Истинная любовь или тайна одного кулона

Вздохнув, она поняла, что змеиный Малфой Мэнор отличается от того, что она видит сейчас. «Все разные, — думала она. — Никто не может быть похож друг на друга, и чистокровные семьи тоже отличаются». Это пугало ещё больше. Потому что при воспоминании о Малфой Мэноре, она видела его глаза, волосы, кисти его рук. Ей хотелось зажмуриться и закричать так громко, чтобы даже птицы испугались и взлетели. Словно крик мог вывести еë из этого нервозного состояния.

Она не хотела вспоминать его, но как только думала о чём-то отстранённом или отдалённо напоминающим ей о прошлом, то он сразу возникал. Его образ вставал перед её глазами. Невозможно было выгнать его из сознания, из памяти, из мыслей — он был повсюду. Это именно то, чего она боялась.

Что тот, к кому она приходила каждый день, с кем она проводила дни, а порой и ночи, тот, кому она читала сказки и смотрела за тем, как он рисует, был не Драко, а Малфой. Тот самый родной племянник безумной тётушки Беллы. Той, что даже после смерти вселяла ужас, леденящий кровь Гермионы Грейнджер. Той, что пытала её однажды и оставила тёмный отпечаток на светлой душе Грейнджер.

При воспоминаниях этого ей казалось, что у неё застывает кровь. Она отчаянно кусала свои губы. Ей было больно и страшно, что она может ошибиться и оступиться — упасть в омут любви и разбиться насмерть.

Гермиона не смогла поверить ему или поверить в то, что она может любить Малфоя, не смогла принять свои чувства. И даже сейчас, когда она пришла сюда, чтобы узнать что-то, что могло спасти её любовь, сомневалась.

Она услышала шаги и увидела, как оттуда выходит мужчина. Он был слишком высок, а его лицо было заострённым и цветом первого снега. Он посмотрел на неё, и ей показалось, что он видит её сквозь мантию-невидимку. Его взгляд прожигал насквозь, и Гермионе стало не по себе. Она хотела сделать несколько шагов назад, но побоялась, что он её услышит.

Следом шли два Аврора. Она их знала — это были сотрудники Гарри. Чуть позже вышел сам Гарри Поттер вместе с Теодором Ноттом, и она видела, как Теодор ищет что-то взглядом.

Она осталась неподвижно стоять. Как только все ушли, Гарри, который остался с хозяином поместья последним, задержался буквально на минуту и, посмотрев в её сторону, кивнул, улыбнувшись одним уголком губ.

За его взглядом проследил Теодор, уставившись прямо на неё: глаза в глаза. И Гермиона уже не видела, как ушёл Гарри, а видела только, как Нотт делает медленные шаги прямо навстречу к ней.

— Здравствуй, Гермиона. Ты смогла меня удивить, — она увидела, как он улыбнулся, легко и искренне, так, как будто увидел старого друга.

Теодор распахнул руки, словно приглашая её в объятия, и она, недолго думая, подошла к нему. Теодор почувствовал её дыхание, еë тепло и обнял её, а она в ответ обняла его. Это было странно и необычно для неё, ведь Теодор был совершенно чужим и незнакомым ей человеком. Но только сейчас она поняла, что он был своим. Ведь есть такое определение — «свой», когда не понимаешь, кто это, так как вы не состоите в родственной связи, но ощущаешь, что человек тебе необычайно близкий. Так произошло и с ней. Придя сегодня, сейчас к воротам поместья и в эту секунду обнимая его, она понимала значения термина «свой».

Теодор прошёлся по её спине ладонями и, нащупав голову, резко сорвал капюшон.

— Привет, — тихо сказала она.

— Прячь мантию и пойдём за мной.

Она молча кивнула и проследовала за ним.

Гермиона следовала за ним по пятам и не разглядывала вокруг себя ничего. Она хотела побыстрее спросить то, ради чего пришла сюда. Поскорее задать свой вопрос. Но осознавая, что это было бы невежливо, она сдерживала себя, продолжая поддерживать молчание.

