Запах меда и жасмина

Жасмин поплелась на поиски дома бортника. Ноги разболелись, а в голове стоял ужасный гул. Приключения, выпавшие на этот день, порядком утомили. Но Жасмин не собиралась сдаваться, ведь столько дней и так потрачено впустую! Она приободряла себя тем, что если чуток потерпеть, то Сокольничий исцелится до захода Солнца. Она сбросила туфли и по-крестьянски пошла босиком. Сразу стало легче, словно от сама земля исцеляла.

Как заведено в таких случаях, бортнику когда-то взбрело в голову поселиться как можно дальше от пчёл — на другом конце деревни. На первый взгляд, дом представлял собой обыкновенную грязную хибарку, сбитую наспех из гнилых досок, но приглядевшись, а это Жасмин не преминула сделать, можно было подметить великое множество занятных и примечательных деталей, коими этот дом некогда славился на всю округу. Самым очаровательным и трогательным было то, что любовь старика к своему делу нашла отражение в оформлении всего участка, отгороженного от остального мира невысоким плетнём. Девушку немало позабавил колодец, выполненный в виде большого улья, врезавшегося в землю и на половину ушедшего в нее. Прекрасен был и флюгер в виде толстой пчелы, летящей куда-то с бидоном в лапках. Отделка фасада дома, как и форма двери и окон, были стилизованы под соты. Жасмин послюнявила кончик пальца и потёрла, из интереса, деревяшку: сквозь слой грязи проступили опаловые переливы.

Отряхнув туфли от пыли и наспех надев их на стёртые ноги, девушка уверенно постучала в дверь. Никто не откликнулся. Чуть погодя она уже занесла руку для еще одного, более сильного, удара, как откуда-то из глубины дома некто раскашлялся, а потом, медленно шаркая, пошлёпал к порогу, чем-то постукивая.

— Пожалуйста, впустите меня! Я пришла предложить Вам работу, — прокричала Жасмин, испугавшись, что старик может принять стук в дверь за галлюцинацию.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем послышался грохот отпирающихся замков, коих девушка насчитала не меньше восьми. Дверь меланхолично заскрипела, и перед ней оказался сгорбленный, с удивительно сильными для его возраста руками, старик, опирающийся на грубую палку, с бородой, прикрывающей колени. Его лицо при этом было на диво гладким, будто все морщины были стянуты куда-то к затылку.

— Чего тебе надо? — девушка с изумлением обратила внимание на то, что он был напрочь лишён какой-либо мимики. — В девяносто лет мне нужна не работа, а покой. Разве не заметно?

— Пчёлы мне сказали, что только Вы можете…хм…отреставрировать их дупло.

— Ах пчёлки… милые мои… Искусали меня за всю жизнь так, что теперь, хоть и скрючен, а боли не чувствую, да и лицо гладкое. Весь пропитался их ядом. Вот и думай, хорошо это или плохо? Впрочем, не свидимся мы с ними больше.

— Дедушка, я очень Вас прошу. Может быть, Вы сделаете конструктор, объясните мне всё, а я сама сложу улей?

— Смысл-то? Деревце-то из-за тебя проломится, — ехидно заметил бортник.

— Я ведь… Хотите я дам Вам денег на починку дома. Только отремонтируйте их улей!

На лице старика между тем отразилось раздумье: было заметно, он соскучился по ремеслу, но по какой-то причине никак не мог решиться ответить утвердительно.

— Видишь ли, милая, деньги мне особо ни к чему. Да и хибару мою теперь что толку чинить? Легче новую поставить, а этого я делать не буду, ибо я её строил и в ней же помру. Только вот порядка в ней нет. Смотрю, за работу мне платишь?

— Само собой, — Жасмин не могла смекнуть, к чему он клонит.

— У меня силы уже не те, а как пять лет назад умерла моя хозяйка, так никто здесь не прибирался. Давай так, ты ведь баба, выходит, более-менее умеешь вести хозяйство. Стало быть, наводишь у меня порядок, а я делаю для этих негодников новый улей, который ты сама установишь.

