Хаос

— Скажете повелителю, что вы находитесь под защитой Змея, Который Ходит Между Мирами, и что он будет крайне недоволен, если с вами что-нибудь случится. Скажите, что видели мое лицо. Поверьте мне, Шугури поймет. Тенгу предложат вам то, что принадлежит им.

— Это смешно, — рычит Велтея. — С маленькими детьми и стариками среди нас, вы ожидаете, что мы отправимся в Калабар? Зимой? Это глупая затея. Мы должны отправиться в Норхадию. Мидрианцы ничего не смогут сделать, как только мы окажемся на их границе. Мы должны были отправиться туда давным-давно.

— И как ты предлагаешь нам перебраться через разлом, Вет? — Эмек потер густую белую бороду. — Полетим ли мы или спустимся в бездну и пересечем огненные реки, или подождем, пока кто-нибудь построит проклятый мост?

В чем-то Эмек прав. Отсюда невозможно попасть в Норхадию. Возможно, в далеком прошлом мы делили территорию с норхадианцами, но теперь Великий Разлом отделяет наши земли от их. Никто не приближается к Разлому. Он непроходим и проклят темной магией.

Некоторые говорят, что это портал в подземный мир.

— Эмек прав, — спокойно говорит Аная. — Мы не можем попасть в Норхадию, не пересекая Мидрию, и все мы знаем, что это невозможно. Мидрийцы убьют нас на месте. Это наша земля, Велтея. Мы даже не думали об отъезде, если у нас нет другого выбора, но кажется, что время наконец пришло.

— Но ты не можешь слушать этого незнакомца, этого грязного убийцу, — выплевывает Велтея. — Мы должны, по крайней мере, провести совет и…

Стук! Аная с силой ударяет посохом по земле, заставляя всех вздрогнуть.

— Мы идем в Калабар. Это мое окончательное решение, Велтея. Любой, кто не согласен, может остаться здесь и встретиться с мидрийцами, потому что они придут. — Она поворачивается к охотникам. — Соберите оставшихся лошадей и заберите все оружие, которое мы сможем унести. Возьмите все монеты, какие найдете. Начинайте собирать пайки и теплую одежду. Мы уезжаем как можно скорее. — Аная поворачивается ко мне. На мгновение ее лицо смягчается, и я вижу проблеск женщины, которая сделала то, что должна, чтобы поднять меня вместе со многими другими. Мое сердце сжимается, когда вспоминаю, как она учила меня добывать пищу, охотиться и искать редкие лекарственные травы в лесу. Когда-то мы были так близки, но теперь я чувствую себя такой далекой.

— С возвращением, Амали. Ты — дочь тигов. Это ничего не меняет. — Широко раскрыв руки, Аная подходит и заключает меня в крепкие объятия. — Что сделано, то сделано. Ты пойдешь с нами. Мы найдем способ пережить это, как делали всегда. — Я вдыхаю ее знакомый аромат холодных цветов и розмарина. Это напоминает мне детство, долгие летние дни, проведенные в тени деревьев.

Бывали и хорошие времена, даже под сенью мидрийской оккупации.

Громкое рыдание грозит вырваться из моей груди, но я сдерживаю его, делая глубокий, дрожащий вдох, когда возвращаю ей объятия. Почему-то это больше похоже на прощание, чем на приветствие.

Когда отпускаю ее, странное чувство ползет вниз по моей шее. Это Кайм, наблюдающий за мной темным, пугающим взглядом.

Холод и желание захлестывают меня одновременно.

Он делает шаг вперед, молча, угрожающе, напоминая мне лису среди кроликов.

— Она идет со мной, — хотя он говорит тихо, слова звучат с такой решительностью, что, боюсь, даже сам повелитель Преисподней не сможет оттащить меня от него.

Теперь страх Анайи тает, и она смотрит на Кайма, показывая нам взгляд старой охотницы, которая когда-то пристально глядела на мидрианского военачальника и убедила его не брать наших женщин в качестве лагерных рабынь. — Она тиг. Ее место здесь, с нами. Вы не можете…

— Она моя. — Его голос совершенно ровный, и все же в том, как он это говорит, есть что-то дикое.

