Следы на песке
- Автор: Джудит Леннокс
- Жанр: Классическая проза
- Дата выхода: 2003
Читать книгу "Следы на песке"
— Оливер, какой ты догадливый. Я обожаю пикники.
Они отнесли корзинку на дальнюю лужайку у ручья и охладили вино в журчащей воде. Элизабет объяснила, что по ручью проходит граница их владений. Отец время от времени подумывает о том, чтобы продать несколько акров земли, чтобы выручить деньги для ремонта дома, но никак не может решиться на это. Оливер вспомнил Лондон, где на крохотных участках земли возводят офисные здания, а целые улицы старых домиков сносят, чтобы построить многоэтажные жилые кварталы. Он представил, сколько денег можно было бы извлечь из этого места. Когда Элизабет показала на поле рядом с рощей, где даже овец не пасли, Оливер невольно нарисовал в воображении ряд домиков, заполняющих пустое пространство.
Прислонившись спиной к дереву, он начал дремать, но тут раздался возглас Элизабет:
— Смотри, как здорово — к нам приехали Джеф, Фил и остальные!
Открыв глаза, Оливер увидел на террасе маленькие темные фигуры.
— Они говорили, что могут приехать, чтобы помочь, — сказала Элизабет.
Швырнув в ручей огрызок яблока, она принялась кричать и махать руками. Потом собрала в корзинку остатки еды и торопливо побежала через лужайку к друзьям.
Оливер сунул руки в карманы и лениво двинулся к дому. Небо оставалось все таким же чистым, солнце сияло, но его это уже не радовало, а, напротив, действовало на нервы. Восторженные голоса вновь прибывших, их неряшливый вид и слишком громкий смех раздражали Оливера. Стоя за спиной Элизабет, он наблюдал, как она гордо демонстрирует друзьям плакаты и транспаранты.
— Ты чертовски хорошо поработала.
— Цвета — просто супер.
— На Трафальгарской площади соберется тысяч сто народу, эти транспаранты будут как раз к месту.
— Есть еще несколько простынь, — сказала Элизабет. — Оливер, ты поможешь мне?
Он пошел следом за ней в дом. В ее спальне пол и мебель были почти скрыты под полотнищами ткани и пачками брошюр об атомной бомбе. Элизабет показала на кучу простыней, лежащих на комоде.
— Можешь отнести это вниз?
Когда Оливер начал складывать простыни, что-то упало на пол.
— Что это? — спросил он, наклонившись, чтобы поднять плоский предмет.
В его руках оказалась небольшая картина, написанная маслом, шесть дюймов на шесть. Широкие мазки красок — красной, золотистой, янтарной — казались поначалу бессмысленными, но когда он отодвинул полотно на длину вытянутой руки, превратились в поля, деревья, речушки.
— А, это. — Элизабет распутывала моток бечевки. — Крючок вывалился из стены, вот она и упала.
— Между прочим, это Коро. — Оливер увидел дырку на штукатурке в том месте, где висела картина. — Как ты могла допустить, чтобы картина Коро просто валялась среди этого хлама?
Его слова прозвучали более резко, чем он хотел, видимо, из-за внезапно нахлынувшей усталости.
— Это всего лишь картина, — обиженно сказала Элизабет. — Ничего особенного.
Она положила картину на комод.
— Как раз наоборот. Такая живопись вечна.
Элизабет вышла из комнаты. Когда они спускались по лестнице вниз, она сказала:
— Ни одна из картин не переживет ядерного взрыва. Ты знаешь это, Оливер. Все это — Комптон-Деверол, моя картина, ты, я — мы все исчезнем. Вот почему то, что мы делаем, так важно. Это гораздо важнее картины.
— Но то, что вы делаете, — бесполезно. Вы ничего не сможете изменить, — громко сказал Оливер, когда они вышли во дворик.
Друзья Элизабет посмотрели на него так, как будто он был отвратительным полупрозрачным слизняком, выползшим из-под каменной плиты.
— Сможем, еще как.
— Нет. — Оливер презрительно обвел их взглядом. — Не сможете. Да, ваши плакаты покажут по телевизору, но и только.
