она возвещает нам о его приезде как о большом событии? — И, несмотря на свой слегка пренебрежительный тон, девушка заалелась, как раскрывшийся бутон цветка, чье гордое имя она носила.

— Да это я потому, что у него куча дел и ему надо с вами поговорить, — ответила несколько обескураженная Фаншона.

— Со мной? — спросила Роза, пожав плечами, но краснея при этом все больше и больше.

— Нет, с госпожой Марселью, — ответила девочка.

Марсель направилась к двери, которую Фаншона оставила открытой настежь, но ей пришлось попятиться, чтобы пропустить батрака, несущего сундук, а затем и самого Большого Луи, нагруженного еще более тяжелым сундуком, каковой он, однако, очень ловко поставил на пол.

— Все ваши поручения выполнены! — сказал он, кладя на комод мешочек с золотыми монетами.

Затем, не дожидаясь выражений благодарности от Марсели, он обратил взгляд на кровать, с которой она только что поднялась и где спал Эдуард, красивый как ангелочек. Увлекаемый своей любовью к детям и особенно к этому неотразимо прелестному ребенку, Большой Луи подошел к кровати, желая поглядеть поближе на Эдуарда, и мальчик, открыв глаза, протянул к нему ручонки и произнес: «А, Лопастушечка!», назвав его тем именем, которое он ему самовольно присвоил.

— Посмотрите, как он стал славно выглядеть с тех пор, как попал в наши края! — сказал мельник, осторожно беря ручку мальчика и целуя ее.

Но вдруг за его спиной послышалось шуршание занавесей, и, обернувшись, Большой Луи увидел красивую руку Розы, которая, застыдившись и сердись на мельника за вторжение в ее комнату, с шумом задернула вышитые полотнища полога. Большой Луи, который не знал, что Роза осталась в своей комнате вместе с Марселью, и не ожидал ее здесь встретить, застыл на месте, смущенный и пристыженный, по все же не мог отвести глаз от белой ручки, довольно неловко придерживавшей бахромчатый край занавеси.

Тут Марсель спохватилась, что допустила неподобающую вещь, и поставила себе в укор аристократические привычки, которыми она бессознательно руководилась сейчас. Приученная сызмала не считать какого-то там носильщика за мужчину, она и не подумала о том, чтобы оградить комнату Розы от вторжения работника с фермы и мельника, притащивших ее пожитки. Смущенная и устыженная в свою очередь, она собиралась приказать Большому Луи, который словно окаменел, немедленно удалиться, как вдруг на пороге появилась, вся взъерошенная, госпожа Бриколен и просто задохнулась, увидев мельника, своего смертельного врага, стоящего в замешательстве между двумя одинаковыми ложами молодых особ.

Не произнеся ни слова, она быстро вышла, как некто, Заставший в своем доме вора и бегущий за стражей. Она и в самом деле побежала за господином Бриколеном, который сидел в кухне и в третий раз принимал «утреннюю порцию», то есть поглощал третий кувшин белого вина.

— Господин Бриколен! — сдавленным голосом позвала она мужа. — Иди сюда скорее! Слышишь?

— Что случилось? — спросил арендатор, не любивший, чтобы его беспокоили в то время, как он — пользуясь его выражением — «подкрепляется». — В доме пожар, что ли?

— Иди сюда, говорю тебе, иди и посмотри, что творится у тебя под носом! — ответила арендаторша, от гнева едва способная говорить.

— Ах, право, коли нужно кого-нибудь за что-нибудь распечь, ты отлично справишься с этим без меня! — ответил арендатор, привыкший к бушеванию своей половины. — На этот счет я спокоен.

Видя, что он не двигается с места, госпожа Бриколен подошла к нему, с усилием проглотила слюну, потому что у нее от ярости стоял ком в горле, и наконец заговорила.

— Да пошевелишься ли ты? — набросилась она на супруга, не забыв, однако, понизить голос, чтобы ее не услышали сновавшие взад и вперед батраки. — Рассиживаешься тут, а пока что твой мужлан-мельник — где бы ты думал? В комнате Розы, когда она еще в постели!

— Ну, это неприлично, очень неприлично, — отозвался Бриколен, вставая с места. — Я пойду скажу ему пару слов… Но только не надо поднимать шума, жена, слышишь? Здесь ведь девчонка…

— Иди же скорей и сам не шуми! Надеюсь, теперь-то ты мне поверишь и будешь с ним обходиться так, как заслуживает этот невежа и бесстыдник.

Бриколен пошел к выходу, но в дверях натолкнулся на Большого Луи.

— Право слово, господин Бриколен, — сказал мельник с подкупающей искренностью, — я и сам не понимаю, как я мог сделать такую глупость.

И он простодушно рассказал все по порядку.

— Ну вот видишь, он же не нарочно! — сказал Бриколен, обернувшись к жене.

— И ты готов проглотить эту выдумку! — вскричала арендаторша, давая волю своей ярости. Затем она побежала и захлопнула обе двери, вернулась обратно, села между мельником и Бриколеном, который уже предлагал виновнику происшествия «подкрепиться» вместе с ним, и снова принялась кричать: — Нет, господин Бриколен, это уж такая дурость, что хоть руками разведи! Ты что же, не видишь, что этот прощелыга ведет себя с нашей дочкой таким манером, как принято среди людей того же разбора, что он сам, и что мы ничего подобного больше терпеть не можем? Приходится мне самой все ему выложить и потребовать наконец от него…

— Оставь пока свои требования, госпожа Бриколен, — сказал арендатор, в свою очередь повышая голос, — и не мешай мне выполнять обязанности главы семьи. Тебя послушать, так я только то и разумею, что штаны держатся на крючках, а юбка — на лямках. Ни свет ни заря морочишь мне голову. Я сам знаю, что мне надо сказать парню, и нечего делать это вместо меня. Значит так, женушка: вели Шунетте налить нам в кувшинчик свежего вина, а сама отправляйся приглядеть за курами.

Госпожа Бриколен стала было возражать, но ее супруг взял в руки толстую терновую трость, которую он обычно прислонял к своему стулу, когда усаживался пить, и принялся изо всех сил барабанить ею по столу. Этот грохот совершенно заглушил голос госпожи Бриколен, и она с досадой вышла, громко хлопнув дверью.

— Что вам угодно, хозяин? — спросила Шунетта, прибежав на шум.

Бриколен величественно взял со стола и протянул ей пустой кувшин, страшно вращая глазами. Толстая Шунетта с легкостью ласточки полетела выполнять распоряжение бланшемонского повелителя.