Камень, жнец и мандрагора

Глава 16

— Он не может… — я покосилась на Алессандро, пытаясь понять по замкнутому выражению его лица, о чём именно рассказал ему старший жнец.

— Верно, не может, — легко согласился Кристофер. — Есть определённые законы жизни и смерти, которым подчиняется всё живое в этом мире, и не нам их нарушать. Однако с Алессандро произошло нечто неожиданное, непредвиденное и теперь он своего рода… парадокс, исключение из правил. Он жил, умер в свой срок, был призван Смертью и достойно ей служил, пока не случилось то, что случилось. Он обрёл возможность… не прожить жизнь заново, но скорее пройти ту её часть, которой он лишился когда-то. Благо ли это или проклятие, что лишь отравит нынешнее его существование, никому не ведомо.

— Он умер рано… — пролепетала я растерянно и невпопад.

— Никто не умирает ни чересчур рано, ни слишком поздно. Все умирают тогда, когда приходит их срок, не раньше и не позже. Даже нам, слугам Смерти, неведомы причины, когда и почему наступает срок каждого живого существа. Он наступает, мы приходим и отводим душу за грань — вот и всё, что следует знать. Алессандро отпущен новый срок, и он должен пройти его в соответствии с законами жизни. Не в наших силах — и правилах — вмешиваться в чью бы то ни было жизнь.

— И он не превратится обратно в жнеца? — уточнила я недоверчиво. — Ни когда к нему вернётся память, ни… вообще?

— Нет.

— Если только он прежде умрёт, и его снова призовут, — добавила Кайя.

Следовало признать, что подобные заявления из жнеческих уст порождали смешанные чувства. Вроде и радостно от мысли, что ничего с Алессандро не случится, он останется по-настоящему живым даже в случае возвращения памяти, и в то же время крепли сомнения в правдивости их слов, настороженное ожидание подвоха и непонимание, что нам всем делать дальше.

— А камень?

— Кристалл возвращён тем, кому он принадлежит по праву, — немного пафосно повторил Кристофер.

И будут они его изучать как опасные элементы, под защитой и избегая прямого физического контакта. Выяснят ли когда-либо, как происходит процесс превращения не вполне живого жнеца в более чем живого человека? Пока трудно сказать, слишком уж много разных нюансов и неясно, оставит ли Смерть жнецам на долгосрочное хранение камень, способный вернуть им часть давно утерянной жизни. Соблазн будет велик, не хуже, чем в рассказанной Оливером легенде. Да и кто знал, может, не так уж неправдива та легенда.

Истина, столь тесно переплетённая с вымыслом, что по прошествии лет уже и не разобрать, где заканчивается одно и начинается другое.

— Вас не волнует, каким образом он был возвращён? — удивление, конечно, риторическое наполовину, но вдруг да снизойдут до ответа? — Вы… не вы лично, разумеется, а ваша братия…придумали и воплотили в жизнь план… не лучший, как по мне, однако никто неидеален… отправили за камнем своего коллегу, но принёс искомое возрождённый дух, существо, вам всем не особо симпатичное. И условия выставил, и очевидно увёл кристалл из-под носа этого самого коллеги, и подставил его этак нехило, потому что дух имел кое-какие подозрения насчёт свойств кристалла, а жнецы, вероятно, нет. А вы взяли и согласились?

— Дух заключил сделку со Смертью, не с кем-то из нас, — мрачно поправила Кайя.

А жнецы считаются с начальством, какой сверху приказ спустят, такой выполнять и будут.

— Что оная сделка собой представляет, вы не знаете. Какие условия выставил Оливер, вы не знаете, — перечислила я. — Что камень мог подкинуть такой сюрприз, тоже не знали. Забавно, что у духа-то как раз были предположения касательно свойств кристалла.

Кайя помрачнела сильнее, однако Кристофер лицо держал не в пример лучше и лишь позволил себе скупую снисходительную полуулыбку.

— Не думаю, дитя, что вам следует знать, где возрождённые духи берут свои предположения. Как и многое другое, впрочем.

Я уже дитя. Мило.

