Камень, жнец и мандрагора

Глава 10

Всю ночь мне снились камни разной степени драгоценности, Смерть в традиционном чёрном балахоне с глубоко надвинутым капюшоном, этак небрежно поигрывающая косой, и горгулья и змей, спорящие, чья очередь помогать пленённому жнецу. У жнеца было лицо Алессандро и наглый, насмешливый взгляд Оливера, и он, казалось, ничуть не тяготился своим беспомощным положением. Наоборот, язвил, подшучивал и откровенно подначивал спорщиков. Наконец те решили бросить монету, и тут жнец чудесным образом освободился и превратился в Смерть. Я за происходящим наблюдала как будто со стороны и не особо переживала — ровно до момента, пока Смерть не обратила прахом несостоявшихся освободителей и не направилась прямёхонько ко мне. Сбежать почему-то не получилось, ни по воздуху, ни по земле, Смерть же приблизилась ко мне, снова превратилась в Алессандро и дальше началось… м-м, нечто совсем непотребное. К счастью, когда одежда на нас стала исчезать сама собой, словно плохонький фантом, я проснулась.

Полежала, перебрала те фрагменты сна, что вспомнились сразу, и подивилась фокусам своего подсознания. Приснится же такое! И нет, заниматься глубоким анализом сновидения, искать в нём символы и выявлять знаки я не собиралась.

Обычная фантасмагория.

За моей спиной посопели, подгребли мне поближе к себе и обняли покрепче. На мгновение я замерла, готовая притвориться, будто по-прежнему сплю, но, похоже, Алессандро и сам ещё не проснулся.

И вот опять мы слишком близко придвинулись друг к другу… а ещё наш нелюбитель тесного физического контакта завёл за привычку класть на меня руку во сне. То за талию приобнимет, то на бёдра возложит хозяйским жестом. И, главное, днём я никаких намёков не замечала, ни единого неподобающего движения в мою сторону, не считая манеры молча брать меня за руку перед шагом на изнанку. Каждый поцелуй игра на публику, каждое объятие — для отвода глаз, а в остальное время ничего лишнего.

Тэк-с, а что там Оливер говорил о притуплении некоторых физиологических функций у возрождённых жнецов? С ликвидацией способности к обороту всё ясно, жнецам менять ипостась ни к чему, да и наличие второй половины души и тела может проблемы спровоцировать немалые. Выходит, я была права, и жнецов по возвращению из мёртвых и впрямь ограничивают в… определённых желаниях? Без пищи и воды телу тяжеловато исправно функционировать, а вот с пониженным либидо жить вполне себе можно.

Я шевельнулась, попробовала выбраться из-под чужой руки, но конечность в ответ сжалась сильнее. Алессандро что-то пробормотал неразборчиво, и я застыла. Выждала чуть, прислушиваясь к дыханию у своего затылка, и повторила попытку.

Сжимать бёдра рука перестала, однако вовсе оставлять в покое моё тело не торопилась. Вместо этого скользнула на живот, нащупала край пижамной рубашки и шустро пробралась под ткань. Помедлила, будто в нерешительности, и целеустремлённо направилась к груди.

Эх, вовремя я об ограничениях в этой области подумала.

Застыла повторно, не зная, что делать: то ли отпихнуть увлёкшегося Алессандро и заодно разбудить, то ли за процессом понаблюдать. Прикосновения не раздражали, не пугали, наоборот, даже приятно… и любопытно, чего уж скрывать.

Алессандро вновь забормотал, и на сей раз удалось разобрать несколько отдельных слов.

Правда, они на другом языке. Или на каком-то безнадёжно устаревшем местечковом наречии из тех, которые нынче понимали разве что языковеды.

Впрочем, для понимания одного слова переводчик не потребовался.

Имя.

Женское.

Лара… или Лаура, точнее я не расслышала. Но его хватило, чтобы ощутить, будто мне крыло подрезали.

Я дёрнулась рефлекторно и, кажется, засадила локтём жнецу под рёбра. Стоит уточнять, что от эротических грёз о неведомой Лауре он тут же очнулся?

— Клешни убрал, — прошипела с неожиданной даже для себя злостью.

— Халциона? — выдал Алессандро с таким безмерным удивлением, что захотелось уже совершенно сознательно врезать ему локтём.

А что приятного, когда тебя обнимают в постели, нежненько прихватывают за верхние выпуклости и шепчут на ушко имя другой женщины? И плевать, что умом понимаешь распрекрасно, что, кем бы ни была эта Лаура для Алессандро, она давным-давно умерла и воспоминания о ней единственное, что у него осталось.

Провинившуюся руку жнец убрал и отодвинулся, я же села, повернулась спиной к мужчине, отдёрнула край рубашки.

— Прости, — произнёс он после недолгого молчания.

Из глубин квартиры донеслись шорохи, приглушённые голоса.

— Помнится, ты уверял, что не любишь, когда тебя трогают и прикасаются без твоего разрешения. А тебе в голову не приходило, что мне тоже не нравится, когда меня… лапают вот так?

— Прости. Во время сна обычный контроль ослабевает и…

— И ты начинаешь вспоминать девиц, которых при жизни име… лапал?

Коридор наполнился звуком стремительных шагов, но иногда занимать дальнюю комнатушку есть благо для её обитателей.

— Какие ещё девицы?

— Ну, не знаю… — нарочито задумчиво протянула я. — Лора… Лара…

— Лаура, — сухо поправил Алессандро.

