Полузвери

* * *

Какое счастье, что домой мы ехали на другой машине. Внедорожник, похожий на тот, что был на юге, только черный, катил по улицам словно приметный валун среди гальки, а я, как вышли, уже готовилась сидеть на заднем сиденье. Слова Яна о гадкой течке Валери кислотой въелись в память. Отвратительно.

Нольд с ней не виделся, он без всяких вопросов с моей стороны сказал, что нарочно этот день провел в жестком игнорировании сектантки. Не взял ее номера, как та явно ожидала, и не собирался давать свой. Я подумала, что, это, наверное, как раз эффективно — та, испугавшись, что лакомый мужчина сорвется, будет завтра сговорчивее и уязвимей.

— Ты не хочешь мне сейчас рассказать, почему ты после свидания на мосту была такая расстроенная? Не готова еще? — Он отвлекся от дороги и коротко глянул на меня. — С Фортеном ты виделась и сегодня, а на лице ни тени, значит, дело не в нем? В чем тогда?

— Он про свою мать рассказывал. И заставил меня задуматься о своей…

— Не простая история? Поделись.

— Отец, когда мне было десять, признался ей, что некромант и что я, как следствие, тоже… в тот же день я для матери словно умерла. Она перестала со мной говорить, трогать, ей было неприятно даже в одной комнате со мной быть. Готовила из отдельной посуды, накладывала еду в отдельную тарелку, будто я не ее дочь, а чужой инопланетянин, подменыш, кто-то, кто уже не Ева. Прокаженная уродица. Брезговала одним воздухом дышать. А Фортен сказал, что именно мать научила меня жизни. Я не помню этого, Нольд… я помню только предательство и все три года после, пока меня отец окончательно к себе не забрал.

Нольд мог понять — он от своей матери любви не видел вообще никогда.

— Двадцать лет прошло. Что тебя волнует сейчас?

— Не знаю. Чувство несправедливости, что Фортен приписал ей заслугу, которой нет.

— Ты ее не простила?

— Мне на нее все равно, не хочу быть обязанной и благодарной, не хочу ничего от нее, даже если это правда.

Нольд помолчал, отвлекшись на дорогу, и на следующем повороте на светофоре, спросил:

— Первые десять лет она была хорошей матерью?

— Была. А потом умерла — позже я стала видеть ее духовный труп на спине и чувствовать запах. Я столько раз после пыталась пробиться к ней, не могла понять, почему все вдруг изменилось, что я сделала не так — ведь я ничего не сделала. В чем провинилась? В том, что просто есть? Мать тоже превратилась в чужого инопланетянина и подменыша, только я все равно воспринимала ее как родную и ждала оживления…

— Родители не могут не влиять на детей, но даже они — лишь среда. То, какая ты сейчас — только твоя заслуга. Ты принимала решение, что взять, а что нет, какой быть и чему научиться. И, Ева, ты не злишься от чувства несправедливости, тебе плохо от чувства утраты. Прости, что с этим мне тебе не помочь…