Покажи мне свое солнце

Какой вид! – чуть не изошла слюной. Настоящий мужчина узнается с хм… с тыла.

– Мы сейчас идем куда–то, где нас не потревожат долгое время, – прорычал мужчина. – Я слишком долго ждал. Куда идти?

Вот это я понимаю! Никаких сомнений, чистый энтузиазм! Вот что значит правильная мотивация и грамотная постановка задачи!

– Третий поворот налево, два этажа вниз, – я чуть сползла, устраиваясь поудобнее. – Там медотсек для важных персон. И не разочаруй меня, Ингвар.

– Я буду на мостике! – весело крикнула нам вслед Хосита. – Должен хоть кто–то взрослый следить за порядком!

Следуя местным традициям, стоило ожидать, что сейчас меня разложат на первой горизонтальной поверхности и брутально отымеют. Не то чтобы я была наивной девственницей, но и записной шлюхой тоже себя не считаю. И от этой идеи у меня внутри все переворачивалось. Но… я недооценила Ингвара, причем очень сильно.

Он пронес меня словно по Шелковому пути, быстро и мягко, ориентируясь в запутанной сети переходов так, что я отказываюсь эту способность понимать. На месте тихо спросил:

– Здесь? – безошибочно определив нужное помещение.

Я подтвердила:

– Здесь.

Он ворвался в каюту, задал программу:

– Свет неяркий. Без нашего предварительного разрешения никому не открывать! – и бережно опустил меня на ноги спиной к себе. Ингвар уткнулся носом в мои волосы и стоял, бережно обнимая. Его широкая грудь ходила ходуном.

Я доверчиво прижалась к огромному сильному телу, начиная понимать: несмотря на всю кажущуюся брутальность, у меня фантастически чуткий мужчина. И он будет со мной нежен. Низкий звук его голоса, бархат слов:

– Милая… – вызвал щекотные мурашки за ухом. – Не бойся… – И какое–то странное ощущение падения в Бездну.

Я увидела себя в отражении зеркала и невольно смутилась: мои губы приоткрылись, глаза загадочно блестят, на щеках румянец. В белых волосах – широкая рука, ласкающая мою прядь. Ингвар неприкрыто любовался, как переливается шелк белоснежных волос на свету. Он прижался губами к моему затылку:

– Хвалле уно гостатари ано… – Тихо, с закрытыми глазами.

– Это что ты сейчас сказал?

Бесстрастное:

– Восхвалил Бога за милости его.

И почему я ему не верю, почему? Пусть я не знаю языка, признание в любви и слово «единственная» на любом пойму, если оно адресовано мне любящими устами. А Скар – неохотно, возможно даже против воли, но готов дать мне что–то очень важное, ценное для нас обоих – нерушимую связь любящих. Чуть не плачу: готов. Отдать. Сердце, себя, жизнь… безоглядно, не прося ничего взамен. Просто готов отдать.

Потом были его руки на моей груди поверх одежды. Он раздевал меня медленно–медленно. И все время ласкал и целовал.

Целовал шею, уголок кожи за ухом, розовеющую мочку. Водил носом вдоль позвоночника, заставляя мои ноги подгибаться. От его влажного дыхания, овевающего мою спину, я потихоньку начала балдеть. Тяжесть его мозолистых рук на моих бедрах возбуждала, как ни один афродизиак.

Ингвар молчал, ни слова не произносил вслух: ни как я хороша в затемненном зеркале, полуобнаженная; ни как желанна… Об этом говорили его тело, пальцы, глаза, движения больших сильных рук. От силы желания его мышцы бугрились, свиваясь в узлы, будто якорные канаты. Частое дыхание вздымало грудь, зрачки то расширялись, то сужались. Его била дрожь, возле верхней губы и на висках появилась испарина. Но язык оставался все таким же ласковым, движения рук бережными, пальцы нежными.

И это фантастическое владение собой придало мне уверенность: никакой грубости между нами не будет, только то, что захотим позволить друг другу – хоть боль, хоть ласку, хоть страсть. Только то, что захотим дать и взять. Я не могла, не хотела сопротивляться силе обаяния его мощного, гибкого тела.

