Хаос

Слова Кайма эхом отдаются у меня в голове.

«Я искал свою мать».

Мое сердце переворачивается.

Это возможно?

Я вглядываюсь в лицо Кайма в поисках каких-либо признаков эмоций, но он холоден, как всегда.

— Почему вы все не ушли вместе с Лиалли, когда мидрианцы пришли в Комори? — тихо спрашивает он. — Когда вы понимали, что многие из вас умрут? — Его вопрос совершенно логичен, и он показывает полное непонимание ситуации нашим народом.

Но ведь он человек без всяких связей с землей или родней. Как он мог понять, что на самом деле значит быть тигом?

Горькая, понимающая улыбка кривит тонкие губы Анайи.

— Куда бы мы пошли? Не можем идти ни на юг, ни на восток, потому что там мидрийцы. Нельзя идти на запад, потому что горы там непроходимы. Конечно, мы могли бы пойти на северо-запад, к Таламассе или Калабару, но горцы и конные кланы с такой же вероятностью убьют нас, как и мидрийцы. И конечно, мы не можем идти на северо-восток, потому что на пути есть большая кровавая трещина. Но все это к делу не относится. Это наша земля. Мы рождаемся здесь, и если у нас есть выбор, мы умрем здесь.

Тихие слова Анайи отзываются в моей груди, как гром, и мой гнев снова разгорается жарко и ярко. Перед моим мысленным взором вспыхивает лицо Хоргуса, окровавленное и победоносное, его голубые глаза суровы и полны собственного превосходства. Именно такое выражение было у него, когда он убил моих родителей.

Я бы убила его снова, если бы могла.

Мы — тиги. Мы и есть лес.

В первый раз Кайм проявляет намек на эмоции. Это почти невозможно определить, но это заметно по тому, как слегка напряглись его глаза. Мне кажется, или температура немного упала? Замедлилось ли время? Воздух кажется плотным. Дышать немного тяжелее.

Красновато-коричневые листья падают с деревьев сверху, дрейфуя в туманном, залитом солнцем воздухе. Утренний свет мерцает по краям, превращая их в осколки солнца.

Не обращая внимания на напряжение, только Облако осмеливается небрежно фыркнуть.

— Как звали мальчика? — Кайм нависает над старейшиной чистой угрозой, окутаннай тьмой. Контраст между ним и высохшей старой Анайей поразителен.

Он безупречен и холоден, излучая темную энергию. По сравнению с нами он чужой и потусторонний. Как он мог быть тем зеленоглазым толстощеким мальчишкой? Невозможно.

На ней следы тяжелой жизни: седеющие волосы, обветренная кожа, пронзительные глаза, повидавшие свою долю страданий. Но Аная теплая, мудрая и жесткая, и, возможно, даже немного добрая, даже к грозному Кайму.

— Хотя ты угрожал убить меня в постели и, черт возьми, не заслуживаешь такого ответа, я скажу тебе. Его звали Каймениэль. На нашем языке это означает «дитя грез».

Каймениэль.

Это он. Я чувствую это нутром.

— А его отец?

Аная колеблется.

— Только Лиалли знает ответ на этот вопрос. Она никогда не говорила нам, кто отец.

Глаза Кайма немного теряют напряженность. Его брови сходятся, и лицо слегка смягчается.

Он выглядит немного… удрученным.

Меня переполняет желание подойти к нему, сказать что-нибудь, чтобы нарушить это ужасное молчание, но я сдерживаюсь.

Я не думаю, что он справится с этим прямо сейчас.

Несмотря на всю нашу близость, я не знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, нуждается ли он в моем сочувствии.

Щиты поднимаются так же быстро, как и падают. Он поворачивается и манит меня, как какой-нибудь надменный мидрианский лорд.

— Амали, пойдем. Мы уходим.

— Позволь мне хотя бы попрощаться.

— Сделай это по-быстрому. — Он складывает руки на груди, излучая нетерпение.

Я смотрю на него свирепо. Почему он так встревожен? Несколько минут для прощания не повредят. Я уже смирилась с тем, что поеду с ним. Чего бы он ни хотел… я не смогу ни сопротивляться, ни убежать. Он просто слишком силен.

