История одной дуэли

* * *

Я догадывался, кто мог учудить такое. На подобное способен один человек. Например, пропасть на неделю и позвонить из какого-нибудь дальнего района, сообщив как ни в чём не бывало разбушевавшемуся начальству, что раскрывает забытый «висяк», на который давно рукой махнули, а его, видите ли, неожиданно осенило. Или того пуще, закрывшись от всех у себя на «чердаке» третьего этажа, он проторчит там до утра, а перед прибежавшей с зарёй перепуганной женой предстанет с зубной щёткой, заявляя, что разрабатывал версии по убийству прошлых лет. Это Паша Черноборов, прокурор-криминалист. Павел Никифорович его называет «Богом тронутый», сам Колосухин ему всё прощает. А куда деться? Талант!

Его и били, словесно, конечно, и пытались перевоспитывать. Как с гуся вода! Жена ревновала поначалу, и даже прибегала с тайной жалобой к заму, намекая на умывальник в кабинете, то да сё, но потом смирилась и сама же снабдила мужа постельными принадлежностями, чтобы гений не мучился на стульях или в кресле. Виктор Антонович, не сдержавшись, как-то выразился: «А что вы хотите? Он не от мира сего. Гении и полоумные, где грань? Ещё Ломброзо пытался выяснить, а что получилось?!»

Не знаю, что получилось, но Паша действительно голова! В шахматы он играет лучше всех, Гёте может читать в подлиннике, а как-то увлёкся Басё, его хайку, и принялся изучать японский язык! Слышали когда-нибудь:

Всё, чего достиг?
На вершине гор, шляпу
Опустив, прилёг[2].

«Но ложиться-то отдыхать ему рано, он ещё не такое наговорит», – так выразилось начальство в лице Виктора Колосухина, когда Черноборов с важным видом осенил нас этим таинственным хайку.

Талантов у Пашки много, и этим утром, подходя вместе с Колосухиным к зданию прокуратуры, я не сомневался, что перед нашими глазами его рук дело. Столкнувшись с заместителем у газетного ларька, я не переставая рассказывал о ходе проверки, которую заканчивал в районе, но он меня перебил:

– Это что за суматоха? – уставился вперёд и замер. – Ничего ночью не случилось?

У подъезда аппарата областной прокуратуры, перекрывая тротуар, шумела и гудела толпа народа. Такие очереди даже по средам, то есть в приёмные дни не выстраивались, а теперь наблюдалось настоящее столпотворение! Улочка, где стоит наше старое, ещё дореволюционной постройки здание, тиха, мала и никому не известна. Тротуарчик узок, двум прохожим не разойтись, чтобы не столкнуться, а сбоку шоссе со шныряющим автотранспортом да ещё крутой поворот. Одним словом, заведомо аварийный уголок, но в обычной обстановке проблем никаких, кроме любопытных дворняг и мамаш с мелюзгой, утречком волокущих её в детский сад. А тут не узнать тихую обитель! Дети терялись в толпе и пищали, мамаши, расталкивая очередь, ругались и орали, толпа гудела и неистовствовала.

– Может, ночью что? – изменилось лицо у Колосухина.

Оно у него странным становится в таких случаях, лоб пунцовый, а скулы и подбородок словно меловые с синевой от бритой щетины: двухцветный флаг какой-то державы.

– Утренняя сводка если?

– А что там? – шеф два дня просидел на совещании в УВД, отвлёкся он от будней.

– Расчленёнка в Советском районе, – напомнил я ему. – Нижнюю половинку мужика нашли под мостом. Без Паши не обошлось.

– И вы полагаете? – вскинул он глаза.

– И гадать не стоит. Он опознание затеял.

– По одним ногам?

– Ну уж не знаю… Может, с приметами? Особые какие ноги? С татуировкой, например?

– С татуировкой только у преступников, или… – поджал губы шеф, и лицо его начало приобретать только один пунцовый цвет от прихлынувшей ярости.

