Могущество

Эпилог

Кайм

Ранним утром, в темноте, в холоде, в то время, когда смерть якобы смотрит сквозь завесу на спящих смертных, в долине царит почти идеальная тишина, прерываемая лишь нежным журчанием реки.

Я лежу рядом с Амали в маленькой палатке, сделанной тенгу, наслаждаясь теплом ее тела и угольного мангала в центре. Моя рука лежит на ее груди. Прислушиваюсь к ритмичному звуку ее дыхания, позволяя ему успокоить холодную бурю внутри меня.

Несмотря на то, что я покорил своих врагов и объявил северную часть Мидрии своей собственностью, в моем сердце все еще присутствует мрачная неуверенность.

Со смертными я справляюсь легко, но уверен, что под вековым пеплом Черной горы дремлют магические силы. Вайлорен и Андоку не могут быть единственными могущественными существами, вышедшими из своего сна, и если я сын бога… то сколько еще таких, как я, существует и даже еще не знают об этом?

Никогда не жду неприятностей, но всегда к ним готовлюсь.

И я сохраню Амали и ее племя — мое племя — в безопасности, чего бы мне это ни стоило.

Это мое обещание тебе, любовь моя.

Закрываю глаза и позволяю дыханию ее тела унести меня прочь.

Здесь, с ней, в тишине и покое.

Никогда не чувствовал большего покоя, чем когда я с ней.

Видимо, в какой-то момент я заснул, потому что внезапно снова оказался в том беззвучном месте, куда обычно попадаю, только на этот раз слышу шум ветра и шелест листьев под ногами.

И на этот раз листья имеют все цвета осени, которые так любит Амали, такие же яркие, как ее блестящие рыжие волосы.

Поднимаюсь по пологому склону — этому невыносимому склону — навстречу утреннему свету, и на этот раз путь открывается передо мной.

Место, которое так долго было мне недоступно… теперь я прохожу его с легкостью.

— Здравствуй, отец, — произношу, не в силах сдержать иронию, прокравшуюся в мой голос. Потому что, не видя его, я знаю, что он здесь.

В конце концов, это его владения, где он обладает абсолютной властью.

Дохожу до гребня холма и останавливаюсь.

Подо мной широкая долина. Сосновые и лиственные осенние деревья уступают место зеленым холмам. На склоне одного из холмов из зелени выбивается деревня с белыми домиками, сияющими в лучах яркого утреннего солнца.

Если сильно прищуриться, то можно увидеть людей, идущих по мощеным дорожкам.

Дует прохладный ветерок, треплет мои распущенные волосы.

Качаю головой. — Это не совсем то, как я представлял себе загробную жизнь.

— Ты думал, что это будет неприятное место, сын мой? Адское место?

— Для таких как я, да.

Смерть смеется. Он словно возникает из воздуха, тени превращаются в высокого бледнолицего мужчину, черты которого до жути похожи на мои. — Загробная жизнь — это то, какой я решу ее сделать, в зависимости от того, кто ты есть. Для некоторых она не слишком приятна. Например, твой враг Триз. Или этот идиот Хелион Рел. С другой стороны, ты можешь сказать Амали, что мальчик по имени Айен уже приходил и покинул нас. Он был бесстрашным и просил о перерождении. Так я и сделал. Скажи ей, чтобы она не слишком печалилась. На этот раз я подарю ему что-нибудь получше.

— Она будет довольна, — киваю я. Когда Амали рассказала мне об Айене, единственном мидрианском моряке, который проявил к ней доброту, мне захотелось сделать что-нибудь для мальчика. — Кажется, ты читаешь наши намерения. Значит, ты слышишь и наши мысли?

— Я знаю все еще до того, как это произойдет в вашем мире, — говорит Смерть. — Ибо время принадлежит мне, и то, что еще не свершилось в вашем мире, уже произошло в моем.

Качаю головой. — Снова загадка. Почему ты только сейчас позволил мне увидеть это место как следует?

Почему Амали не может прийти сюда, но при этом крепко спит рядом со мной?

