Пролог
Весеннее тепло спустилось на Песчаный Лог, как всегда, раньше положенного. Деревья покрылись почками в самом начале сезона, а теперь же во всю цвели, радуя глаз нежными лепестками и яркой зеленью. Упускать ласковую пору, наполненную ароматами распускающихся цветов Всемила считала непозволительной роскошью, потому вышла чаёвничать в беседку. Служанки споро организовали и горячего напитка, и пирожных.
День казался невероятно прекрасным в своей красоте и спокойствии цветущего сада, однако Всемила могла сказать точно, что сегодня ей предстоит неприятный разговор. Вопрос только когда. Успеет ли остыть чай?
Внутри дома послышались громкие голоса, но Всемила не оглянулась, занятая рассматриванием белой сирени и воспоминаниями о молодости. Она лишь бросила взор в начищенный бок прогретого чайника, поправляя седые локоны и улыбнулась своему искажённому отражению, в котором морщины казались менее глубокими.
— Дражайший внук! — воскликнула Всемила, когда на ступеньке беседки показался Годияр с нахмуренными густыми бровями над сверкающими от раздражения глазами. — Что заставило тебя посетить старую вдову в столь ранний час, милый?
— Доброе утро, бабушка. — Годияр неглубоко поклонился. — Что это?
На стол перед Всемилой упал подвядший цветок. Лепестки, похожие на бордовые крылья мотылька, держались на слабом тонком стебельке.
— Чина душистая. Или, как зовут иначе, — Всемила сделала глоток ароматного чая, — душистый горошек. Такие есть у многих в саду, да и в лавках продаются.
— Я знаю название цветка, — почти прошипел Годияр, нервно сжимая пуговицу сюртука. — Я спрашиваю: что всё это значит? Только не рассказывай мне про значение чины! Понимаю, что прощание!
— Раз ты сам всё знаешь, чего хочешь от меня? — Всемила перевела взгляд на пирожные, подбирая то, что повкуснее.
— Где моя сестра? В доме её нет! Где ты её прячешь? — Годияр стукнул по столу кулаком так, что чашка ударилась о блюдце с громким звоном и расплескала часть чая на белоснежную скатерть.
— Боги правые! Неужели, я не учила тебя манерам? Или то кровь кочевников, подаренная твоей матерью, играет в тебе?
Годияр резко отступил, едва не упав, и злобно уставился на бабушку:
— Зачем тогда отдавала сына за ненавистную …
— Полно! — Всемила примирительно подняла руку. — Ты вспылил, я обидела тебя. Мы оба виновны в нарушении мира таким чудным утром. Сядь, пожалуйста, я объясню.
Годияр сжал челюсть, и на лице заиграли желваки, но всё же он опустился на плетёный стул. Воцарилось молчание: служанка принесла ещё одну чашку, налила гостю горячего напитка и вновь отошла на почтительное расстояние.
— Твоя сестра уехала, — наконец заговорила Всемила. — Настолько ранним утром, что небо ещё не осветилось Инти. Я дала ей денег, но она вскорости не будет в них слишком нуждаться.
— Куда?
— На север. Севара поехала в поместье «Снежное»… Она отказалась от своей части наследства. У неё будет только то, что отдаю ей я: поместье на севере и выплаты горнодобывающей компании. Дай ей жить спокойно, Годияр. Не ищи ей мужей и не пытайся сбыть, как дорогую дойную корову. Севара тебе сестра, а не собственность, которая досталась в наследство!
Годияр молчал. Он опустил голову и уставился себе под ноги.
— Вы помиритесь, милый, — Всемила опустила свою сухую ладонь с тонкой пергаментной кожей на широкую горячую руку внука, — обязательно помиритесь, но пока вам нужно побыть отдельно друг от друга.
Поджав губы, Годияр кивнул в ответ, не сводя взгляда с хрупкого цветка душистой чины. Он будто чувствовал взгляд немного раскосых глаз сестры и слышал её вкрадчивый голос:
— Прощай, брат.