– А публика-то какая! Вы гляньте! Вор на воре, бомжи и эти, – я запнулся, – женщины лёгкого поведения.

– Зачем же он их сюда-то? Зачем к нам! Их в морг!

– Ну… Паша опять что-то не учёл.

– Вы думаете? – Шеф уже решительно двинулся вперёд. – Сейчас Игорушкин объявится, а здесь чёрт знает что!

Колосухин – личность особо деликатная, и если он начинает нелитературно выражаться, значит, грядут последние дни Помпеи. Я бросился на помощь Черноборову, который уже суетился среди неуёмный толпы и что-то пытался объяснить. Моя догадка подтвердилась: начальнику районной милиции Туманову, на территории которого всплыли останки, он поручил собрать соответствующую публику криминальной наклонности для опознания личности убиенного, но, как это бывает, поручение переадресовали лоботрясу из дежурки, и тот ничего лучшего не придумал, как обязал весёленькую компанию вместо морга явиться под очи областного прокурора. Во всей этой трагикомичной ситуации пострадали все: нам с Пашей выпало автобусом вывозить возмущённый криминал от парадного подъезда, а Виктору Антоновичу – отдуваться перед боссом, ибо как мы ни старались, Петрович всю эту картину узрел и потом не раз расписывал на совещаниях этот «пример изощрённого разгильдяйства». А делал это он умело, присовокупляя такие проповеди любимыми словами: «Опять бодягу развели!» Бодяга – это безобидная трава, но если дать ей разрастись, она любую речку в болото превратит, можете не сомневаться.

Во всей этой истории одно белое пятно – в морге нос к носу я столкнулся с капитаном Квашниным, Петро мучил вопросами восходящее светило нашего экспертного заведения Славу Глотова. Тот обрадовался нашему появлению и улизнул, а с Квашниным мы уединились и поболтали от души. Он многое мне поведал о том, что произошло в районе после нашего с Очаровашкой отъезда, но меня интересовало главное, и я не переставал его допытывать.

– Странное во всей той истории на пароме, – морщился Квашнин, – что проверкой обстоятельств гибели Елены Хансултановой занимался сам Каримов.

– Как?

– Ничего не пойму, – развёл он руки. – Равиль не любитель сыска, а тут изъездился весь, на месте не сидел, будто его подгоняли.

– Может, поручение Хансултанова? Тот ещё жив был.

– В больнице лежал, но слова сказать не мог, его полностью парализовало, а Равиль к нему бегал. С женой встречался, а когда сын, Марат, из Саратова на похороны приезжал, они всюду вместе были.

– Вот тебе и ответ.

– Нет. Наш Каримов не тот человек, чтобы из-за каких-то симпатий себя переделывать. Здесь что-то другое…

– Ты мне по сути давай.

– А по сути вот что, – поджал губы капитан. – Постановление отказное о её гибели он сам сочинял. И весь материал у него до сих пор в сейфе хранится.

– Это интересно.

– Интересно и другое, что в тот день, когда дочка в полынью угодила, папаша тоже там был. Неизвестно пока, в какое время он переезжал, но сам за рулём служебной «Волги», а главное, так же, как и дочь, он игнорировал паром.

Квашнин так и выразился, важным взором окатив меня с ног до головы.

– Ну сегодня денёк! – не удержался я. – Пашка Черноборов только что, а теперь вот ты. Добьёте такими открытиями!

– Это ещё не всё, крепись, – хмыкнул Петро. – Сам же просил. Они в одном месте переправлялись через речку, только отец пораньше, из города возвращался, а дочка, наоборот, туда торопилась. Если б не она, в майну бы залетел грузовик с бумагами районного архива.

– Однако! – откинулся я назад, но меня спасла стенка.

– Ты поосторожней, – хмыкнул Квашнин, – тут хоть и морг, но зачем спешить раньше времени.

– От таких известий свихнёшься!