— Она больше не близка к смерти. Ты же, напротив, и есть смерть.

Внезапная мысль приходит мне в голову. — Могу ли я увидеть ее? Мою мать?

— Конечно. Она изводит меня с тех пор, как узнала, что ты смог прийти сюда. — Смерть поворачивается и обращается в пустоту. — Лиалли.

Воздух снова завихряется, и вдруг она стоит передо мной.

Женщина, которую я видел в своем видении. Женщина, павшая от руки Хелиона.

Я так хорошо ее помню.

Гордые черты лица, темные каштановые волосы, зеленые глаза.

Проклятие, нашептанное на ухо Хелиону Релу; проклятие, которое пожирало его всю жизнь, извращая его изнутри, пока болезнь черных глаз опустошала его лицо.

Какой храбрый поступок она совершила.

На ней струящееся белое платье без рукавов, свисающее от плеч до щиколоток, оставляя обнаженными руки и верхнюю часть груди.

У меня перехватывает дыхание. Прямо там, в ложбинке левой ключицы, багровый знак, такой же как у Амали.

В голове роятся тысячи вопросов, но я держу язык за зубами, пока она идет вперед и протягивает руки ладонями вверх.

Удивленно смотрю на нее.

Этот вид приветствия — старый ионический, используется, когда человек испытывает чувство смирения по отношению к тому, кого он приветствует. Это может быть извинение или признание превосходства другого, или даже намеренный акт подчинения.

Я не могу принять от своей матери ни одного из этих знаков, даже первого.

У нее нет причин извиняться. Если уж на то пошло, то это я должен извиниться за весь тот гнев, который затаил на нее в своей бесчувственной юности.

Беру ее руки в свои, удивляясь, что они твердые и теплые, хотя она только что возникла из пустоты. Быстро меняю хватку так, чтобы ее руки были сверху, а мои — снизу.

Смерть тихо исчезает, давая нам побыть вдвоем.

Какое-то время мы просто смотрим друг на друга, пытаясь найти связь среди всех потерянных лет. По ее лицу пляшут потоки эмоций: грусть, печаль, гнев, гордость, решимость, любовь…

Как только она раскрывает рот, чтобы заговорить, ее нижняя губа дрожит. — Я…

Осторожно сжимаю ее руки. — Все в порядке, мама. Я знаю, почему ты оставила меня там.

Она удивленно качает головой. — Как ты можешь знать, почему я решила оставить тебя Ордену?

— Я Достопочтенный, — говорю просто. — Я понимаю, что такое Орден. И если кто-то хочет, чтобы ее сын стал волком, то нужно оставить его с волками. Я не понимаю, почему горный торговец, с которым ты ушла, не взял меня под свое крыло, когда должен был.

— Ларен был хорошим человеком, но он умер раньше меня, — мягко произносит она. — Несчастный случай на утесе. Я была совсем одна и знала, что мне недолго осталось на этой земле. Поэтому оставила тебя в единственном месте, где, по моим расчетам, ты станешь достаточно сильным, чтобы защитить себя от остального мира. Ты должен был стать сильным, потому что рано или поздно узнал бы, кто твой отец.

Бросаю взгляд на Смерть. — Она была совсем одна со мной, а ты ничего не мог сделать, чтобы помочь ей?

— Живая Земля — не мой домен, — рычит Лок. — Пока смертный не ступит за завесу, я мало что могу сделать, если только не пройду мимо него ночью или если он не окажется в одном из мест, расположенных ближе к завесе — в Таламуране. Я не выбираю, когда наступит Время. Это можешь сделать только ты. Я просто забираю души, когда они готовы. Я знал, что время Лиалли скоро придет и что ты будешь в безопасности с Достопочтенными, пока не достигнешь совершеннолетия. В конце концов, это мой орден.

— Твой орден?

— Орден Достопочтенных старше драконов. Он берет свое начало в те времена, когда я сражался с некоторыми богами за разные блага. — Лок пренебрежительно машет рукой, за его пальцами тянется тень. — Когда-нибудь я расскажу тебе о его истории, но не хочу больше отвлекать Лиалли.

