Антология советского детектива 48. Компиляция. Книги 1-12

XV

— Ох, сынок, — как всегда незлобиво проворчала Мухаррама-апа, усадив Захида на чарпаю и подав чай, — говорят, дочь в доме — гость, а сын — хозяин. У нас же наоборот. Джамиля всю жизнь с нами, а ты за последние семь лет, точно гость — появишься ненадолго и опять исчезаешь. Пока учился в Ташкенте, я думала — вот закончишь училище, а там и невесту в дом приведешь, внуки появятся.

— Мало вам внуков, анаджан, — рассмеялся Захид, разливая чай. — Вон у Джамили сразу два богатыря растут!

— То совсем другое, Захиджан. Сын моего сына — тюльпан моего сада. Так говорят в народе. Нам с отцом хочется видеть твоих детей.

— Успеете еще, — ответил Захид. — Вот женюсь на чинарской красавице и пойдут дети один за другим.

— Ох, сынок, — спохватилась апа, — ты пей чай, а мне в садик пора за внуками. Время!

— Может, я схожу? — предложил Захид.

— Нет, нет, отдыхай, наверное, устал?! — замахала на него руками Мухаррам-апа.

— Что я, камни, что ли, ворочаю, анаджан?

— Э, сынок, головой думать — потруднее, чем жернов крутить! Отдохни, скоро и отец с Джамилей вернутся. Встречу Ядгара, скажу, что ты приехал.

— А где Пулат-ака? — спросил Захид о зяте.

— У поливальщиков нынче самый сезон... Пулатджан днюет и ночует в поле. Воды, говорят, мало, вот и придумывает разные новшества.

...Захид растянулся на курпаче. Небо над головой начинало темнеть, гасли верхушки деревьев, пылавших в лучах заката. Тихий, казалось, вымерший днем, кишлак оживал. Из-за дувалов слышались крики ребятишек, пахло дымом гузапаи[30] и жареным луком, гремели ведра, и кто-то, включив на всю громкость радиолу, уже крутил пластинки с записями Мамурджана Узакова. По улице, мыча и блея на все лады, возвращалось стадо. Раньше, когда улица была грунтовой, обычно за стадом поднималось облако пыли, сейчас кишлак заасфальтировали, и пылью даже не пахло.

Скрипнула калитка, вошел Ядгар. Захид вскочил с курпачи и кинулся навстречу другу. Прежде Ядгар был щуплым малым. А теперь его не узнать — располнел, приобрел солидную осанку. Движения его стали неторопливыми, а речь степенной, как у начальства. Ядгар присел на чарпаю:

— Как живешь, товарищ комиссар милиции? Судя по слухам, на новом месте кипучую деятельность развернул?

— О каких слухах говоришь, Ядгар?

— Вчера в районе был, ну и посидел немного в ресторане.

— С кем?

— Да с Хакимовым. Он и рассказал, что ты...

— Ерунда, — перебил его Захид. — То дело выеденного яйца не стоит. Лучше о себе расскажи.

— Наше дело колхозное, — сказал Ядгар, — пашем, сеем, убираем, опять пашем, и так всю жизнь. Сейчас вот с водой туго. Разбросали всех специалистов по бригадам арыки стеречь. Ночью арыки караулим, а днем в конторе дремлем.

— А как же огороды?

— Спроси что-нибудь полегче...

Захид налил в пиалу чая и протянул другу.

— Я тоже вот оказался в райотделе, отпросился на один вечер к своим, — сказал он.

— Обычно молодые стремятся ближе к дому устроиться, а ты норовишь подальше сбежать!

— Разве я сам?

— Шучу. Когда ж свадьбу играть будем?

— Что вы, сговорились, что ли?! — воскликнул Захид. — Не успел войти в калитку, мать о невесте спрашивает, теперь — ты.

— Видишь ли, Захидбай, — сказал Ядгар поучительно, — все твои друзья уже женаты, имеют детей, а ты точно белая ворона. Да и родителям твоим неудобно перед земляками. А ты не обижайся — женись быстрее.

С внуками Хасаном и Хусаном вернулась Мухаррама-апа. Она посадила их на чарпаю и, наказав Захиду с Ядгаром присмотреть за ними, поспешила на кухню. Малышам было немногим больше года. Они сразу же встали у хан-тахты и начали ходить, держась за ее края. Тут уж Захиду и Ядгару стало не до разговоров. Наконец пришла Джамиля, и мужчины облегченно вздохнули. А чуть позже — вернулся и Акрам-тога. Он поздоровался с сыном и занял место на чарпае. Вид у него был усталый, озабоченный.

— Не больны, ата? — спросил участливо Захид.

— Да нет, просто не высыпаемся, сынок. День и ночь в поле...

Акрам-тога всю жизнь был рядовым колхозником. Не стремился попасть на трактор или освоить другую какую машину, ему нравилось все делать своими руками. Когда колхоз перешел на выращивание хлопчатника, Акрам-тога пошел в поливальщики.

— Как ты там, на новом месте? — спросил тога у Захида.

— Осваиваюсь, ата. Еще рано делать выводы!

— Привыкнешь, — сказал отец, — везде люди живут, одни законы.

— О, аллах, и вы туда же, — произнесла недовольно Мухаррам-апа, появившись с миской жареного мяса, — я никак не могу уговорить Захиджана вернуться в свой кишлак, а вы... привыкнешь. Нечего ему там привыкать, дадаси, пусть в своем колхозе участковым работает.

— Как будто это от него зависит, — сказал отец. — Служба! Ладно, раз сын приехал, ставь, жена, что-нибудь покрепче на стол.

Апа пошла в комнату, принесла водку.

Мужчины выпили, с удовольствием стали закусывать. Захид, честно говоря, изрядно проголодался и теперь уплетал мясо за обе щеки, будто вкуснее еды на свете не встречал.

— Что за кишлак, сынок? — поинтересовалась мать. — Показал бы, что ли?

— Квартиру обещают дать, анаджан, тогда и приедете. А кишлак большой, народу много. Вокруг громоздятся горы, бьют родники, чинары могучие растут.

— O-о, холаджан, — начал объяснять Ядгар, — «Чинар» прекрасное место. Рай! А девушки — пери!

— Пери, говоришь?! Тогда я спокойна, Ядгарджан. Какая-нибудь обязательно вскружит ему голову...

Акрам-тога, не любивший пустых разговоров, перебил жену:

— Когда возвращаешься, сынок?

— Утром, ата.

— Ну, тогда будь здоров, не забывай нас. Мне пора идти...