Они продолжали идти, минуя одну территорию за другой. Окружающая зелень успокаивала Гермиону, а благоухание сада благотворно влияло на нервную систему. Её напряжение постепенно сходило на нет. Она послушно брела за хозяином этих внушительных владений, а вопрос, бесконечно жужжащий в её голове, незаметно стих.

В самом поместье закрывалась одна дверь и за ней сразу же открывалась другая. Под аккомпанемент их шагов и шёпота голосов, издаваемых предками Нотта, Гермиона старалась не смотреть ни на один холст в тяжёлых эпический рамках. Наконец, оказавшись в большом каминном зале, Теодор развернулся к ней.

— Я не буду предлагать тебе чай, потому что знаю, что тебе не терпится спросить меня. Спрашивай, Гермиона.

— Что ты тогда хотел мне сказать? Тогда в Хогвартсе, — тихо спросила она, опустив взгляд.

— Знаешь, все всегда говорили, что ты очень умна, необычайно умна. Но я бы мог сказать обратное, ведь прошло, Гермиона, три года… Даже больше, чем три года, и ты только сейчас хочешь спросить, почему тогда Малфой уехал?

Гермиона хотела возмутиться и опровергнуть его слова, рассказать, почему она так поступила и что чувствовала все эти годы. Она хотела закричать и вцепиться в него хваткой, которая бы стёрла с лица эту улыбку. Ей хотелось… Гермиона прервала себя, так как понимала, что это она к нему пришла и она задаёт вопросы. Он отвечает, и его ответы ей необходимы.

— Я просто много читала, и мне проще написать эссе, чем принять решение. А строить свою собственную жизнь у меня не получается. Ничего строить, оказалось, я не умею.

Ей захотелось плакать, но она понимала, что сейчас не время и не место, поэтому продолжила смотреть на свои ботинки.

Теодор куда-то пошёл, и Гермиона отчётливо слышала его неторопливые шаги. Послышался шёпот, а после треск огня.

— Он тогда ходил за тобой по пятам. Куда ты — туда и он. Ты сутками занималась в библиотеке, и он был неподалёку. Куда бы ты ни шла, везде был он. Он был рядом, стоило только осмотреться. Гермиона, ты ни разу на него не посмотрела, не обернулась. Каждую ночь Драко приходил в хижину, а ты проводила ночь где угодно, даже в библиотеке, но только не приходила туда. Как только мы сдали экзамены, он не смог оставаться в школе. Гермиона, ему казалось… Нет, он был уверен, что должен исчезнуть как можно скорее. Ему было невыносимо больно, и он не смог терпеть эту боль. Драко решил, что если вычеркнет тебя из своей жизни как можно быстрее, ему станет легче. Он тебя оставил не потому, что так захотел, а потому что думал, что так хотела ты.

Тогда, в последний день, я ворвался в нашу комнату и уже знал, что застану его за сбором вещей, но не ожидал, что перехвачу его практически на выходе. Все эти последние дни я не узнавал Драко. Его лицо всегда было белоснежным, но теперь стало болезненно бледным, с синими пятнами. В глазах появились красные прожилки, а губы потрескались. Его нервозные движения вызывали беспокойство, а этот беглый взгляд, который всё это время был в поиске кого-то, кого-то единственного и необходимого, и вовсе отпугивал. Я не мог на него смотреть, на такого. Он ничего не скрывал: ни своих эмоций, ни чувств, ничего. Словно передо мной был совершенно другой человек.

— Может быть не стоит так спешить. Стоит подождать…

Но он оборвал меня тогда, резко оттолкнув.

— Уйди с дороги! Я не хочу ждать. Я не хочу здесь больше находиться. Как ты не можешь этого понять? — прошипел он. И это был не голос моего друга, это был странный шёпот, похожий на шипение.

— Это всё из-за неё! Это не вопрос, Малфой. Я знаю: это из-за неё.