— Я согласна, — поспешно ответила Жасмин.

— Вот уж и не знаю, что у тебя так душа болит за этих засранок… — усмехнулся бортник.

Княжна набрала большое ведро воды, раскопала среди хлама метёлку, тряпку, мыло и принялась за уборку.

Она была отнюдь не белоручкой, но грязи и копоти скопилось столько, что девушка только и успевала набирать новые вёдра. Пришлось перестирать и прокипятить занавески, скатерти, покрывала, постельные принадлежности, одежду бортника, выбить все половики, ибо оставить хотя бы одну грязную вещь в этом доме, значило, поставить крест на чистоте. С трудом поддалась мытью заплесневевшая посуда с присохшими остатками снеди, источавшая запах тухлятины. В конце концов, Жасмин заодно сварила для старика обед на три дня, прополола грядки и припасла несколько килограммов овощей. Она не заметила, как умудрилась отмыть весь дом — и снаружи, и внутри — и лишь печально вздохнула, признав: перекрасить его заново и побелить наличники она уже не успеет.

На месте хибарки появился будто сам собой маленький домик, сплошь состоящий из сот, с прибранным садиком вокруг него.

Бортник лишь цокнул языком:

— Подумать только, как ты со всем управилась! Жирная, а такая проворная. Молодец! Пожалуй, мне стыдно, что я столько содрал с тебя за это. — Он протянул ей ларец с конструктором.

— Пожалуйста, объясните мне, как его правильно установить, — пробормотала княжна, вытирая лицо платком.

На обратном пути Жасмин заглянула домой. Взяв на кухне самый большой и нарядный горшочек для мёда, она направилась в сад.

Небольшие, но пышные, с тонким ароматом, цветы навевали томные мечты, словно приглашая всех влюбленных в этом мире уединиться под тенью их ветвей. Они будто обвились вокруг девушки, заставив её на миг замереть в сладкой истоме, но она тряхнула головой и начала срывать цветы. Каждый цветок будил в её сердце смутное томление, необъяснимую тоску, которой разум быстро нашёл объяснение: «Тебе-то никогда не сидеть под этим кустом и не быть ни в чьих объятиях». Эта догадка была сколь очевидна, столь по-прежнему обидна, поэтому Жасмин вдруг опустила руки, расплакалась и в ту же секунду получила по голове веткой. Она вопросительно уставилась на куст. Ветра не было, ничьи шаги не раздавались, да и присутствие какого-нибудь зверька или птички не наблюдалось — ничего, что могло бы заставить крепкий, старый куст даже шелохнуться.

— Ты на меня рассердился? — вопрос остался, разумеется, без ответа. — Как ты не понимаешь?! Твой прекрасный, яркий запах, твои восхитительные цветы… Интересно, о чём думала та садовница, когда тебя создавала? Волшебница сказала, что она ждала первенца… Представляю, как она была счастлива… Подожди, та девушка из легенды, песня о которой мне всегда нравилась. Её еще воспевали как фею всех растений… На ней было проклятье, и она нашла цветок папоротника, но отдала его… — Жасмин это показалось одновременно глупо и восхитительно, словно она вновь вернулась в детство, и все сказки ожили. — Так это была она? Но ведь она упорхнула в долину роз! — незаметно Жасмин вновь стала обрывать цветы: история рассеяла печальные мысли, а “расследование” и вовсе увлекло. — Если мне не изменяет память, — продолжила она светскую беседу с кустом, — двести с лишним лет назад жила одна садовница, которая вывела неимоверное количество новых видов растений. О ней ходило много разных слухов. Её мужем был министр почв и земледелия, который ранее вывел сорт особых олив… Значит… — девушка прижала к себе горшок, наполненный цветами, и отступила чуть поодаль. — Значит, это, действительно, были они! — она заливисто рассмеялась от этого, в общем-то не особо ценного, открытия, и ей стало легко на душе. — Надо же! — она ещё раз окинула взглядом куст, а тот, в свою очередь, как бы забавляясь, качнул ветвями и обнажил полустертую вырезанную надпись на стволе: «А.=>Л.»

