Хроники Мартина Хьюитта

Мужчины посмотрели друг на друга.

– Ты прав, брат. Ты умнее, чем мы считали, – сказал старый цыган, – Таких, как он, называют тем[12]. Он кузнец и идет с нами, чтобы подковывать лошадей и чинить наши повозки.

Разговоры продолжались, и вскоре человек в изношенных ботинках вернулся и снова лег у огня. Затем, когда виски закончились, Хьюитт под каким-то предлогом выпросил кусок веревки у одного из мужчин, и мы покинули новых знакомых, сказав им на прощание: кушто-радис.[13]

К этому времени было почти десять часов. Мы быстро вернулись в таверну, где раньше покупали виски. Здесь Хьюитт с некоторым трудом сумел нанять экипаж, и, пока возница запрягал лошадь, он отрезал от живой изгороди пару коротких палок. Каждую из них, он разделил на две части. В итоге получилось четыре отрезка длиной около шести дюймов каждый. Затем Хьюитт соединил их попарно, каждая пара была соединена от центра к центру примерно девятью или десятью дюймами веревки, которую он принес из лагеря цыган. Сделав это, он передал мне одну пару.

– Наручники, – объяснил он, – к тому же неплохие. Смотри, как ими пользоваться.

Он обернул шнур вокруг моего запястья, схватил обе палки, как ручки и слегка повернул их. Я убедился, что такая нехитрая конструкция может причинить мучительную боль и пойманный будет абсолютно беспомощен. Это был идеальный способ удерживать жертву для похитителя.

– Для кого это? – спросил я. – Для человека с порванным ботинком?

– Да, – кивнул Хьюитт, – я думаю, мы найдем его одного около полуночи. Теперь ты знаешь, как ими пользоваться.

Было уже ровно одиннадцать, когда мы двинулись в путь. Примерно в четверти мили от цыганского лагеря Хьюитт остановил экипаж и велел извозчику ждать. Мы прошли через изгородь и направились к фургонам и шатру.

– Сверни носовой платок потуже, – прошептал Хьюитт, – В тот момент, когда я схвачу его, заткни ему рот, думаю это не вызовет затруднений. А сейчас постарайся не шуметь.

Мы затаились и ничто, кроме живой изгороди не отделяло нас от места, на котором стоял лагерь. Было около двенадцати часов, но время, казалось, тянулось бесконечно. Наконец, мы услышали движение в шатре. Через минуту перед нами стоял человек, которого мы искали. Он направился прямо к той бреши в живой изгороди, через которую мы вошли. Пригнувшись, мы стали ждать. Он появился на нашей стороне изгороди спиной к нам и пошел в противоположном от нас направлении. Мы последовали за ним.

В руке он держал что-то, похожее на большую вязанку хвороста. Похоже, у него тоже были свои секреты, как и у нас. Время от времени он останавливался и прислушивался. К счастью, луны в ночном небе не было. Раз или два он оборачивался, но заметить нас он не мог. Прямо перед нами поле уходило вниз, и под прямым углом была еще одна изгородь, ведущая к небольшому оврагу. Туда и направился этот человек, а мы последовали за ним в тени новой изгороди.

Вскоре он внезапно остановился, наклонился и бросил свой узел на землю перед собой. Присев перед ним, он достал из кармана спички, чиркнул одну, и в мгновение ока из веток зажегся огонь, от которого поднялся густой белый дым. Что все это предвещало, я не мог даже вообразить, но меня всего охватило чувство необычайности приключения.

Ужасный труп в лесу с отрубленным запястьем, загадочные предчувствия Хьюитта, таинственное выслеживание человека в порванном ботинке, сцена вокруг цыганского костра, а теперь и странное поведение этого человека, чья связь с трагедией была так очевидна – все это произошло всего за несколько часов и было сильным потрясением для меня.

Мужчина согнул палку вдвое и, используя ее как щипцы, поднес к огню какой-то предмет. Как бы я ни был взволнован, я не мог не заметить, что он, наклонившись, держал палку левой рукой. Мы украдкой подобрались ближе, и когда я стоял всего в трех ярдах от него, то заглянул ему через плечо. Очертания предмета стали четко видны на фоне красного пламени. Это была человеческая рука.

