Пик Купидона

ЭПИЛОГ

Миа

Наблюдать за Илаем на льду через экран моего телевизора и наблюдать за ним лично - это два совершенно разных ощущения. Я была в первом ряду на всех его играх в течение почти двух сезонов, и я все еще не думаю, что когда-нибудь привыкну к этому.

Крики более четкие, удары более сильные, а драки намного более напряженные. Не говоря уже о чистой энергии, которая излучается через трибуны, проходя через тысячи болельщиков.

Когда я только начала ходить, моя социальная тревожность была на самом высоком уровне. Даже с моей сестрой, которая иногда приходила, это было тяжело. Но как только мой сероглазый мужчина вышел на лед, стало легче. Вскоре я стала одной из тех болельщиц, которые кричали и скандировали, иногда даже удивляясь вслух, как судьи не замечают множество удалений.

Хотя, если быть до конца честной, я только шепчу свои жалобы, а не выкрикиваю их громко. Даже если они не правы в девяноста процентах случаев, мне всегда неловко за различные оскорбления, которые бросают в их сторону.

Но ведь это маленькие шаги, правда?

Сегодня вечером я сижу в первом ряду прямо у стекла рядом с туннелем, по которому игроки выходят на лед. Это одно из тех мест, которые я одновременно люблю и ненавижу. На некоторых стадионах, таких как этот, на котором я нахожусь сегодня, он находится с той стороны, где перегородка оказывается ниже. И я могу почти поклясться, что именно там происходит большинство драк и сильных ударов. Не раз я стояла в центре внимания, когда Илай разбивал кого-то о боковые стенки или наоборот.

Мне очень нравится, что я могу передать ему наше прикосновение, когда он проходит мимо меня.

На огромном джамботроне показывают оставшуюся минуту, и я скрещиваю пальцы, чтобы Илай продержался эти несколько секунд, не попав в неприятности.

И, конечно, раз я об этом думаю, то это происходит. Пытаясь получить шайбу, Илай отбрасывает клюшку в сторону, блокируя продвижение другого игрока, что приводит к почти мгновенному свистку о штрафе за подсечку.

Как и ожидалось, свисток прозвучал, и был назначен двухминутный штраф. Илай только ухмыляется, ловит мой взгляд и подмигивает, прежде чем откатиться в сторону штрафного бокса.

— Ты что, блядь, издеваешься? — кричит один из товарищей Илая по команде на стоящего рядом судью.

Я качаю головой. Иногда я клянусь, что Илаю просто нравится попадать в неприятности. Ну...

Мое лицо заливает горячий румянец. Илай очень любит попадать в неприятности. Будь то на балконе, на высоте тридцати тысяч футов в туалете самолета, во время киносеанса или даже в качестве посетителя во время многолюдного хоккейного матча.

Когда он хочет меня, он берет меня, и я бы не хотела, чтобы было иначе. Даже если это означает сделать что-то очень рискованное ради спонтанного «О».

Наконец-то прозвучал гудок, отпустив игроков и болельщиков на второй перерыв. Когда игроки на коньках направляются к туннелю, Илай идет позади, ожидая, пока я прижмусь к перилам.

Мой пульс учащается, когда он приближается, то самое головокружительное чувство, которое я всегда испытываю при нем, зажигает мои внутренности.

Я поднимаю палец, как обычно, но вместо того, чтобы протянуть руку, он лукаво улыбается краешками губ.

О, Боже.

Он добирается до перил и поднимается, его глаза задерживаются на моем рте.

— Скажи мне не делать этого, и я не сделаю.

Я поднимаю бровь с вызовом.

— Лучше ты.

Его рука в плотной перчатке обхватывает одну сторону моего лица, и он притягивает меня к себе, целуя на глазах у тысяч задерживающихся фанатов.

Мое сердце подпрыгивает к горлу, но в отличие от того, что было более десяти лет назад, оно в восторге. Он хорошо держался в тени, пока я делала некоторые изменения в жизни, но потом он захотел, чтобы я была у него на руках. Он хотел, чтобы весь мир знал, что я его, а он мой.

Я ожидала ненависти и, возможно, даже некоторой ревности и осуждения того, что я встречаюсь с игроком, который претендует на «Hart Memorial Trophy». Но вместо этого я была крайне удивлена количеством статей, которые были опубликованы о том, что мы являемся нынешней «парой» в хоккее.

Это было своего рода катарсисом - прочитать их все и понять, что, хотя я всегда боялась осуждения и насмешек, это не всегда будет тем, с чем я имею дело.

Особенно когда рядом со мной стоит Илай Брукс.

Оставшись ждать конца антракта, я прокручиваю социальные сети. Я никогда не делала этого, пока мы с Илаем не появились вместе, но теперь я делаю это часто, чтобы сохранить все фотографии, на которых мы могли быть запечатлены. Фанаты и журналисты всегда получают самые лучшие снимки.

Уже есть более чем несколько хороших фотографий, фанаты и две спортивные страницы с нами двумя в середине поцелуя, и все они задаются одним и тем же вопросом: когда же он наконец «задаст вопрос».

Мои щеки теплеют от этих предположений.

С тех пор как мы с Илаем рискнули в прошлом году, ничего не было так, как мы ожидали. Сначала мы пробовали общаться на расстоянии, часто созванивались и переписывались, общались в видео чатах во время вечера кино и отправляли откровенные фотографии для сексуального времяпрепровождения. Но мы не могли продержаться и недели без того, чтобы один из нас не улетел к другому.

Мы прожили два месяца, прежде чем я собрала вещи и переехала к нему.

К счастью, я работаю удаленно, поэтому в моей компании это не было большой проблемой. Однако быть вдали от сестры было совсем другой проблемой.

