Следы на песке

Глава четырнадцатая

День клонился к вечеру, и в «Холли-Блю» не было никого, кроме темноволосой девушки, которая сидела у кассы и читала журнал. Оливер прошел мимо стоек и вешалок с платьями.

— Привет, — сказал он, разглядывая девушку.

Рослая, крепкая, без следов косметики на чисто вымытом лице. Такую легко было представить, например, на хоккейной площадке. Оливер, скорее по привычке, улыбнулся ей своей самой обаятельной улыбкой.

— Могу я поговорить с мисс Мальгрейв?

— Ее нет.

Длинная челка скрывала глаза девушки, продолжавшей перелистывать журнал. Вытянув шею, Оливер увидел, что журнал не женский, как он ожидал, и даже не школьный, а какой-то скучный политический.

— Я друг Фейт. Она у себя в квартире?

Девушка наконец-то подняла глаза и посмотрела на него.

— Извините. Я думала, вы из этих надоедливых торговцев. Вообще-то, тетя Фейт уехала еще утром. Я не знаю, когда она вернется.

Оливер был разочарован. Он не предупредил о своем визите: мысль зайти в гости к Фейт Мальгрейв возникла у него неожиданно, уже в поезде.

— Может быть, я смогу чем-то помочь? — спросила девушка, слегка краснея.

— Я просто хотел навестить ее. Впрочем, это не важно.

Однако он не спешил уходить. Занять остаток дня было абсолютно нечем, к тому же на улице начался дождь, и по замусоренному тротуару забарабанили упругие серебристо-серые струи.

— Может, вы хотите оставить записку для тети Фейт?

— Должно быть, вы — Элизабет, — сказал Оливер, внимательно глядя на девушку.

— Откуда вы знаете?

— Фейт рассказывала мне о вас.

Это была ложь: Фейт лишь однажды упомянула о своей племяннице и тут же сменила тему разговора. Но Оливер скучал, и ему не хотелось ехать домой, тем более в дождь. Так почему бы не развлечься, флиртуя с этой невзрачной коренастой школьницей.

— Правда? — спросила она, еще больше краснея.

— Но я не запомнил вашу фамилию.

— Кемп. Меня зовут Элизабет Кемп. — Она протянула руку. — А вы…

— Оливер Невилл.

Они пожали друг другу руки. Одежда девушки — широкие вельветовые брюки темного цвета и бесформенный черный свитер — совершенно не сочеталась с яркими женственными расцветками висящих вокруг платьев. Густые темные волосы, наиболее яркая, по мнению Оливера, черта ее внешности, не слишком ровными прядями свисали на плечи.

— Может быть, чашку чая? — неожиданно предложила она.

— Если не затруднит… Я не хотел бы отрывать тебя от работы.

— Разве это можно назвать работой? — пренебрежительно фыркнула Элизабет и скрылась в подсобке.

Оливер перелистал журнал, который она читала. Он назывался «Университеты и левое движение» и был полон скучных статей об атомной бомбе.

— А что, тебе здесь не нравится? — крикнул он ей.

Элизабет вернулась, неся в руках две чашки с чаем.

— Я просто помогаю тете Фейт иногда, во время школьных каникул. Сахар? — Она протянула ему сахарницу. — Расскажи, откуда ты знаешь мою тетю.

Разумеется, Оливер не мог сказать: «Видишь ли, она поймала меня на воровстве…»

— Я покупал здесь какую-то мелочь, очень давно, — небрежно ответил он, — и мы разговорились. С тех пор я захожу к ней время от времени.

Оливер и сам не понимал, почему продолжает заглядывать к Фейт Мальгрейв. В конце концов он решил, что ему просто нравится делить свою жизнь на маленькие, отдельные зоны. Если одна развалится, то всегда есть, куда отступить. У него был уголок (увы, в прошлом) для Наны и Дербишира, еще один — для того дурацкого периода жизни, когда он крал вещи, чтобы произвести впечатление на других (позднее он понял, что для этого вполне достаточно его внешности и ума). Свой угол занимала медицинская школа, было зарезервировано и место для девушек, с которыми он спал. Участок души, который занимала Фейт Мальгрейв, радовал его отсутствием условностей, богемностью и свободой духа. «Странно, что у меня возникают такие порывы, — думал Оливер, — ведь они совсем не соответствуют моему характеру».