К моему удивлению, Кайм говорит на тиге. Слова у него грубые, с сильным акцентом, но он все равно говорит на тиге.

Среди чужаков это большая редкость.

Никто никогда не утруждает себя изучением нашего языка. Мидрийцы считают его варварским языком.

Мое сердце сжимается в груди. Покалывание усиливается, вызывая мурашки на руках и затылке. Под толстым платьем мои ноги превращаются в желе, и щупальце желания пробирается в мою сердцевину.

Я смотрю на свой народ, во мне бурлят смешанные чувства. Я чувствую горе, радость, облегчение и ужасную тоску. Жажду… чего-то, не знаю чего. Я боюсь за них. Мне жаль их, даже горькую, сварливую старую Велтею.

— Кайм… — Неуверенность заставляет мой голос дрожать, когда поворачиваюсь к нему. — Разве мы не пойдем с ними?

Внезапно его лицо становится холодным и непроницаемым.

— Нет, Амали. — Он переходит на мидрианский язык, на котором ему гораздо удобнее говорить. — Ты пойдешь со мной. Я сделал то, что ты просила. Теперь ты должна выполнить свою часть сделки.

Мое желание исчезает, когда понимаю, что на самом деле ничего не изменилось.

Я все еще его пленница.

Аная подзывает охотников, и трое из них встают позади нее, размахивая копьями. Это молодые, крепкие парни — возможно, немного худощавые, но подтянутые и жилистые. Я не сомневаюсь, что они могут нанести некоторые повреждения обычному солдату, даже не имея клинков из мидрианской стали, но против Кайма у них нет ни единого шанса.

Старейшина свирепо смотрит на Кайма.

— Она твоя рабыня, воин?

Мне приходит в голову, что Аная и другие, вероятно, слышали нас, когда мы были в лесу… сливаясь в хижине Саны.

Но почему-то мне не стыдно.

Я не могу этого стыдиться.

Атмосфера становится такой холодной и тихой, что слышно, как падают иголки с дерева. Даже птицы перестали щебетать. Кайм медленно идет к Анайе, его шаги совершенно бесшумны на утоптанной земле. По сравнению с нашими охотниками он выше, шире в плечах и в тысячу раз смертоноснее. Они это знают. Вот почему они не двигаются.

Он останавливается и смотрит на старейшину — грозная фигура в черном, из-под темного шарфа видны только глаза цвета ночного неба.

— Она не моя рабыня… но она моя. Не сомневайся в моих намерениях, старуха.

— А кто ты, собственно, такой? — И все же Аная не отступает.

— Тебе не нужно этого знать, — огрызается он. — Готовьте своих людей и уходите. Этот вопрос решен.

Он начинает терять терпение. Я знаю его не так давно, но просто понимаю это. Вижу это по легкому прищуру его глаз и напряженной линии плеч.

Клянусь Селиз, он пугает. Если бы его не знала, то пришла бы в ужас. Я не могу не восхищаться мужеством Анайи в противостоянии ему.

Старейшина что-то бормочет своим охотникам, и они отступают. Она берет посох обеими руками и держит его горизонтально, ладонями наружу.

Жест мира.

Интересно, понимает ли это Кайм?

— Покажи мне свое лицо, воин.

Кайм замирает, и на мгновение я боюсь, что Аная зашла слишком далеко. Я напрягаюсь, готовясь вмешаться в случае необходимости, но тут Кайм поднимает руку и стягивает шарф, открывая лицо.

Кто-то позади ахает.

Демон. Проклятый. По небольшой толпе пробегают шепотки. Боги, какие у них лица! Если бы ситуация не была такой смертельно серьезной, я могла считать ее почти комичной. Один из охотников, похоже, вот-вот упадет в обморок.

Теперь понимаю, почему Кайм не хочет показывать свое лицо миру.