Полагаю, я каким-то образом выдал свое изумление, которое не ускользнуло от острого глаза моего товарища. Внезапно я почувствовал, как его рука крепко сжимает мою руку чуть выше локтя. Я повернулся, палец Мартина был предупреждающе поднят. Затем я увидел, как он сжал свое запястье и сделал движение ладонью ко рту, что, как я понял, должно было напомнить мне о кляпе. Мы вышли из укрытия.

Мужчина переворачивал над потрескивающими от огня ветками свой ужасный деликатес, как будто коптил и зажаривал его. Я увидел, как к нему потянулась рука Хьюитта, и в мгновение ока мы схватили его. Я заткнул ему кляп между зубов, когда он открыл рот. Мы связали его запястья, и я никогда не забуду, как этот мужчина лежал на земле, полный ужаса и отчаяния. Когда же я узнал больше, то понял причину.

Рядом с костром лежала мешковина, куда я по просьбе Хьюитта бросил эту ужасную руку. Затем мы подняли человека на ноги и поспешили к телеге. Вся операция заняла у нас секунд тридцать. Все произошло настолько быстро, что казалось сном.

Вскоре наш пленник, который прежде шел тихо, хотя и фыркал из-за туго свернутого носового платка во рту, вдруг внезапно дернулся, пытаясь освободить запястья. Но Хьюитт был настороже и повернул палки на импровизированных наручниках, заставив узника запрокинуть голову от боли с мрачным, сдавленным воплем. Вдруг, по какой-то причине кляп выпал. Тотчас же человек громко закричал, прося о помощи.

– Скорее, – сказал Хьюитт, – тащи его. Они могли слышать его крики. Прихвати руку!

Я схватил упавший носовой платок и сунул его в рот нашему пленнику. Мы потащили его быстрее. Хьюитт подавлял любое сопротивление с его стороны, скручивая ему запястья. Двести пятьдесят ярдов до переулка были очень непростыми для нас, а уж для нашего пленника это была просто пытка. Пока мы тащили его, ему удалось издать крик еще раз, и как нам показалось, мы услышали ответ со стороны цыганского лагеря.

Мы протолкнули мужчину через небольшую щель в живой изгороди, и пролезли следом за ним. Оказавшись недалеко от оставленного нами ранее экипажа, мне и Мартину удалось быстро забросить пленника туда, не теряя времени даром. Возница испуганно смотрел на происходящее, раздумывая: закричать ли ему, прося о помощи, или все же разумнее будет промолчать. Оказавшись в экипаже, я схватил поводья и хлыст, оставив пленника на попечении Хьюитта.

Мы мчались в направлении Рэзерби со скоростью почти десять миль в час. Сначала мы направились к мистеру Хардвику, но не застали его. Как нам сообщили, он был у моего дяди, поэтому мы проследовали в поместье полковника. Там нам сообщили, что арест Фостеров был произведен вскоре после того, как мы покинули лес, а братья вернулись другим путем в Ранворт. Мы отвели нашего пленника в библиотеку полковника, где сидели мой дядюшка и мистер Хардвик.

– Я не совсем уверен, по какой статье обвинять этого человека, если только в краже части тела, – заметил Хьюитт, – но в любом случае, это преступление.

Мужчина посупился с угрюмым непроницаемым лицом. Хьюитт заговорил с ним один или два раза, и, наконец, тот ответил со странным акцентом что-то, похожее на «кекин джиннавви».

– Кек джин[14]? – спросил Хьюитт громким тоном, ясно проговаривая все буквы, как обычно инстинктивно говорят с иностранцем, – Кекено джинни?

Мужчина все понял и покачал головой, но ни слова не сказал и на вопрос не ответил.

– Он не местный цыган, – объяснил Хьюитт, – как я и думал. Он – валахец. Их диалект более старый и чистый, чем диалект английских цыган, и только некоторые из основных слов похожи друг на друга. Но я думаю, завтра мы можем заставить его объяснить, что Фостеры не имели отношения к отрезанной руке покойного мистера Снизи. Посмотрите на это.

