Семь ступеней в полной темноте

Глава 25. Время пришло.

Где-то на другом конце большого леса, среди белых скал, где дома и дворцы искусно вырублены из сияющего на солнце мрамора. Где крылатые люди взращивали свои висячие сады. В просторных палатах, окруженная близкими людьми, под чутким присмотром королевы матери, Сольвейг открыла глаза.

Боль утраты пронзила ее тело словно стрела. Она не поняла, что случилось, где она, и кто эти фигуры вокруг. Но было совершенно ясно – случилось непоправимое. Слезы застилали ее взор. Они катились не переставая. Ком в горле мешал ей дышать. Сольвейг резко села, и попыталась встать на ноги. Но кто-то до боли знакомый, и так приятно пахнущий подхватил ее под руки. Сразу встать не случилось. Что-то тянуло ее назад. Она промокнула глаза ладонями и обернулась…. Ах да, это же ее крылья. Правда, цвет у них почему-то был теперь иной. Не такой, как прежде. И доспехи что надеты на ней, тоже казались странными.

– Что со мной? – прохрипела она еле слышно.

Стоило задать этот вопрос, как образы последних запомненных ею событий, обрушились лавиной на полу очнувшееся сознание.

– Где он!? – хриплым, словно чужим голосом спросила она.

– Кто, кузнец? – тихо спросила мама. Это она держала ее под руки, помогая стоять.

– Арон его имя…. Что с ним?! – Встревожилась Сольвейг. Ее сердце тревожно стучало в груди.

– Он не захотел лететь с нами, – мягко ответила королева.

– Вы… что-то сделали с ним? Где отец!? – захрипела Сольвейг, чувствуя, как внутри закипает ярость.

– Я звал его с собой, – послышался спокойный ровный голос Ангуса. – Уна тому свидетель. Но кузнец… Арон отказался. Сказал, что сам найдет тебя, когда придет время.

– Он… сказал что-то еще? – подавив растущую ярость спросила Сольвейг.

– Ага… – король усмехнулся. – Сказал, что сровняет белые горы с землей, если с тобой что-то случится.

Сольвейг в своем замутненном сознании с трудом осознала услышанное. Выложив слова словно кирпичики в голове, она поняла их смысл. Сразу стало легче.

– Да… так бы он и сказал. – Она пошатнулась и присела на край постели. Силы никак не желали возвращаться к ней. По крайней мере, не так быстро. Крылатая дева какое-то время рассматривала свои руки и тело, закованные в легкую, черную, поблескивающую на свету, броню.

– Мы не смогли снять это, – послышался еще один до боли знакомый голос. Услышав его, Сольвейг ощутила гнетущее чувство вины, и, собравшись с духом, обернулась.

Конечно же, это был Хаук. Ее старый, мудрый учитель. Человек, который был, наверное, роднее, чем кто-либо в этих палатах. Пожалуй, по духу, он был для нее ближе, чем родная мать.

– Хаук… – она забыла, о чем хотела сказать, стоило только увидеть сложенные крылья за спиной старца. Все что она смогла сделать, это указать на них пальцем.

– Ах, это? Все благодаря тебе! – старец расправил могучее оперение, перед Сольвейг.

– Как… такое возможно? – выдавила она из себя, превозмогая хрипоту.

– Ты исполнила свое предназначение. Свершилось! – радостно объявила королева мать, всплеснув руками.

– Но, я ничего такого не помню… – возмутилась крылатая дева.

– Ты потратила уйму сил и проспала несколько суток. Но, то, что случилось… Это было нечто такое… – Королева никак не могла подобрать слов.

– Это было… немыслимо, дочь моя, – вздохнул король. – Просто невообразимо. Даже в мечтах я не смог бы такого представить.

– Да, милая. Это было как в сказке…. Как только забрезжил рассвет, крылья твои озарились и сияние их затмило само солнце. Длилось это не долго, но вместе с тем, казалось, что прошла вечность. Потом ты потеряла сознание. Лишь немного придя в себя, мы обнаружили, что отец твой невредим, раны наши исчезли без следа, а Хаук вновь обрел свои крылья.

– Звучит как бред умалишенного, – усомнилась Сольвейг.

– Я живое тому подтверждение! – отозвался ее старый друг и наставник.

Сольвейг немигающим взглядом уперлась в пустоту. Спустя мгновение она ощутила резкий рвотный позыв, и едва его сдержала. Заботливая мать щелкнула пальцами, и проворные служанки тут же проводили Сольвейг в умывальню. Там ее как следует вывернуло наизнанку.