— Видишь ли, Оливер, мы можем повлиять на многое. — Бородатый мужчина говорил с таким спокойствием, что Оливер стиснул зубы. — Ты не должен терять надежду.
— Мы заставим лейбористскую партию принять резолюцию по одностороннему разоружению, — сказал Фил.
Оливер прислонился к стене.
— Маловероятно, что лейбористы выиграют следующие выборы, так что нет разницы, какую резолюцию они примут, — возразил он.
— Ты, наверное, тори.[53]
Он пожал плечами. Усталость тяжело давила на веки.
— Возможно. По умолчанию. Поскольку хочу, чтобы было лучше.
— Но это не имеет отношения к политике. — Элизабет смотрела на него широко раскрытыми глазами. — Атомное оружие — это плохо. Это зло. И в этом все дело. Вспомни о Хиросиме и Нагасаки…
— Вспомни о японских лагерях для военнопленных, — резко перебил ее Оливер. — Или о гитлеровских концентрационных лагерях. Это ведь тоже было зло? Быть может, ядерная угроза не даст этому повториться. Впрочем, дело не в этом. Я пытаюсь объяснить, что ваши действия ничего не изменят. Пусть вы повлияете на профсоюзы, а они повлияют на лейбористов, пусть даже лейбористы придут к власти. От этого не будет никакого толку, потому что от Британии теперь ничего не зависит. С нами, — он улыбнулся, — просто не считаются.
— Британия может повлиять на Америку.
— Чушь. Абсолютная чушь.
— Американцы возьмут с нас пример…
— Даже если одной бомбой будет меньше…
— Мы не можем просто смотреть и ничего не делать!
Оливер резко повернулся к Элизабет. Он не мог больше оставаться беспристрастным, невозмутимым. Злость взяла верх над привычной скукой.
— А вы как раз ничего и не делаете! Все это, — он показал рукой на транспаранты, — нужно вам лишь для самоуспокоения. Это — ничто.
Лицо Элизабет сморщилось, глаза казались очень темными на белой коже. Но она не заплакала, а негромко, с достоинством произнесла:
— По крайней мере, мы пытаемся сделать что-то. — И, опустившись на колени, снова взяла в руки кисть и баночку с краской.
Оливер прошел через дом и вышел через парадный вход. Было далеко за полдень, и небо из синего стало белесым. Оливер шагал быстро, желая, чтобы этот дом и девушка, которая начала ему нравиться, поскорее остались позади. Услышав звук мотора, он не обернулся и продолжал идти широким шагом, лишь слегка сместившись к обочине.
«Моррис» цвета зеленого горошка нагнал Оливера в березовой аллее. Притормозив, Элизабет сказала:
— Ты забыл свой пиджак, Оливер.
Он только сейчас заметил, что ушел в свитере ее отца. Сняв чужую вещь, он просунул ее в окно автомобиля и накинул на плечи пиджак.
— Куда ты идешь?
— На станцию. Мои родители будут волноваться, куда я пропал.
— Я подвезу тебя.
— Предпочитаю пройтись пешком.
— Здесь шесть миль, Оливер!
— Ну и что. Все равно я пойду пешком.
Гравий скрипел у него под ногами.
— Значит, ты не будешь участвовать в марше? — крикнула ему вслед Элизабет.
Он обернулся, остановился на мгновение и покачал головой.
— Видимо, нет. Спасибо за завтрак и все остальное.
И Оливер снова зашагал по аллее.
— Можете одеваться, сэр Энтони, — сказал Гай, вешая стетоскоп на шею.
— И что вы скажете, доктор Невилл?
В обычно жизнерадостном тоне пациента Гай услышал тревогу.
— Кровяное давление у вас слегка повышено.
— А это плохо?
Из-за ширмы голос сэра Энтони Чанта звучал приглушенно.
— Это создает нагрузку на сердце.
Гай вымыл руки и высморкался. Он чувствовал, что у него начинается простуда.
— Значит, надо пить больше таблеток?
— Попробуйте сбросить вес.
Сэр Энтони Чант появился из-за ширмы.
— Сбросить вес? — Он похлопал себя по объемистому животу. — С какой стати? И как?