Алессандро что-то спросил. Кайя поморщилась с досадой, но перевела:

— Спрашивает, о чём мы говорим.

— Что вы ему рассказали? — потребовала я деталей.

— Правду, — отозвался Кристофер.

— О чём?

— О его ныне потерянной сущности. О его состоянии. Его прошлом, настоящем и возможном будущем — всё то, о чём вы поведать не могли в силу непонимания языка.

— Вы ему сказали, что он жил, умер, побыл жнецом и теперь может ещё пожить? — я поудобнее перехватила пакет, который, в отличие от корзины, сиротливо стоявшей где-то в нормальном мире, так и остался в моих руках. — И что дальше, мы можем идти? Вот так запросто?

— Да.

— Вы не собираетесь преследовать его, что-то требовать…

— Да кому он нужен? — влезла Кайя.

— Нет, — ответил Кристофер, смерив девушку неодобрительным взглядом. — Он свободен. Вы, Халциона, тоже.

Алессандро опять заговорил.

— Интересуется, веришь ли ты, что мы те, за кого себя выдаём, — роль переводчика Кайя взяла на себя неохотно, с недовольной гримасой, которую она, впрочем, тут же поспешила спрятать от строгого взора старшего жнеца.

— К сожалению, они говорят правду, — подтвердила я. — Переведи, если не затруднит.

— Я действительно был проводником душ?

— Да.

— Я был мёртв, но вновь стал человеком?

— Да.

— Моя память пуста, я не помню, как был проводником душ.

— Память вернётся, обязательно… надо просто немного подождать, — я коснулась свободной рукой руки Алессандро, улыбнулась ободряюще и Кайя тут же закатила глаза, напомнив Киану.

— Моё сердце преисполняется радости, когда ты рядом… ужас какой.

— Он про ужас ничего не сказал, — парировала я, продолжая безмятежно улыбаться ничего не подозревающему Алессандро.

— Я от себя добавила.

— Ты что-то имеешь против, Кайя… не знаю, как там тебя дальше по списку титулов…

— Всё, что с ним произошло, — противоестественно, — свою позицию Кайя проясняла куда охотнее. — Быть такого не должно. Если каждый жнец сможет по желанию вернуться в мир и к жизни, то что станет с проводниками?

— Этого не будет, — произнёс Кристофер негромко, но твёрдо, веско. — Алессандро останется исключением, и подобное происшествие больше никогда не повторится. Законы жизни и смерти останутся незыблемыми.

— А то вдруг бунт опять поднимут… — заметила я словно невзначай.

— Какой ещё бунт?

— Как в легенде о потерянных камнях из ожерелья богини.

— То просто легенда, одна из многих, — Кристофер отвернулся от меня и обратился к Алессандро.

Несколько минут они разговаривали. Переводом Кайя себя не утрудила, и мы с ней только стояли рядом, недружелюбно зыркая друг на дружку. Наконец старший жнец одарил Кайю выразительным взглядом, положил ладонь на плечо Алессандро, и они исчезли.

— Теперь он будет счастлив — стал человеком и тут же влюбился в горгулью, — Кайя жестом великого одолжения подала мне руку. — Куча эмоций, ворох бытовых проблем и изменившийся мир, для которого ты давным-давно умер. Как, по-твоему, он будет ко всему этому адаптироваться?

— Что-нибудь придумаем, — заверила я, вкладывая пальцы в её ладонь.

Шаг, и мы вернулись в нормальный мир.

В лавку сладостей мы так и не попали. Как только жнецы исчезли, оставив нас в компании корзины на пустынной улице, мы поспешили домой. Разговаривать, даже посредством жестов, как делали обычно, не стали, на полноценное обсуждение свежеполученной информации простых знаков и переглядываний не хватало, и домой мы вернулись в молчании, растерянные и притихшие. По приходу Алессандро забрал у меня пакет и вместе с корзиной отправился на кухню — раскладывание купленных продуктов и готовка явно успокаивали его куда больше, чем в далёком прошлом, когда это было долгом, возложенным на его плечи отцом. В такие моменты я всегда начинала подозревать, что нынешний Алессандро всё равно отличался от того человека, каким был при жизни.

