Благодать и величие

ГЛАВА 34

— Тринни, проснись.

Я отвернулась от голоса, желая вернуться в сон. Или, по крайней мере, я думала, что сплю, потому что я была в объятиях Зейна, и он был таким тёплым, когда прижимал меня к себе. И это, должно быть, был сон, потому что мы сражались с Гавриилом. Люцифер убил его, и Бог… Бог совершил нечто славное, и я…

— Тринни, — снова раздался голос. И я поняла, что узнала его. — Я смотрю на тебя. Наблюдаю за тобой.

Арахис.

Что я сказала ему о наблюдении за мной, пока я сплю?

Но это не имело смысла. Арахиса там не было, и я не могла уснуть. Технически невозможно. Может быть, в переносном смысле. Семантика сейчас не имела значения.

Я умерла.

Я, чёрт возьми, умерла.

Гнев пронзил моё тело. Этот ублюдок, психованный архангел на самом деле сумел убить меня. Я была мертва, а Зейн жив — о Боже, Зейн. Мою грудь сдавило, перекрывая дыхание. Он был там, обнимал меня, чтобы я не была одна, а теперь он был там, а я… ну, я была там, где была. Я была мертва.

— Тринити! — крикнул Арахис.

Мои глаза распахнулись, и у меня вырвался сдавленный вздох. Чёртово прозрачное лицо Арахиса было прямо там, всего в нескольких дюймах от моего.

— Какого чёрта? — воскликнула я, начиная садиться.

Я опустила руки вниз, положив их на… на что-то мягкое и сухое. Не на влажную траву.

Я несколько раз моргнула, когда Арахис исчез из поля моего зрения. Замешательство закружилось во мне, когда я поняла, что смотрю на приглушённое сияние Созвездия Зейна.

Я лежала в нашей кровати.

Уголки моих губ опустились.

— Арахис? — хрипло сказала я.

— Да, — ответил он, где бы он ни был.

— Я в нашей квартире?

— Так и есть.

Что, почему?

Сев, я оглядела нашу спальню. Арахис завис слева, в воздухе, скрестив ноги. Справа от меня горела прикроватная лампа. Потрёпанный, рваный экземпляр любимой книги моей матери лежал на ночном столике. Я протянула руку и провела пальцами по мягкой обложке. Была ли я… была ли я призраком? Так вот почему я здесь? В этом был какой-то смысл. Я была чертовски уверена, что не готова двигаться дальше, а недавно… ушедшие часто возвращались в места, где им было удобно. Моё сердце подпрыгнуло в груди…

Подожди.

Я прижала ту же руку к груди, чувствуя, как моё сердце бьётся неуверенно. Если бы я умерла и стала призраком, почувствовала бы я биение своего сердца? Смогла бы я что-нибудь почувствовать?

Моя голова повернулась к Арахису.

Он помахал мне рукой.

— Я чувствую кровать. Я почувствовала книгу, — сказала я ему, а затем стукнула рукой по груди.

Я поморщилась. Это было больно — это действительно было больно. Призраки чувствовали боль? О, боже, если так, то как, чёрт возьми, Арахис позволял себе плыть через потолочные вентиляторы и всё такое? — Я чувствую своё сердце.

Его брови приподнялись.

— Я надеялся на это.

Я уставилась на него.

— Ты чувствуешь своё сердце?

— Это глупый вопрос.

— Почему это глупый вопрос? — потребовала я. — Я мертва. Я умерла, Арахис. Я супермертва, и если я призрак, как я могу чувствовать своё…

— Ты не призрак, — оборвал он меня. — Ты не умерла.

Я уставилась на него.

Он уставился на меня.

Я ещё немного посмотрела на него. Наверное, целую минуту, прежде чем я смогла осмыслить то, что он только что сказал, и даже тогда я не поняла. Вообще.

— Как? — прошептал я. — Почему я не умерла?

Я снова оглядела комнату, просто чтобы убедиться, что это всё ещё спальня. Так и было.

— Как я здесь оказалась?

— Ну, это довольно запутанная история, — сказал он.

Я поднялась на колени.

— Тогда попытайся разобраться в этой истории, — лицо Зейна внезапно заполнило моё сознание, и я направилась к краю кровати. — Ты знаешь что. Это не имеет значения. Мне нужно найти Зейна. Он должно быть…

— Вне себя? — предложил Арахис. — Его сердце так разбито, что он потребовал, чтобы Люцифер вернул тебя?

Я замерла, когда мой взгляд метнулся туда, где он парил.

— И когда Люцифер объяснил ему, что дарить жизнь было выше его сил, что он не является хранителем душ, он потребовал, чтобы сам Азраэль ответил ему, — продолжил Арахис, но там… было что-то не так с его голосом, и не только тот факт, что он назвал Грима его ангельским именем, что само по себе было странно.

Он… постарался стать менее воздушным. Исчезла певучая манера, с которой он обычно говорил.

— Азраэль не ответил, потому что знал, что для этого нет причин. Он ничего не мог сделать. Ты была выше его.

Крошечные волоски по всему моему телу встали дыбом.

— Ты начинаешь меня пугать, Арахис.