— Не могу понять, как люди могут здесь что-то покупать, — заметила Элизабет, оглядывая магазин. — Все это отвратительно. Я вообще не знаю, как можно думать об одежде, если завтра мы все можем погибнуть.

Оливер удивленно моргнул.

— Откуда такой пессимизм?

— Неужели тебе наплевать на атомную бомбу?

Он увидел, как вспыхнули ее карие глаза, и поспешно сказал:

— Конечно, нет. Я считаю, что это ужасно.

На самом деле мощь и огромная разрушительная сила атомной энергии всегда восхищали Оливера.

— Значит, ты будешь участвовать в марше?

— В каком марше?

— Олдермастонском,[50] разумеется.

Оливер смутно припомнил телерепортажи, где показывали серьезных людей в спортивных куртках, которые шагали под дождем по дороге. Он пробормотал что-то невразумительное.

Послышался звук ключа, отпиравшего заднюю дверь магазина.

— Если ты хочешь узнать о марше больше, в пятницу вечером будет собрание в кафе «Черный кот», рядом с Челси-Бридж, знаешь, где это? — торопливо проговорила Элизабет. — Там будет кое-кто из моих друзей… — Ее лицо стало розовым, как лепестки петунии.

Раздался голос:

— Лиззи, я вернулась!

Элизабет поспешно схватила свой журнал. В магазин вошла Фейт Мальгрейв, с ее плаща стекали капли дождя.

— Оливер?.. — проговорила она, увидев его.

Ее голос слегка дрожал. Оливеру показалось, что она выглядит усталой.

— Я просто заскочил на минутку, по пути домой. Если я не вовремя, я уйду.

Но Фейт улыбнулась.

— Нет-нет. Я рада тебя видеть. Идем наверх, выпьем что-нибудь. — Она повернулась к Элизабет. — Лиззи, у меня для тебя несколько поручений. Погода отвратительная, но если ты оденешься потеплее…

— Подумаешь, дождь. — Элизабет надела куртку и обмотала вокруг шеи шарф. — Что нужно сделать, тетя Фейт?

Фейт провела Оливера наверх, в квартиру, и под предлогом, что ей нужно высушить волосы, скрылась в ванной. На самом деле ей требовалось время, чтобы успокоить биение сердца. Она была потрясена, увидев Оливера и Элизабет вместе. Сын Гая и дочь любовницы Гая. Главное — не поддаваться панике, уговаривала себя Фейт, вытирая волосы полотенцем.

Следовало давным-давно прекратить общение с Оливером. Но она проявила слабость, позволив ему время от времени приходить в гости. Фейт припомнила то утро, когда он впервые после их знакомства появился в «Холли-Блю», — это было пять с половиной лет назад, в начале осени 1953 года. Фейт тогда была подавлена разрывом с Гаем и гибелью Джейка. Визит Оливера стал для нее символом возвращения к принципам гуманности. Опустошенная, лишенная всяких чувств, кроме горечи и раскаяния, она была тронута приходом мальчика. Ему ведь пришлось набраться храбрости, чтобы снова появиться в «Холли-Блю». Краснея, сжимая в руке букет цветов, он бормотал заранее заготовленные извинения. Разве могла она проявить холодность, отвергнуть цветы, прогнать его? Несколькими месяцами раньше она прогнала Джейка, и Джейк утопился. «Быть человеком — значит уметь прощать», — подумала тогда Фейт.

После этого Оливер продолжал заходить в «Холли-Блю» один-два раза в год. Фейт пыталась мягко выпроваживать его, объясняя, что занята, что у нее назначена встреча. Каждый раз после его ухода она ожидала и даже отчасти надеялась, что больше его не увидит. Она считала себя старой девой и надеялась, что юноше скоро наскучит эта необычная дружба. Однако Оливер Невилл продолжал приходить в магазин. Фейт никогда не говорила с ним о прошлом и очень редко упоминала о своей семье. В увлекательных, ярких и сумбурных беседах они свободно перескакивали с предмета на предмет. Временами эти разговоры были утомительны, но они развлекали Фейт. Она ясно видела промахи Оливера — его невольное хвастовство, желание произвести впечатление, но понимала, что это попытки молодого человека приспособиться к необычной ситуации. Фейт не признавалась себе, что ей нравится общаться с Оливером, потому что он — словно последняя ниточка, которая связывает ее с Гаем.