Я же поднялась в нашу спальню, замерла перед окном и попыталась в тишине и покое разобраться, что это такое было.

Главное, что я поняла — Алессандро отпустили на все четыре стороны. Пусть идёт куда хочет и творит что пожелает, проводников душ его жизнь и дела больше не касаются.

Отчасти было подозрительно, что всё так легко и просто.

А отчасти ясно, что Алессандро хотят убрать с глаз долой, дабы он не смущал жнеческие умы видом своим чрезмерно живым, поправшим все известные правила и устои. Кристофер выразился ясно, подобное происшествие больше никогда не повторится. Очевидно, что они сделают всё, дабы и впрямь не повторилось. Спрячут камень, передадут Смерти на вечное хранение, скроют всю доступную информацию, замолчат все детали и постараются никогда не вспоминать об этом инциденте. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, был ли на самом деле бунт среди первых жнецов из-за камней или нет, однако нынешние собиратели явно не стремились создавать нездоровый ажиотаж в собственных рядах.

Что ж, Алессандро жив и свободен — это хорошо.

Но что он будет делать дальше — это вопрос, ответа пока не имеющий.

И что буду делать я?

Родное гнездо уже утомило порядком и, несмотря на более-менее наладившиеся отношения с младшенькими, желание вернуться в Велону крепло день ото дня. Хочу в столицу, в своё личное гнездо, в свою прежнюю жизнь, к клиентам и мандрагоре! Разве я многого прошу?

Только как избавиться от осознания, что как прежде ничего уже не будет? Что есть Алессандро, которого я не могу оставить в доме своих родителей, как планировала три недели назад? Я ему нравлюсь, я вижу это и без язвительных откровений Кайи, но знаю я и то, что это нынешний Алессандро мной увлечён. Жнец Алессандро подобных эмоций не демонстрировал ни разу… по крайней мере, явно. Объятия во сне в расчёт не беру. И несколько случайных взглядов, кои можно интерпретировать как-то иначе, тоже. И попытки оградить меня от общества Оливера. И…

Демоны побери!

И почему Алессандро не нашёл другую ду… горгулью для исполнения плана? Неужели я единственная подходящая по возрасту девушка, сбежавшая из родового города? Нет, конечно же. Любую беглянку можно загнать в угол и заставить согласиться на мутную эту авантюру, у большинства беглянок в родовом городе осталась семья, которая вряд ли обрадуется возвращению блудной дочери…

Но попалась я.

Понимаю, это банальное неудачное стечение обстоятельств и только с точки зрения меня как непосредственной участницы событий кажется, будто вляпалась я в это исключительно по чьему-то извращённому замыслу, а не потому, что так сложилось.

За спиной тихо стукнула дверь.

— Халциона?

Я обернулась к вошедшему Алессандро, выдавила ободряющую улыбку.

— Всё хорошо.

— Нет хорошо, — не согласился он и, закрыв за собой дверь, приблизился ко мне. Посмотрел пристально мне в лицо и заговорил. Тут же оборвал себя на полуслове, поморщился с досадой, как бывало, когда он сначала начинал излагать какую-то мысль и лишь затем вспоминал, что я из его речи понимаю только «да» и «нет». Ещё «я», «мы» и в силу привычки запомнила названия некоторых пряных трав. — Я…

Дальше обычно шёл активный обмен знаками и указанием на предмет, способный помочь донести мысль до собеседника, но сей раз подходящие символы не торопились находиться с одного беглого осмотра спальни. Алессандро оглядел себя, меня, даже в окно высунулся. Я видела, как он мучительно пытается найти нечто озвучивающее то, что хочет сказать, и впервые остро ощутила, сколь непреодолим языковой барьер между нами. А когда преграда эта наконец падёт, то с высокой долей вероятности Алессандро станет в большей мере прежним жнецом, чем нынешним человеком. Физиология и магический дар его останутся человеческими, но разум и эмоции превратят в сдержанного, замкнутого Алессандро, который если и чувствует ко мне что-то, то никогда не признается.