Наоборот – мне хотелось продолжения, я жаждала большего. Содрать с него эту цивилизованную шкуру и получить яростную страсть дикаря. Впиться в…

И тут я отчетливо поняла: нельзя. Если сейчас перебью его первый беззвучный молчаливый танец, то никогда не узнаю, каким он может быть в истинном выражении своих чувств.

Нет уж, сам. Все сам.

Ингвар вырос на патриархальной планете и ждет от меня изначальной пассивности, другого сейчас не поймет и не примет. Пускай раскрывается передо мной первым. И я подавила свой хищный импульс пригрести к себе, присосаться к губам и не отпускать, отдаваясь во власть чужой воли.

Я позволила себе развернуться и начала жадно ласкать шершавый бритый подбородок. Мои зубы легко коснулись его горла, отчего Скар невольно зарычал, выгибаясь навстречу всем телом.

Следом я прошлась пальцами по рубцам на щеке, обхватила руками крепкую могучую шею и начала, в свою очередь, целовать. Лицо, шрамы, шею, грудь… не забывая при этом раздевать. Мой Скар подхватил танцевальный этюд и тоже стал в этом помогать, начав с меня.

На этот раз быстро, резко – ра–аз! – и нет. Летели по сторонам пуговицы, куски ткани, рвались змейки молний, ленты, бинтующие мою грудь – плевать. Мы остановились только тогда, когда мой мужчина стоял передо мной обнаженный, со шнурком на шее, на котором болтался перекрученный кусочек металла. Его он не позволил мне снять, когда я в бездумном рвении попыталась и это сорвать долой.

И я стояла перед ним в костюме Евы и пыталась не дрожать. Меня все равно трясло от страха, густо замешанного на возбуждении. Ингвар, что ты со мной сделал, твою мать!

Его ладони скользнули мне на плечи, опускаясь на грудь, отчего мои соски заныли и стали твердеть.

Неотрывно глядя мне в глаза, Ингвар опустился на колени и поцеловал в живот, что–то практически беззвучно произнося. Он закончил какую–то долгую, явно ритуальную фразу и, горячечно прошептав:

– Прости! – быстро царапнул меня под грудью своим кулоном–железкой, а кровь слизал.

Только успела пораженно вскрикнуть, а он уже вставал, вдавливая проклятую железку себе наискосок через всю грудь и с силой продирая. Я удивленно заморгала: если потом в хорошем медцентре не свести – останется серьезный шрам! Зачем ему себя сознательно уродовать? Шрамов мало, недостает?

А Ингвар уже собрал в горсть натекающую кровь и разрисовал мне окружия грудей, соски, лицо, напоследок помазав губы и сунув в рот палец.

Я должна это попробовать?

Хм–м. Ничего не понимаю. Довольно странный аперитив.

И опять тихое:

– Прости!

Следом яростный ураган. Я даже не успела понять, когда очутилась на кровати в плену его рук.

Мой голос зазвенел от напряжения:

– Ингвар, будь осторожен, не торопись… – Все, что смогла проговорить. Не могу же я ему прямо сказать, что, будучи в толпе мужчин, вела жизнь практически монахини, потому что физически не могу спать с кем–то без любви – неприятно, больно, обидно. Противно, в конце концов.

Он кивнул, и это стоило тысячи клятв других мужчин. Мучительно долгое мгновение тишины. Он отстранился и, с глубокой безнадежностью глядя мне потемневшими глазами прямо в душу, с трудом выдавил:

– Понимаю, что недостоин. Если ты передумала – прямо сейчас скажи, и я сделаю, чтобы все поверили про нашу связь, а сам… – Сглотнул. – Уйду. Без обид. – Или… – Неимоверное усилие над собой: – Есть еще один вариант. Чтобы тебя не позорить, могу стать твоим тайным любовником, без обязательств с твоей стороны, без каких–либо прав – с моей. – Скар блеснул серебряными глазами и опустил голову, словно заранее стыдясь себя самого.