— Пусть будет Лаура.

Кажется, меня несёт.

Напролом.

И было бы из-за чего…

Голоса прозвучали громче и ближе. Мамуля не иначе как обходила с утренней инспекцией младших детей.

Продолжать намечающийся спор Алессандро явно не собирался. Полежал чуть, пока мама что-то требовательно выспрашивала у Кианы, и встал.

— Халциона! — нанизанные на тонкие шнурки деревянные бусины разлетелись в стороны, чудом не оторвавшись вовсе, и на пороге появилась мама. Как истинную горгулью, полуобнажённый мужчина её не смутил ни капли, да и наша общая диспозиция, от коей издалека веяло бурей в саду любви, не привлекла маминого внимания. Суровый взор обратился на меня. — Твоя младшая сестра утверждает, будто провела эту ночь не в компании этих своих… этих диссидентов, которые пьют, курят и дурно влияют на юные неокрепшие умы, а с тобой и твоим… — мама подозрительно покосилась на одевающегося Алессандро и выдавила-таки более вежливое обозначение: — С твоим женихом. Якобы вы гуляли вместе по городу.

Я обернулась к жнецу, стоявшему по другую сторону постели и молча застёгивающему рубашку. На меня он не смотрел, на мою маму тоже.

— Это правда, Халциона?

— Да, ма, правда.

С минуту родительница буравила меня испытующим взглядом, словно надеясь выискать хоть малейший признак лжи. Видимо, не нашла, потому как поджала губы и удалилась.

— Я отлучусь по делам на несколько часов, — ровным тоном сообщил Алессандро. — К вечеру вернусь точно. Будь готова.

— К чему?

— К финалу, — жнец обулся, взял куртку и ушёл вслед за мамой.

А я осталась.

И чувствовала себя на редкость глупо.

Ну вот какого демона я вспылила из-за другого имени? Произнёс его Алессандро во сне, обнимая при том меня, и что теперь?

Именно. Ничего. А я накинулась, как ревнивая истеричка.

Злясь уже скорее на себя, чем на жнеца, я быстренько оделась и ускользнула из временного жилья, пока мамуля не хватилась. Вышла из дома, огляделась, решая, как добраться до центра Скарро без персонального телепорта.

— Халциона! — долетел вдруг до меня мужской оклик.

Повернулась на голос и увидела идущего ко мне молодого горгула, высокого и темноволосого.

— Привет.

— Привет, — я всмотрелась в привлекательное лицо с зелёными глазами и красиво очерченными скулами и покачала головой. — Простите, а мы разве знакомы?

— Не то чтобы знакомы… виделись вчера на собрании.

— На собрании? — присмотрелась снова, повнимательнее, покопалась в памяти и наконец выудила смутный образ горгула из столовой. — Ты речь перед нашим приходом толкал… ой, то есть произносил.

— Да, это я, возмутитель общественного спокойствия, диссидент и сочинитель грязных памфлетов. Также известен как Вольный ветер, — спокойно перечислил свои достижения горгул и добавил: — Но это ночью, днём же меня знают как Кахалона из рода Пепельного гранита.

— Так мы земляки? — удивилась я.

— И не только. Я и есть тот самый сын.

— Чей сын?

— Твоя мать ничего тебе не сказала?

— О чём?

— Что у её подруги завалялся бесхозный сын, который четверть века уже разменял, а вступить в брачный союз с достойной молодой горгульей так и не удосужился.

— То есть ты тот, кого мне ма сватала? — не поверила я. — Но она же расписывала его… тебя как идеальный идеал… а ты…

— А я Вольный ветер, — беззаботно пожал плечами Кахалон. — Моя ма тоже тебя описала как… не скажу, что идеальный идеал, но с её слов выходило, что ты лучшая избранница для такого оболтуса великовозрастного, как я.

— В родовом городе мы, случаем, не встречались? — попробовала я повторно напрячь память

— Может, и встречались, когда были помоложе.

— Ну, раз ни ты, ни я этого не помним, значит, были совсем-совсем молоденькими. Наверняка и на крыло ещё не поднимались.

— Когда я стал постарше, мой па начал брать меня с собой в полёты в другие города, родовые и не только, так что лет где-то с пятнадцати в городе Пепельного гранита бывал я нечасто.

— А у меня в этом возрасте друзей не было, и я ни с кем толком не общалась вне дома.

Да и в нынешних родовых городах жило много семей, и можно запросто не знать и половины из них. Особенно когда растёшь диким сорняком в образцово-показательном саду.

— Ты куда-то собиралась? — спросил Кахалон.

— Да, в центр, позавтракать. Я… — подумала и решила-таки раскрыть страшный-престрашный секрет нашего семейства: — Сбежала из временного гнезда, пока ма меня не хватилась и не начала мозг мне запекать, как в большом городе говорят.

— Если хочешь, можем слетать вместе, — предложил Кахалон. — Знаю одно местечко… не возле самой арены, подальше, где подают неплохие завтраки. И даже кофе.

— Даже кофе? — удивилась я вполне искренне, потому как кофе в Скарро и впрямь было почти что редкостью, отчасти ввиду невостребованности напитка в самом городе, отчасти из-за сложности и дороговизны транспортировки. — Тогда чего же мы ждём?

В конце концов, мессир жнец требовал от меня содействия и трезвости, а о завтраке в компании молодого симпатичного горгула в его инструктаже речи не шло.