— Ешьте меньше, — сухо сказал Гай, затем взял себя в руки. — Это будет полезно для сердца.
— Не понимаю, почему.
Гай начал объяснять связь между болезнями сердца и перееданием, но пациент перебил его:
— Лучше выпишите мне еще тех таблеток, что и в прошлый раз. Они хорошо помогают.
Гай открыл было рот, чтобы продолжить объяснения, но, увидев самодовольное лицо сэра Энтони, понял, что это бесполезно. С трудом сдерживая раздражение, он начал писать рецепт.
После того как пациент ушел, Гай встал и подошел к окну. Обстановка устланного коврами и изысканно обставленного врачебного кабинета действовала на него угнетающе. Даже вид из окна не радовал: между стоящими вплотную зданиями не проглядывало ни клочка зелени. Лондон был окрашен в тусклые серые и коричневые цвета. Чтобы подавить гудение в голове и боль в горле, Гай попытался вспомнить, как он бродил по довоенной Европе. Он вдруг понял, что тоскует по россыпям алых гибискусов, по трепетанию ярких крыльев бабочек. Вернувшись к столу, он положил пачку бумаг в портфель, запер кабинет и пошел пешком на Холланд-сквер.
В прихожей он задержался, чтобы просмотреть почту, скопившуюся на столике. Из гостиной его окликнула Элеонора, напоминая, что они идут в гости. Гай совершенно забыл об этом. Переодевшись в смокинг, он выпил таблетку аспирина.
Вечеринку с коктейлем — утомительное мероприятие, на котором приходится жонглировать бокалом и тарелкой и одновременно поддерживать вежливый разговор, — устроил коллега Гая, Уилфрид Кларк, который жил в Ричмонде. Среди гостей, по большей части врачей, бесцельно бродили рослые девицы, приглашенные, как предположил Гай, в качестве декорации. Гай ел мало, что решило проблему с тарелкой, но, переходя от гостя к гостю, он был не в состоянии вспомнить, о чем только что говорил.
— Доктор Невилл?
Гай, нашедший себе убежище в углу, рядом с высоким растением в кадке, повернулся. Перед ним стоял рыжеволосый молодой человек в плохо сидящем костюме.
— Меня зовут Джеймс Ричи. Я работаю ассистентом у доктора Барта.
Они пожали друг другу руки.
— Доктор Кларк сказал мне, что вы, как и я, учились в Эдинбурге, — сказал Ричи с шотландским акцентом. — А какая у вас специализация?
— Я — терапевт.
Гай протянул молодому человеку свой портсигар, но тот покачал головой.
— А я подумываю о том, чтобы стать педиатром. Понимаете, я планирую поехать в Африку. В Бельгийское Конго. Мой кузен, тоже доктор, работает там.
— Интересная мысль. — Гай с трудом сдержал кашель. — Хотите выпить? — спросил он, доставая бутылку, спрятанную под широкими листьями растения.
— Спасибо, я не пью.
— Совсем?
— Меня воспитали трезвенником, — слегка извиняющимся тоном пояснил Ричи. — Не обращайте на меня внимания, доктор Невилл, если хотите выпить.
— Нет, у меня и без того болит голова. Боюсь, подхватил простуду. А если к этому добавится еще и похмелье… — Он улыбнулся. — Мне надо отвлечься. Расскажите мне об Африке, доктор Ричи. Зачем вы туда едете? Чего хотите достичь? Ведь там такой тяжелый климат.
— Но там нужны врачи, доктор Невилл! Очень нужны. — Глаза Ричи сияли. — Многие дети умирают от болезней, которые легко поддаются лечению, — от кори, кишечных расстройств и прочего…
Слушая Джеймса Ричи, Гай снова почувствовал тоску по другой жизни — ту самую, которая уже подступала к нему сегодня, когда он смотрел из окна своего кабинета и вспоминал о Франции. Желание перемен было смутным, неясным, смешанным с разочарованием и беспокойством. Ричи рассказывал о передвижных госпиталях, о малярии, и на мгновение Гай забыл о том, что находится в душной, заполненной мебелью и людьми гостиной.