Я неверяще потрясла головой. Стоп. Разве глаза у него были серебряные?

А Йен продолжил клятвенно заверять, держа сжатый кулак на левой стороне, над сердцем:

– Стану ночной тенью, меня рядом с тобой никто никогда не увидит. Буду приходить незаметно и уходить призраком в ночи. Если захочешь, ты успеешь еще кого–то полюбить, нас никто не свяжет, твоя репутация не пострадает…

Моя репутация? Репутация?!! Что за бред! Какая у простой охранницы может быть репутация?!

Вот зачем, зачем он это сейчас говорит? Неужели настолько не верит в себя?

Под веками запекло, на глаза навернулись слезы. Черт, хорошо, что здесь плохо видно.

Ведь не врет. Неужели все это для меня? Для меня, чей коэффициент привлекательности и чисто женской обаятельности десятилетиями стремился к зеро? Чья загадочная таинственность незнакомки на уровне крота?

«Никто не увидит…» – Морозом продрало по коже, длинными ледяными шипами впиваясь в сердце. В глазах напротив поселилась беспросветная тьма. Как, ну как я могу с тобой, с нами так поступить?

Я хмыкнула:

– Ага. А потом, стоит мне этого неизвестно кого полюбить – хватит просто благосклонной улыбки! – ты молча, без единого упрека, выйдешь и пустишь себе пулю в висок, полукровка–киртианин. Еще и тело утилизуешь, чтобы мой взгляд собой не оскорбить, с киртианина станется. Я только сейчас по светящейся тонкой дужкой серебра полоске в радужной оболочке твоих глаз поняла, кто ты.

Он вздрогнул, и все равно так же молча ждал моего решения.

– О вас в дальнем космосе легенды ходят. О вашей незыблемости принципам и верности избранникам. У нас говорят: «Верен, как киртианин», – и это значит, что с таким человеком хоть в дальний космос, хоть на престол – не предаст ни за последний глоток воздуха, ни за несметное достояние, ни за призрак безграничного господства. У киртианина друзья и враги навсегда, такие уж они уродились.

Он повел челюстью, не соглашаясь, но и не отрицая вышесказанное. Прямо загадочный молчаливый сфинкс, черт побери.

Я прошептала ему на ухо:

– Не простишь ты себе несовершенства, несоответствия своей внутренней сущности на право любить. Я что, не вижу? Мои глаза сердца сейчас открыты. Ты, милый, как и я, однолюб. Но мы не будем сейчас об этом говорить.

По–моему, Ингвар вообще окаменел и перестал дышать. Великий космос, я ему что, реанимация?

– Ты… – еле слышный шепот. – Ты… многого не знаешь. Ты не знаешь кто я, какой я, и что сделал и еще могу сделать… Но в одном можешь быть уверена: я никогда и ни при каких обстоятельствах тебя не отпущу и не предам.

– Я не хочу знать лишнего, потому что знаю истинного тебя… там, глубоко внутри, – шептала я, хватаясь за широкие плечи.

– Я умру за тебя…

– Лучше живи для меня.

– Но…

– Заткнись, – мой голос охрип от волнения. – Ты мой, и не о чем больше говорить… Или прими меня, или уходи сам!

Ингвар уперся лбом в мой лоб и негромко засмеялся пока еще надтреснутым голосом:

– Черта с два я уйду от своей женщины, когда она меня хочет! Теперь чтобы прогнать, тебе придется меня только убить. Ты сама вручила мне себя только что. Больше сам я не уйду, мой феникс. Ты моя, Элли, слышишь? Навсегда. Дай сюда руку, – попросил вполголоса.

Я протянула ему свою руку. Он взял ее и почтительно поцеловал, укладывая поверх своей. Еле сдержала рвущуюся на лицо радостную улыбку. Кое–что про обряды киртиан я знаю, когда–то очень ими интересовалась, даже одно время думала, что кто–то из моих родных оттуда родом. Жаль, не срослось.

Но откуда он знает об этих обрядах, если рожден и вырос на Айт–Древе? Еще одна загадка, которую нужно разгадать?