Смерть выглядит немного обеспокоенно.

Моя мать смотрит на Смерть так, словно может повалить его одним лишь взглядом.

Лок наклоняет голову и отступает назад, его темная мантия развевается.

Перевожу взгляд на мать.

Мою мать.

Женщина, которая любила меня и сделала все, что могла, чтобы я выжил.

— Я не держу зла, — мягко говорю, притягивая ее в свои объятия. — Только благодарность.

Лиалли кивает и крепко обнимает меня, прижимаясь головой к моему плечу. — Я бы оберегала тебя, ты же знаешь. Кормила бы тебя, лелеяла и растила, если бы не эта проклятая болезнь.

— Тише, мама. Все в порядке. Я здесь. — Странное чувство охватывает меня, когда позволяю себе упасть в объятия своей матери — мое самое первое воспоминание об этом. Это хорошее чувство. Ее тепло, то, как она так крепко обнимает меня… это смывает последние остатки старой, разъедающей горечи, затаившейся глубоко внутри меня.

Но теперь мне уже совсем не больно.

В конце концов, по ту сторону этой завесы меня ждет прекрасная женщина, и она уже сняла тень с моей души.

— Мой ребенок стал мужчиной, — бормочет она, проводя пальцами по моим волосам. — И очень хорошим. Позаботься теперь об этой Амали, слышишь? Она сильная молодая женщина и единственная, кто может держать тебя в узде, когда тебе это нужно.

— Прекрасно это знаю, — усмехаюсь я. — Я бы хотел, чтобы ты с ней познакомилась, но…

Мама отстраняется и крепко сжимает мои руки. — Я бы тоже, но не сейчас. У нас много времени. Она не пересечет Завесу еще долгое время.

— Я надеюсь на это, — рычу, бросая на Смерть острый взгляд.

Жизнь, которую мы с Амали строим в Калабаре…

Я бы не променял ее ни на что.

Позвольте нам пожить некоторое время как смертные. После боли, бури и страданий жизнь становится еще прекраснее.

Как только мама осторожно покидает мои объятия, я поворачиваюсь к отцу.

Смерть улыбается.

Но он не откровенен со мной. Кое что, в частности, все еще беспокоит меня. — Ты сказал ранее, что у моей силы есть условие. Что это, отец?

Лок сурово смотрит на меня, и вдруг слабая улыбка испаряется с его губ, сменяясь холодным, нечеловеческим лицом бога. — Сила замедлять время приходит из места без времени — отсюда. Как и твои руки, которые являются продолжением твоего бессмертного тела. Если ты хочешь сохранить и то, и другое, то тебе нужно просто продолжать делать то, что ты уже делаешь.

— И что именно? — Мой голос становится резким. Не нравится мне вся эта загадочная чепуха.

— Если ты мстишь, то делаешь это с оправданием. И в мире живых ты становишься тем, кого там раньше не было.

— Отец, не мог бы ты говорить простым языком?

Лок снисходительно улыбается. — Со временем ты привыкнешь к манере говорить бесконечными предложениями. Но пока позволь мне говорить прямо. В мире живых ты должен стать Справедливостью. Ты будешь поддерживать равновесие между жизнью и смертью. Мне не нужно говорить тебе, что будут последствия, если злоупотребишь своей властью, потому что знаю, что ты не сделаешь ничего столь глупого.

— Хочешь сказать, что ты можешь лишить меня силы?

— Ничего столь драматичного. Ты тот, кто есть, сын мой. Я не могу забрать твою силу. — Лок смотрит на меня, его глаза отражают бесконечность, выражение его лица невозможно прочесть. Тени клубятся вокруг него, становясь в его присутствии движущимися, живыми существами. Я чувствую, как от него исходит огромная темная сила. Это действительно одна из немногих вещей в этой жизни, которых я боюсь. — Просто не забывай, что здесь, в моих владениях, я — абсолютный хозяин. Знаешь ли ты, почему даже такие бессмертные существа как драконы и сангису боятся меня, дитя?