Запыхавшаяся и раскрасневшаяся Жасмин вернулась к пчёлам. Они настороженно встретили её, но довольно зажужжали, приметив ларь, который она прижимала к груди.

— Бортник слишком стар, чтобы залезать к Вам, но он всё мне объяснил.

— Замарашка, а ты дерево нам не сломаешь? Ладно, — спохватились они, — всё равно деваться некуда! Залезай! — деловито скомандовали пчёлы и, подлетев к ней, подхватили горшочек и ларец.

Жасмин, подоткнув юбку, начала путь наверх, старясь на думать о той высоте, на которой находится дупло. Она уцепилась за первую ветку, сразу подозрительно хрустнувшую. Девушка закинула голову и с опаской отметила, что все ветки будто наспех вставлены в ствол и держатся до первого порыва ветра. Глубоко вдохнув, она крепче сжала вторую ветку. Её руки тотчас покрылись занозами, а по каждому нерву прошла жуткая боль: кора была абсолютно ссохшаяся, а местами и вовсе свисала тонкими лентами. Жасмин подумала, что со стороны это, наверняка, выглядит весьма забавно: толстуха, неловко карабкающаяся по хрупкому, трещащему на все лады дереву, рискующая выколоть себе глаз или попросту содрать всю кожу с тела. Как бы там ни было, она всё же добралась до нужной ветки и, насилу примостившись, приступила к реставрации улья.

— Не бойся, — начали приободрять её пчёлы, — если что-то не так, мы поправим.

Но улей никак не хотел складываться. У неё отекли ноги, и балансирование на ветке стало непосильной задачей. Поддавшись искушению, она бросила взгляд вниз и подумала, что если она всего лишь сломает шею или позвоночник, то легко отделается. «Почаще поглядывай на небеса», — прошептала она и запрокинула голову вверх. По небу проплывали огромные, вальяжные облака. Никаких ответов оно не давало, было надменно и равнодушно. Подул ветер. Его порыв оказался настолько резким, что волосы девушки растрепались, а красная лента, удерживающая их, сползла на грудь. Жасмин хаотично поправляла непослушные локонов, пока не наступило затишье. Дабы предупредить повтор такого неприятного происшествия, она решила завязать волосы в тугой хвост, но, взглянув на доски, нашла ленте новое применение.

Через четверть часа пчёлы с возбуждённым жужжанием осматривали новый улей, вход в который украшал миниатюрный алый бантик, повязанный напоследок на потеху. Жасмин в это время, боясь сделать лишний вдох, спускалась вниз. Теперь руки дрожали ещё сильнее от усталости, а ноги не всегда сразу находили нужную ветку, на которую можно было ступить без опаски. «Главное — смотреть на небо, а не на землю», — повторила она про себя. Наконец, Жасмин встала на нижнюю ветку и, чуть помедлив, спрыгнула вниз. После того, как она несколько минут полежала на траве, приходя в себя, она попросила пчёл поторопиться со сбором мёда. Они тотчас наполнили горшочек доверху.

Девушка тщательно перемешала содержимое и отправилась в обратный путь, прижимая ношу к груди так же бережно, как младенца. От горшочка исходил чарующий запах. Очень тёплый и умиротворяющий, однако одновременно настолько пленительный, что, не ровен час, можно было и голову потерять. «Пожалуй, лекарство так пахнуть не может. Этот аромат соблазнит любого. Он слишком сладострастный …» — размышляла Жасмин, старясь не дать волю своей фантазии.

— Извини, пожалуйста! — окликнул её чей-то звонкий, как ручеёк голос.

— Кто здесь? — девушка резко замерла.

— Не бойтесь меня. Мне самой очень страшно.