Антология советского детектива 48. Компиляция. Книги 1-12

XIX

Чукургузар означает — глубокий брод. Здесь Шорсу вырывается из теснины ущелья и, прежде чем продолжить путь между адырами, широко разливается, упершись о каменистые пороги, как о плотину.

В живописном месте, расстелив на берегу курпачи, расположилась под вечер компания уста Нияза. Все были заняты делом: кто нарезал морковь для плова, кто устанавливал казаны, кто раскладывал костер, лишь бухгалтер Самад, худощавый тридцатилетний щеголь, отдыхал, удобно расположившись на курпаче, изредка отдавая распоряжения. Самад считал, что его миссия уже окончена, ведь это он достал мясо, рис, морковь.

Поводом для угощения послужило вот что. Абрай-кара, бригадир молочно-товарной фермы, растил семерых дочерей, симпатичных, очень похожих друг на друга. Девочки росли, старшие уже работали, средние учились, а младшие ходили в детский сад. Абрай-ака, человек общительный и добродушный, с тех пор, как в кишлаке открылось заведение уста Нияза, не знал покоя — градом сыпались на него шутки завсегдатаев парикмахерской. И причиной тому были семь его дочерей. Но вот у Абрая-ака родился сын, и он, довольный и счастливый, поспешил в парикмахерскую. Уста Нияз тут же смекнул, что рождение бригадирского сына — удачный повод для мужской пирушки, на которой он попробует выполнить просьбу Эгамова.

— Не дело, Абрайджан, — сказал он, усадив бригадира в кресло вне очереди, — отмечать такое великое событие в учреждении. Давайте так: я вас сейчас сделаю молодым джигитом, а через час, скажем, всей вот этой компанией мы явимся к вам?! Как, товарищи?

— В принципе правильно, — поддержал уста зоотехник Салиев, — но к Абраю-ака идти сейчас нельзя, жена еще в роддоме, как-то неудобно.

— Лето, уста, — напомнил кто-то, — посидеть можно где угодно, а лучше всего — у дарьи.

Абрай-ака предложение поддержал:

— Надо поручить кому-нибудь все это организовать. А расходы несу я.

...И организацию дела поручили бухгалтеру Самаду. Наконец дастархан был накрыт.

Ошпаз[34] поставил на дастархан чаши с пловом, а поднос уже в третий раз пошел по кругу.

— Говорят, если в доме многолюдно, то и на улицу выйти не страшно, Абрай-ака. Пусть у каждого сидящего здесь будет так! — воскликнул Самад.

— Доброе слово — мед, — сказал уста, — я присоединяюсь.

Уста, решивший во что бы то ни стало поговорить во время угощения о своем деле, все никак не мог выбрать удобного момента, ибо дело это никак не вязалось с настроением. Не придумав ничего путного, уста вынужден был пойти на откровенность.

— Друзья! Говорят, широкая овчина не разорвется, а тесная община не разбредется. Живу я в вашем кишлаке уже пять лет, у каждого из вас отведал хлеба-соли, все вы для меня как родные. Надеюсь, и вы не считаете меня чужим.

— О чем речь, уста? — воскликнул Кадыр. — Мы вас никому в обиду не дадим.

— Спасибо. У меня случилась небольшая неприятность, о ней неудобно в такой радостный час и говорить, но...

— Говорите, говорите, уста, — поддержал его Самад, — слушаем вас.

— Покупал я у вас иногда кило-полкило шерсти, случалось брать и смушку — что делать, семья, ее кормить надо! А потом продавал все это Эгамову. Ну так вот, перехватил Эгамова участковый, завел дело, следствие вести хочет, словом...

— А что это он вдруг лезет не в свое дело, этот лейтенант, — воскликнул Самад, — какое ему дело, кому и что я продал?! Мое — что хочу, то и делаю!

— Вот и я говорю, если начнет Акрамов допытываться, надо ему так ответить, чтобы никогда больше не совался!

— Так и сделаем! — пообещали ему хором друзья...