К счастью, мы довольно быстро нашли решение.

Мы с Илаем проводим дома пять месяцев в межсезонье, а остальное время - там, куда нас приводит его график. Благодаря этому я выхожу из дома и исследую множество мест вокруг себя, и я бы солгала, если бы сказала, что не горжусь теми изменениями, которые принесло мне общение с ним.

Я продолжаю листать социальные сети, когда на заднем плане играет знакомый ритм, заставляя меня покачиваться. Это песня из одного из моих любимых фильмов, снятых в 89-м - одном из лучших годов, на мой взгляд.

— Любовь. Иногда я так теряюсь, — напеваю я слова, хотя песню трудно расслышать в окружающем шуме толпы. Хотя я запомнила ее с первого раза, когда услышала. — Проходят дни, и пустота заполняет мое сердце.

Ух. Такой хороший фильм. А эта сцена?

Совершенство.

Я киваю головой в такт, потерявшись в особенно хорошей фотографии Илая, когда кто-то рядом со мной подталкивает меня в плечо.

Это пожилая женщина с длинными черными волосами, огромной улыбкой на лице и парой коньков в руке. Она не сидела рядом со мной все это время, поэтому я оглядываюсь назад, чтобы убедиться, что она действительно смотрит на меня.

Хотя я в полном замешательстве, я не хочу быть грубым, поэтому я улыбаюсь в ответ.

— Это не мои.

Она ничего не говорит и просто жестом показывает на лед, наклонив голову.

Все еще в недоумении, я следую за ее взглядом на каток, где мой рот буквально раскрывается, а сердце грозит выпрыгнуть из груди. На капоте ледового комбайна сидит Илай с гребаным магнитофоном над головой.

— Вам лучше поторопиться, — говорит женщина, протягивая коньки. — Он мне много заплатил за это, и у него есть всего десять минут, прежде чем уборщик окажется в зоне, где он сейчас стоит.

Мне требуется секунда что бы понять её слова, когда мой взгляд падает на значок менеджера на ее рубашке, и я понимаю, что она отвечает за уход катка.

Мой взгляд возвращается к Илаю, который движется ко мне на комбайне с невероятно медленной скоростью. Но чем ближе он и чем громче становится песня, тем меньше у меня времени.

Времени на что? Ну... думаю, я сейчас увижу.

Я торопливо зашнуровываю коньки, одновременно предвкушая и чертовски боясь того, во что мне предстоит вступить.

Мои нервы вибрируют, когда я двигаюсь к маленькой двери, которую открывает женщина, и когда мои ноги касаются льда, весь стадион поворачивается, чтобы посмотреть на меня, крики наполняют арену.

Меня охватывает дрожь, и на секунду мне кажется, что я никак не смогу сдвинуться с места. Я имею в виду, что как бы я ни выросла, в плане того, что меня не беспокоило внимание публики, я не думаю, что зашла так далеко. Речь идет о двадцати тысячах человек.

Но, конечно, в тот момент, когда серые глаза Илая находят меня, все остальное не имеет значения. Только он и приближение, чтобы я могла оказаться внутри нашего пузыря.

Он ставит магнитофон позади себя и, к моему огорчению, спрыгивает вниз, приземляясь справа на неочищенную полоску льда.

Песня продолжается, пока Илай едет ко мне на коньках, протягивая руку, чтобы я ее схватила. Последние три месяца он давал мне довольно много уроков катания, и теперь все это имеет смысл.

Я прикусываю губу, когда я следую за ним чуть вправо. Он замедляется до остановки, затем поворачивается и берет обе мои руки в свои.

— Давай сыграем в быструю игру. Я пропущу тебя первой, — его голос отдается эхом, и я понимаю, что у него есть микрофон. Микрофон.

— Илай, — мои глаза расширяются, но я удерживаю внимание на нем, чтобы отвлечься от десятков вспышек камер и криков поддержки из толпы. — Ты сейчас серьезно?

Он дарит мне свою классическую улыбку, и, хотя я знаю, что он измотан, его взгляд не выражает ничего, кроме восторга.

— Абсолютно серьезно.

Слезы наворачиваются на мои глаза, обжигая, когда они затуманивают мой взгляд.

— Хорошо. Правда.

— Миа Де Ла Круз, я влюблен в тебя с первого года старшей школы.

Я взволнованно вдыхаю, и одинокая слеза проливается через край, но я не вытираю ее. Не сейчас, когда на подходе еще миллион.

— Когда мы были в той кабинке, и ты учила меня, как сдать зачет мистеру Клори, все, что произошло на самом деле, это то, что я провалился еще дальше в яму. От твоей искренней поддержки, этой затягивающей улыбки и смеха? Да! Ничто и никто никогда не сможет вытащить меня из той хватки, которой ты держишь мое сердце.

— Когда жизнь развела нас по разным дорогам, на твоем месте осталась пустота, и только почти два года назад она заполнилась. Когда я снова увидел тебя и понял без тени сомнения, что мы созданы друг для друга, в каждой большой и малейшей грани. Я безумно чертовски влюблен в тебя, Миа, и у меня есть один вопрос.

Мои руки дрожат, когда Илай отпускает меня и опускается на колени на лед. Комбайн объезжает нас, и толпа вскакивает, сотрясая весь стадион. Забавно, что, когда я смотрела фильмы с подобными сценами, мне приходилось закрывать глаза или перематывать их вперед. Но теперь, когда это происходит, я не могу придумать лучшего конца.

Еще одна слеза падает, когда Илай поднимает руку, и проезжающий мимо водитель комбайна бросает ему небольшую коробку.

Он открывает ее и одаривает меня своей лучшей улыбкой.

— Правда или вызов?

КОНЕЦ