– Каримов, конечно, всех очевидцев установил, но сунулся я к нему с вопросиком, он на меня так глянул, что до сих пор мурашки по спине.

– Испугался?

– Понять дал, чтобы не лез не в своё дело.

– Значит, в сейфе хранит?

– Очевидцев теперь не установить. Это же не наша территория, – усмехнулся он, – я тайком сгонял в соседний район, поинтересовался у кореша-коллеги, а он на меня глаза выкатил – Каримов сразу согласовал с начальством, что проверкой причин смерти дочери первого секретаря райкома будет заниматься сам. Те обрадовались, что лафа свалилась, канители, сам понимаешь, сколько от начальства… – Квашнин огорчился, глядя на мою унылую физиономию. – Пытался я тебе помочь, Данила Павлович, замаячила даже фигурка одна, вроде как на свидетеля похожая, но выехал тот из деревни ни с того ни с сего…

– Жихарев?

– Он… – опешил капитан. – А тебе откуда известно?

– Зинаида Фессалиевна поведала.

– Полоумная…

– Не думаю. Она производит впечатление здорового человека. Просто кому-то понадобилось объявить её таковой.

– Равиль только так её и именовал, пока в город дочь её не увезла.

– А перед речкой, значит, Хансултанова обогнала грузовик с архивом? – продолжал я его пытать.

– Обогнала. У неё же «москвичок» полегче, пока те по ухабам, она их обогнала – и вперёд. Не она, так те, Сорокин и Быков, подо льдом оказались бы.

– А просьбу мою ты не забыл? Или и тут начальник дорогу перешёл?

– Искать их нет надобности.

– Нашёл?!

– А ты спроси, почему у экспертов с утра околачиваюсь?

Меня потихоньку затрясло:

– Сделай милость, товарищ капитан, не вали с ног.

– Разбился Сорокин, – отвёл глаза Квашнин. – Насмерть. Не у нас. В городе. Со мной дружок из Кировского района поделился, вот и подскочил я к медикам.

Вопросы иссякли сами собой. Мне захотелось присесть и выпить что-нибудь покрепче.

– С женой встречался, похоронила она его, а заключение завалялось, спешка никому не нужна, да и сам покойник не тот, чтобы им кто интересовался.

– Как же его сподобило?

– Устроился на машину, он же шофёр. Ну и попивал, наверное, как прежде.

– Погиб как?

– В столб врезался. Со всего маху. В акте экспертов сказано: промилле в крови столько, что нам с тобой закусывать да закусывать.

– Мы и не пили с тобой, Петро, – меня тянуло на воздух, не любитель я по этим медицинским учреждениям разгуливать.

– Теперь запьём…

Мы вышли на крыльцо. Черноборов убежал раньше, его уже разыскивал Колосухин, опять кого-то нашли в каком-то районе, и Паша, сдав публику и неопознанные ноги убитого Глотову, умчался, не простившись.

– Ты материальчиком на Сорокина всё же поинтересуйся, – напомнил я Квашнину без энтузиазма. – А столкнёшься с трудностями, дай знать, я сам запрошу.

Он кивнул.

– Про Быкова-то что молчишь? Или тоже обнаружили где-то его косточки?

– Этот не пропадёт, – хмыкнул Квашнин. – Пройдоха. Повсюду дом родной. Он на юг смотался. В тёплые края. А за ним гнаться – командировка нужна. Поможешь?

– Издеваешься? Что же они разбегаются, как тараканы?

– Тараканы хитрые, бегут от яда.

– Я поручение Максинову направлю. Попросись в поездку.

– Нет, мил человек, – начал раскланиваться Квашнин. – Поездку на юга, конечно, решай. Но если начальство убедишь, пусть от Лудонина кто-то едет.

Мы с кислыми выражениями на лицах отвернулись друг от друга. Я его понимал – возразить нечего.

– Значит, и Жихарева мне не видать? – всё же бросил я.

– Дохлый номер…