И часть меня больше не хочет пытаться убежать.

После того, что мы разделили там, в хижине Саны…

Как я могу?

— Аная, — я подхожу к ней и подставляю лоб, согнув колени так, чтобы макушка моей головы была ниже, чем у нее, — в знак уважения.

Она прижимается своим лбом к моему, ее костлявые пальцы гладят мой затылок.

— В конце концов все должно измениться. Не волнуйся, Амали. Наш народ пережил более тысячи зим в этой части света. И мы переживем еще столько же.

Слезы щиплют глаза, когда она отпускает меня. Это действительно поспешное прощание, и оно кажется горько-сладким. Это было не то, чего ожидала, но, с другой стороны, я вообще не ожидала оказаться здесь.

Я должна была умереть.

— А, так значит, то, что мидриане говорят о Меченых, правда, — последнее слово остается за Велтеей. Она всегда была такой. Ехидная сучка. Она с горечью смотрит на мертвых солдат, потом на Кайма. — С таким же успехом он мог бы быть богом смерти. Лучше возьми свое проклятие и иди с ним, девочка. Не возвращайся к нам. Ты и так причинила достаточно неприятностей.

— Хватит, Велтея, — рычит Аная, стуча посохом по земле. — Хоть раз в жизни не делай этого…

Двигаясь так быстро, что становится черно-белым пятном, Кайм делает шаг вперед, его лицо подобно грому.

— Довольно. Прекратите свои ссоры и уходите сейчас же, если не хотите умереть.

Больше ничего не слышу, потому что температура резко падает, мое зрение затуманивается, и все, что вижу, — это лицо Кайма, сияющее и напряженное, как камень, и последнее, что замечаю, прежде чем все становится размытым, — это зловещее облако дыма, ползущее по небу, заслоняя солнечный свет.

Очень много дыма.

Горит лес?

Почему горит лес?

Холод повсюду. Его сильные руки обнимают меня. Следующее, что помню, это то, что мы едем на спине Облака прочь от моей прошлой жизни.

Позади нас абсолютная тишина. В моей груди зияет огромная дыра.

Такое чувство, что внутри меня что-то порвалось. Меня так переполняет чувство потери, что я едва замечаю шок от того, что меня волшебным образом переносят из одного места в другое.

Как он только что это сделал?

Он опять очень холоден, и дело не только в температуре тела. Кайм молчит и неподвижен, и от него исходит ужасное напряжение.

Я украдкой оглядываюсь через плечо и вижу свой народ, возможно, в последний раз.

В туманном утреннем свете их лица кажутся пепельными и изможденными. Выражение их лиц затравленное, глаза широко раскрыты и окружены темными кругами.

Сана сейчас там, держит малышку на руках. По крайней мере, ребенок перестал плакать. Она поднимает руку в торжественном прощании, и девочка повторяет этот жест, неуклюже помахивая крошечной ручкой.

Вспомнив о золоте Кайма, я роюсь в юбках своего платья и достаю монету из глубокого кармана. Затем поворачиваюсь в седле, почти теряя равновесие, когда поднимаю руку, чтобы бросить ее. Но рука Кайма сжимается вокруг моей талии, придерживая, он притягивает меня к своему холодному, твердому телу.

Я бросаю монету Сане. Моя цель достигнута. Золотой падает в грязь у ее ног.

— За беспокойство, — кричу я через плечо. — Извини за хижину.

Глаза моей старой подруги расширяются, когда она замечает монету.

Неожиданно малышка улыбается нам. Магиела — единственная, кто не выглядит испуганной. Великолепное дитя. Она слишком юна и невинна, чтобы понять, что алебастровый человек, оставляющий за собой след из тел, — это тот, кого следует опасаться.

Я все еще боюсь его?

Почему-то нет.

Я поднимаю руку и слегка машу им. До свидания. Надеюсь, мы еще встретимся в этой жизни.

Слезы щиплют глаза, я отворачиваюсь.