Вернувшись в гостиную, она налила две порции джина с тоником. Оливер в небрежно-изящной позе устроился на диване. Кудрявая прядь темно-золотых волос то и дело падала ему на лоб, и он легким движением откидывал ее назад. «Наверное, девушки в Эдинбурге падают без чувств к его ногам», — подумала Фейт. И еще раз порадовалась, что отослала Лиззи по делам. Опасное обаяние Оливера вполне может вскружить голову такой невинной и неопытной девочке.

Нарезая лимон, Фейт услышала:

— Она совсем не похожа на вас.

— Лиззи? — Сейчас голос Фейт был абсолютно спокоен. — Она пошла в отца.

— Сколько ей лет?

— Семнадцать.

— Я думал, меньше. Наверное, потому что она так одета.

Фейт бросила в каждый стакан по ломтику лимона.

— Ее мать надеется, что стиль «Холли-Блю» окажет на нее хорошее влияние.

— Я не понимаю, почему некоторые девушки одеваются, как мужчины. Особенно такие… — Оливер замолчал, не закончив фразу.

Фейт протянула ему стакан.

— Ты говоришь так, как будто тебе пятьдесят лет, — сказала она. — Быть может, девушки предпочитают мужскую одежду, потому что хотят, чтобы к ним относились так же, как к мужчинам. И потом, что значит «такие»? Объясни.

Он покраснел.

— Я хотел сказать… я думал… впрочем, это неважно.

Фейт поняла, что он имел в виду девушек с неяркой внешностью. Но ее это не обидело. Она была только рада, что Оливер еще не способен оценить строгую красоту Элизабет. Понаблюдав с тайным удовольствием, как он смущенно пытается сгладить неловкость, Фейт села рядом и сменила тему разговора.

— Как Эдинбург?

— Ужасно холодно и скучно. — Оливер поморщился. — Всю прошлую неделю шел снег. А моя квартирная хозяйка каждое утро подает мне на завтрак ведро овсянки — она считает, что я слишком худой.

Фейт рассмеялась. Умение Оливера рассмешить было одной из черт, которые так нравились ей в нем.

— А как дела в медицинской школе?

— Хорошо. — Его тон был холодным, безучастным. — На прошлой неделе нам пришлось рассекать глазное яблоко. Двое парней упали в обморок.

Через полчаса Фейт выпроводила гостя под дождь и принялась распаковывать образцы тканей, которые она привезла от поставщика с южного побережья. Внизу хлопнула дверь.

— Я здесь, Лиззи! — крикнула Фейт.

Сапоги племянницы громко застучали по лестнице.

— Я все сделала, тетя Фейт. Пэдди не было дома, поэтому я засунула бумаги ему в почтовый ящик.

Пэдди Колдер был бухгалтером «Холли-Блю».

— Спасибо, Лиззи. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Девушка посмотрела на следы, оставшиеся на полу от ее мокрых сапог.

— Ой, я не догадалась разуться внизу. Сейчас уберу. — Она принесла ведро, швабру и вытерла пол. — Ну вот, все в порядке, — удовлетворенно сказала она, отжимая тряпку. — Из меня получилась бы неплохая уборщица, правда? Как ты думаешь, папа это одобрит?

— Вряд ли Дэвид мечтает о таком будущем для тебя.

— Это более полезное занятие, чем быть скучной дебютанткой, — проворчала Элизабет, возвращая ведро и швабру на кухню.

Летом Элизабет заканчивала школу. В сентябре Дэвид собирался отправить ее на год в Париж, в пансион для благородных девиц. А после этого ей предстояло участвовать в традиционном балу дебютанток. Эти планы не вызывали у Элизабет восторга, но она не могла противопоставить им никакой реальной альтернативы. Дэвид поделился своими тревогами с Фейт. «Я не хочу, чтобы она просто плыла по течению», — сказал он. Фейт догадалась, что он не хочет, чтобы Элизабет закончила, как Николь.