И он осторожно приподнял складки мешковины с ужасного предмета, лежащего на столе, и снова накрыл его.

– Но что все это значит? – удивился мистер Хардвик, – Вы имеете в виду, что этот человек был сообщником убийц?

– Вовсе нет. Я полагаю, что мистер Снизи добровольно ушел из жизни, совершив самоубийство. А этот человек просто нашел тело висящим и украл руку.

– О, Боже! Но зачем?

– Он хотел получить амулет, который называют «Рука Славы»[15]. Не так ли? – Хьюитт повернулся к цыгану и указал на руку на столе, – Яг-варст[16]?

В глазах мужчины промелькнула какое-то озарение, но он ничего не сказал. Что до меня, то я был более чем поражен. Возможно ли, что старое суеверие «Руки Славы» сохранилось, не изменившись в наши дни?

– Вы, конечно, слышали об этом суеверии, – начал свой рассказ Мистер Хьюитт. – Оно действительно существовало в Англии в прошлом веке, когда на перекрестках висело множество мертвецов. На континенте кое-где сохранилось и позже. У валахских цыган верование распространено и сейчас. Этот амулет, как они считают, является магическим. Основа легенды состоит в том, что нужно взять отрезанную правую руку повешенного и высушить ее над дымом горящих деревьев и трав определенных пород. Затем снабдить фитилями на каждом пальце – они изготавливаются из волос мертвеца. Сделав это, далее необходимо зажечь каждый фитиль, произнести специальное заклинание и амулет готов к действию. С его помощью вор может беспрепятственно ходить в чужом доме, где ему заблагорассудится, распахивать все двери и брать то, что ему нравится. Никто не сможет остановить его, потому что «Рука Славы» будет действовать своей магической силой на каждого, кто захочет помешать, парализуя его волю и тело. Вы, возможно, помните, недавно ходили слухи о «воровских свечах» в связи с ужасной серией убийств в Уайтчепле. Так вот, это одна из форм культа «Руки Славы».

– Да, – сказал дядя, – я помню, что читал об этом в «Сказаниях Инголдсби»[17].

– Там есть одна история, называется «Рука славы», – продолжил Хьюитт, – я помню даже начало заклинания оттуда: «Откройся замок на стук мертвеца» и дальше в том же духе. Я думаю, лучше вызвать констебля и взять этого человека под стражу. Его, конечно, следует обыскать. Предполагаю, у него можно найти волосы, которые были срезаны с головы Снизи.

Прибыл деревенский констебль с уже настоящими металлическими наручниками взамен тех, что Хьюитт сделал из веревки, которые так сильно раздражали запястья нашего пленника, и поместил его тотчас же под замок в сарае на лужайке рядом с домом. Затем мой дядя и мистер Хардвик обратились к Мартину Хьюитту со своими вопросами.

– Почему вы называете это самоубийством? – спросил мистер Хардвик. – По следам очевидно – Фостеры шли с ним вместе. Вы хотите сказать, что они стояли там и смотрели, как Снизи повесился, не мешая ему?

– Ошибаетесь, – ответил Хьюитт, закуривая сигару, – я уже говорил вам, что они не видели Снизи в тот день.

– Вы упоминали об этом. И Фостеры при аресте тоже утверждали, что не видели покойного. Но это же невозможно. Да и следы доказывают обратное.

– Именно отпечатки ног и показали мне, что братья не виновны, – ответил Хьюитт, – я расскажу вам, как это дело виделось мне с самого начала. Во-первых, информация, которую вы получили от кучера Ранворта: разговор между Фостерами, который он подслушал, вполне мог означать что-то менее серьезное, чем убийство. Итак, за ними спешно послали, затем они имели только короткую беседу с матерью и сестрой. Затем Генри сказал, что «нужно поторопиться» и «поскольку их двое, это должно быть легко». Роберт добавил, что Генри, как врач, «лучше знает, что делать».