— Ах… — Теперь Аная полностью меняется, в ее серо-зеленых глазах появляется стальной блеск. — Мне показалось, что я узнала твой голос. Сходство просто поразительное. Это был не сон, когда ты пришел ко мне в темноте ночи пять зим назад и приставил клинок к горлу, спрашивая о женщине из народа Тигландеров и маленьком ребенке, которые, возможно, путешествовали в Белхенну более тридцати зим назад.

— Нет, — говорит Кайм тихо, угрожающе. — Это был не сон. Почему ты солгала мне? Я искал ее. Ни в одном из горных городов не было и следа этой женщины.

Я смотрю на них, ошеломленная этим обменом любезностями. Кайм был здесь? Он угрожал Анайе?

— Я не лгала тебе, воин. Ее имя Лиалли, и, если не случилось какого-нибудь чуда, то прошло много времени с тех пор, как она ходила по этой земле. Если вы не нашли ее тогда, то не найдете и сейчас. Держу пари, она сейчас гуляет в саду Селиз.

— Она мертва? Как ты можешь быть уверена? Почему ты не сказала мне об этом с самого начала?

— И рисковать тем, что ты убьешь меня в собственной кровати, потому что я не дала тебе желаемого ответа? Тебе нужно было что-то искать. И дала это тебе. Я не лгала, мальчик.

— Ты скрыла от меня правду, — Кайм обнажает зубы, его лицо становится диким. — Это даже хуже, чем ложь. Я должен был бы убить тебя за это, но сегодня ты получаешь бесплатный бонус.

Аная неловко ерзает. Ее самообладание слегка пошатнулось. По тому, как она вытягивает прядь своих длинных седых волос между пальцами и начинает крутить ее, я могу сказать, что она глубоко встревожена.

— Вы хотите знать правду? Очень хорошо. Как бы то ни было, я подумала, что лучше оставить все это в прошлом, но, возможно, причины ухода Лиалли более сложны, чем я предполагала. — Она делает глубокий вдох. — Она была сложной женщиной, всегда знавшей гораздо больше, чем показывала, и ее положение оказалось нелегким. Вскоре после начала войны Разломов Лиалли заболела черным сглазом. Все знают, что эта болезнь, скорее всего, убьет тебя в конце концов.

Выживают очень немногие. Мать-одиночка с дитем на попечении, а теперь еще и это? Она была в полном отчаянии. До нас доходили слухи, что купание в минеральных источниках в горах вылечит черный сглаз, и ради своего ребенка она хотела попробовать. — Она бросает на Кайма странный взгляд, словно пытается заглянуть ему в душу. — Ах, он был очаровательным созданием. Пухлые, розовые щеки и самые большие зеленые глаза, которые я когда-либо видела. Он тоже был большой и сильный. Несмотря на то, что еды было немного, Лиалли всегда следила за тем, чтобы его хорошо кормили. Представьте себе, в возрасте почти двух зим он все еще кормился от груди.

Видите ли, она не могла заставить себя расстаться с ним. Итак, в конце того лета через деревню прошел горный торговец, и она ушла с ним, крепко привязав ребенка к спине. Они заключили сделку. Торговец хотел сына, чтобы кто-то взял на себя его бизнес, когда он состарится. Если она не выживет, он будет растить ребенка как своего собственного. Мы пытались убедить ее остаться, но Лиалли и слышать об этом не хотела. Она умирала, и война начинала вторгаться в лес. Это были тяжелые времена. Сначала некоторые кланы послали своих охотников, чтобы попытаться защитить лес от мидрийцев.

Они были убиты. Наши копья и стрелы бесполезны против мидрийских коней, стали и доспехов. По правде говоря, ребенку, вероятно, было бы лучше с торговцем, чем если бы он остался здесь. Лиалли это знала. Мы все это знали. Поэтому мы ее отпустили. — Аная бросает на Кайма многозначительный взгляд. — Она действительно любила этого мальчика. И хотела подарить ему весь мир. Знаю, что она сделала бы все, что в ее силах, чтобы обеспечить ему наилучшие шансы на выживание. Где бы он ни был, надеюсь, что он смог прожить хорошую жизнь.