Он тогда развернулся, схватил меня за мантию, пытаясь трясти, и слишком близко к себе притянул, так, что его дыхание обжигало. Я видел эти глаза — болезненные глаза. Взгляд человека, который что-то потерял. Вот, что я тогда увидел.

— Послушай, Драко. Тебе нужно остаться, и я уверен, что она придёт. Просто…

— Просто не нужно ничего мне говорить. Кто я ей? Я — Малфой, слышишь? Малфой! Я тот, кто когда-то принял метку. Разве такие меняются? Нет, и она не тешит себя иллюзиями. Я всю жизнь останусь грязным хорьком для неё, человеком с тёмным прошлым. Ты знаешь, какое она будущее рисует в своей голове? Мне нет места рядом с ней. Она правильно сделала, что избегала меня. Ей не нужно будущее с таким, как я. Таких, как я, нужно обходить, — он оттолкнул меня, и, пока я замешкался, чтобы подняться, исчез.

Драко исчез, сбежал от меня так же, как от тебя. Но он бежал не из этой школы, не от меня и даже не от своих проблем. Он бежал от тебя, от того чувства, которое к тебе испытывал. Я знаю, ему казалось, если он убежит и не будет тебя видеть, то ему не будет так больно.

«Ей не нужно будущее с таким, как я», — эта фраза заела в голове Гермионы и звучала словно на повторе.

Она стояла, и, казалось, что на неё вылили огромный ушат ледяной воды. Слова Теодора были такими правильными и правдивыми — она это понимала и осознавала, что натворила. Ведь она действительно перестала с ним общаться в один день, после их ночи, единственной. Но для неё это были не просто экзамены, необходимые, важные, нужные, а он это понял так, как понял и как это выглядело на самом деле. И сейчас она смотрела его глазами на ту ситуацию. Закрыв их, она поняла, что испортилась всё сама.

Но ведь была в этом и правда, в том, что она боялась строить с ним будущее, с обладателем чёрной метки, с человеком из чистокровной семьи. В конце концов, он был племянником той самой Беллы, которая до сих пор вызывала страх и чёрную ненависть в сердце Гермионы.

— Слишком поздно для этой правды, — проронила она устало.

— А что ты хотела услышать от меня, Гермиона? Что он был помолвлен, что он выбрал чистокровную волшебницу и что это был его план — обесчестить Гермиону Грейнджер? Так ты думала? Что ты хотела услышать, когда пришла сюда? Он не хотел оставлять тебя, не хотел, слышишь? Он дал тебе право выбора, он решил, что для тебя так лучше.

Гермиона стояла, и каждое слово отзывалось эхом в её голове. Она смотрела на Теодора и не видела его — она ничего не видела. Всё вокруг растворилось, будто бы исчезло.

Слеза потекла по её щеке, и она заплакала так, как не плакала никогда. Каждая слеза была о нём, про него и о том, чего, казалось, уже никогда не будет. Гермиона плакала, и её тело тряслось от страданий.

Теодор её обнял, несмотря на злость и раздражение. Он держал её за плечи, а потом сжал ладонями её лицо и взглянул в глаза, словно успокаивал её душу. Когда она перестала рыдать, он погладил её по голове и сказал:

— Никогда не говори «никогда», Гермиона. Никогда не думай, что всё прошло. Просто найди его.

Какое-то время она набиралась сил в объятьях Теодора Нотта, а потом просто сделала шаг назад. Гермиона шла к выходу и даже не думала о том, что может заблудиться. Теодор не пошёл за ней, а она не обернулась, не посмотрела на него, не смогла.

Вскоре она вышла и вдохнула уже прохладный, вечерний воздух. Гермиона, выходя, провела пальцем по бронзовому бутону на величественных воротах Мэнора. Он был красивый, даже идеальный, но неживой. Она вспомнила, как давно, в детстве, она так же смотрела на Драко Малфоя — он казался ей красивым, но будто бы неживым, ненастоящим. И этот образ холодного мальчика жил в её голове и по сей день, вытесняя того, о котором болело сердце.

Вздохнув, она мгновенно аппарировала.