Королева взглянула на лекаря, скромно сидящего в сторонке, но тот лишь развел руками. Дескать, чего вы хотели в ее положении. Радуйтесь, что жива.

Вскоре, Сольвейг вернулась. Лицо ее было бледным, взгляд хмурым.

– Так… что же со мной?

– Вам бы поесть горячего, и погулять на свежем воздухе, – посоветовал лекарь.

– Я задала вопрос! – она повысила голос забывшись. Стены содрогнулись от мощного эха, с окон посыпались осколки стекла. Она тут же поняла, что наделала своим могучим гласом. Но было уже поздно. Королевский лекарь, встряхнув свое одеяние, встал. Избавившись от мелких осколков, осыпавших его, он удрученно оглядел потрескавшиеся очки. Затем, вздохнув, критично осмотрел Сольвейг с ног до головы.

– М да… это еще цветочки. Боюсь представить, что будет дальше, зная ваш буйный нрав.

– Простите, я не хотела. – Сольвейг потупила взор.

– Вы сказали… «простите»?! – удивился лекарь.

Сольвейг склонилась к старцу и уткнулась лицом в его плечо.

– Вот так чудо из чудес…. – пробурчал он, не зная, что с этим делать.

Она промолчала в ответ. Лекарь вздохнул, убрал испорченные очки в карман, и устало улыбнувшись, взял ее за плечи.

– Вы беременны, моя дорогая. Поздновато, конечно, но это случилось. Поздравляю!

Лицо Сольвейг вдруг налилось краской. Помнится, в свое время этот убеленный сединами старец, тоже хлебнул горя по ее милости.

– Простите меня, если сможете, – прошептала она, чтобы было слышно только ему.

Лекарь, конечно, понял, что она имела в виду. Положа руку ей на грудь, он так же тихо ответил:

– Это уже не важно. Я все забыл, забудьте и вы. Волноваться теперь вредно. Кушайте хорошо, спите, соблюдайте покой. Даст Бог, все будет хорошо.

Сказав это, доктор поклонился присутствующим и удалился из покоев. Ему срочно нужно было отдохнуть. Слишком много времени он провел возле ее постели.

Несколько дней спустя, Сольвейг окончательно пришла в себя. Силы к ней вернулись, а вот к постоянным переменам настроения и всяческим проявлениям своего организма, она привыкнуть никак не могла. Хотя странное ощущение новой жизни, что таится внутри нее, было даже приятным. Ничего подобного она ранее не испытывала. Это казалось одновременно странным и удивительным.

Матовую черную броню, (а в том, что это была броня, сомнений не было), она снимать не торопилась. Арон сказал, что снять его может только она сама, когда придет время. Это было очень комфортное, легкое одеяние, и пользоваться им было совсем не сложно. Оно не стесняло, не мешало справлять естественные потребности. Да и тело в нем удивительным образом оставалось чистым. И, конечно, эта вещь придавала ей сил, потому что это подарок от него. Первого и единственного в ее жизни мужчины.

Кузнец крепко-накрепко засел в ее некогда остывшем сердце. При мысли о нем, в душе зияла пустота. Будто нет его больше в этом мире. Но, он обещал найти ее. И она верила в это обещание. А время шло. Дни, недели, месяцы… а он все не приходил. Тоска по любимому человеку, как и сама любовь, были так непривычны и новы для Сольвейг. К боли телесной она была готова, а вот к душевным ранам – увы. Это изводило и без того ослабшую деву. Конечно, королева мать и резко подобревший король отец, делали все возможное, чтобы успокоить дочь. Отвлечь от грустных мыслей. Обнадежить по возможности. Но предчувствия становились все тревожнее, все темнее.

Так прошло несколько месяцев. Жизнь, которую Сольвейг взрастила в себе, наконец, попросилась наружу. Случилось это внезапно, и совсем не вовремя. В одно прекрасное солнечное утро, она стояла перед большим зеркалом в длинной галерее, и поглаживала округлый живот. Странный доспех был достаточно эластичен для этого. Но, что-то пошло не так. Показалось что стеклянная гладь зеркала, вдруг, покрылось множеством мелких трещин. Сольвейг вздрогнула, по телу пробежала прохлада. Один за другим, части ее доспеха, словно скорлупа стали отделяться от тела. Они глухо падали на мраморный пол галереи, обнажая ее тело. В конце концов, она осталась стоять босиком на холодном полу, среди кусков странного материала, напоминавших то ли сброшенную кожу, то ли странные опавшие листья.

– Вот и время пришло, – прошептала она еле слышно. – А тебя все нет и нет….