Принятие оседает во мне тупой свинцовой тяжестью.

— Что мы делаем, Кайм? — шепчу я, когда его холодные руки устраиваются поудобнее над моими бедрами. Его прикосновение бесспорно собственническое. Я не смогла бы убежать от него, даже если бы попыталась.

К счастью, юбка моего платья очень широкая, что позволяет мне удобно сидеть в седле.

— Мы едем на побережье, — говорит он после долгой паузы. Его голос — глубокий рокот у меня за спиной, от которого подгибаются пальцы ног. — И я собираюсь обменять голову диктатора на королевство.

— Тогда зачем я тебе понадобилась? — Что это вообще значит?

— Ты — ключ ко всему, Амали. Даже больше, чем думаешь.

Страх наполняет меня вместе с надеждой.

Я всего лишь простая деревенская девушка, у которой просто так получилось, что у нее есть забавное родимое пятно над левым глазом.

Что, во имя Разлома, я должна сделать?

Убивать императоров?

Начать войну?

Вытеснить мой народ с их древних земель?

Упасть в объятия странного убийцы, который не совсем человек? Потерять девственность с ним самым опустошающе блаженным образом?

Вдруг понять, что он не так страшен, как кажется?

По крайней мере, все так и есть.

Глава 2

Кайм

Я снова украл ее.

Украл отрезок времени, хотя не должен был. Я оглянулся на изможденные, грязные лица жителей деревни и застыл.

Потом я унес Амали и посадил в седло.

Я забрал ее, потому что она моя, потому что не хотел больше тратить время на препирательства с глупыми Тигландерами из-за суеверной чепухи.

Но в основном забрал ее, потому что я эгоист. Видел, как она смотрит на них — с тоской и сожалением — и не хотел ни с кем ее делить.

Не после того, что она сделала со мной там, в хижине.

Она разбудила меня своим телом.

Вернула меня к жизни.

Погрузила меня в свою сущность.

Я никогда в жизни не испытывал ничего подобного.

После этого…

Мне невыносима мысль, что она может быть с кем-то еще.

— Ты не дал мне шанса попрощаться, как следует, — ворчит Амали, наклоняясь ко мне. Ее спина напряжена, а голова гордо и сердито откинута назад.

— У тебя есть шанс попрощаться со старейшиной и женщиной с ребенком. Остальные, похоже, не слишком обрадовались, увидев тебя.

— Когда кто-то появляется рядом с убийцей, который выглядит, как реинкарнация Лока, и повсюду валяются мертвые мидрийцы, думаю, будет справедливо сказать, что не так уж много людей обрадуются, увидев нас. Я могла бы им все объяснить, если бы ты дал мне больше времени.

— Времени больше нет, — рычу я, и мой голос звучит немного резче, чем хотелось. — Они должны уйти сейчас, потому что когда мидрианский охотничий отряд не вернется в гарнизон, пошлют разведчиков, чтобы проверить, и когда найдут две дюжины мертвых солдат в вашей деревне…

Она замирает.

— Ты прав. К тому времени они захотят убраться подальше от Венасе.

— Не только это. Они начинают жечь лес. Разве ты не видела дыма?

— Видела. Лес редко горит осенью. Ублюдки. Зачем им это делать?

— Их отряд не вернулся, вот почему. Они знают, что что-то не так. Они пытаются посеять хаос и вытеснить ваш народ из леса.

Амали злобно ругается на Тиге. Я впервые слышу, чтобы она говорила так грубо.

— Почему они всегда все разрушают? — Она неловко ерзает в седле. — Почему мы не можем пройти с моим народом хотя бы часть пути? — Амали замолкает, слегка наклонив голову и погружаясь в глубокую задумчивость. — Ты мог бы защитить их. Но нет, — тихо говорит она. — Я бы никогда не осмелилась просить твоей защиты. Ты асассин, а не наемник. И вообще, что мы можем предложить тебе? Между нами говоря, у нас нет ни одного золотого. — Она издает насмешливое фырканье. — В любом случае, я бы никогда не наняла такого негодяя как ты.