Его голова склонилась набок.

— Я думаю, что к тому времени, когда этот разговор закончится, ты будешь ещё больше напугана.

Кожа покрылась мурашками, я встала так, чтобы кровать разделяла нас.

— Что происходит?

Возможно, это были просто мои дурацкие глаза, но окно позади него казалось менее видимым через его голову.

— Ты знаешь, люди так ошибаются в Боге? Что Он отсутствующий отец. Что Он не заботится о Своих детях, тщательно следит за ними изо дня в день. Что Он не вмешивается в мелочи — способы, которые часто и легко упускаются из виду. Этот случайный выбор повернуть налево, а не направо по дороге на работу? Неожиданное решение остаться дома или задержаться допоздна? Незапланированная поездка или телефонный звонок, покупка или подарок? Ничто из этого не является случайным или неизвестным. Это Бог, делающий то, что делает хороший родитель. Вмешивается, когда может, и знает, когда ничего не может сделать. Я никогда по-настоящему не понимал, как Бог может делать всё это — может быть готовым на всё, чтобы быть рядом со Своими детьми, и всё же имеет возможность уйти, — его плечи, казалось, вздохнули. — Всегда существует так много правил, Тринити, так много ожиданий, даже для Бога и, несомненно, для главного принца.

Дрожь пробежала по моей коже. Нет, не было никакого способа…

Арахис посмотрел на меня, и да, его лицо определённо стало более осязаемым.

— Ты была права, понимаешь? Когда ты сказала, что должны быть признаки того, что с Гавриилом что-то пошло не так. Что должны были быть какие-то знаки.

Я отступила назад, наткнувшись на стену.

— И они были. Ты также была права, когда сказала, что ты — лазейка. Оружие, которое можно было пронести мимо клятвы никому не причинять вреда. По крайней мере, вначале это было всё, чем ты была, но потом я узнал, как и почему Бог может и будет делать всё для Своих детей, — появилась улыбка. — Что иногда даже Бог нарушал правила.

Я была полностью прижата к стене, моё сердце колотилось так быстро, что не было никаких сомнений, что я была очень жива.

— Архангел не может оставаться на Земле и среди душ в течение какого-либо реального времени. Слишком много ответственности и слишком много последствий. Присутствие одного из них привлекло бы слишком много внимания со всех сторон, — сказал он, и в центре его груди начало появляться едва заметное белое свечение. — Но, как и Бог, я не мог уйти от своего собственного творения. От моей плоти и крови.

Сияние из центра его груди омыло всё остальное тело. Небесный свет пульсировал интенсивным белым светом — таким светом, который, как я знала, души видели перед тем, как уйти. На него было тепло и терпимо смотреть, наблюдать.

Арахис изменился.

Его тело вытянулось, а плечи расширились. Копна каштановых волос посветлела, став цвета солнца. Его черты ожесточились, теряя полноту молодости, к которой я привыкла. Старая футболка с Белой Змеёй превратилась в белую тунику без рукавов, а рваные джинсы превратились в льняные брюки жемчужного цвета. И его кожа… непрерывно менялась оттенкам человеческой кожи, прежде чем осесть где-то посередине.

— Итак, — сказал он голосом, который не принадлежал Арахису. — Я сделал всё, что мог, чтобы присматривать за тобой.

Мой отец, архангел Михаил, стоял передо мной.

— Срань господня, — прошептала я.

Он рассмеялся, он действительно рассмеялся, и это был странный звук, знакомый и всё же незнакомый. Это напомнило мне смех Арахиса, если бы этот смех вырос.

— Я не удивлён таким ответом.

Мне казалось, что мои глаза вот-вот выскочат из орбит.

— Ты… Есть… — я покачала головой. — Это по-настоящему?

Он кивнул.

— Но где же Арахис?

Эти белые глаза потеплели. Я не знала, как это возможно, но это было так, потому что они это сделали.

— Я Арахис.

— Это невозможно. Арахис был подростком. Он подросток, и он умер в 80-х годах…

— На концерте «Вайтснейк», после того, как он забрался на вершину башни громкоговорителей, а затем разбился насмерть? — закончил он за меня. — Ты когда-нибудь слышала о чём-нибудь более нелепом?

Ну, нет.

— Позволь мне сказать тебе, что люди нашли невероятно странные способы умереть, и был один, который умер таким образом. За исключением того, что он был старше, и история его смерти позабавила меня. Он запомнился мне на долгие годы.

— История… его смерти… позабавила тебя?

— Так и было, поэтому я позаимствовал его смерть.

Он наклонил голову — о, боже, она наклонилась так, как это часто бывало, когда Арахис смотрел на меня.

— Тебе следует присесть.

Я не могла пошевелиться.

— Арахис не был настоящим?

— Арахис настоящий, — поправил он. — Он, ну, в общем, плод моего воображения. Проявление или проекция меня, когда я был… моложе, гораздо более раздражающим ангелом, склонным ко всяким вещам.

— Например, прокрасться в ванную, когда Зейн принимал душ? — я завизжала, как настоящий птеродактиль.

— Когда ты так говоришь, это звучит извращённо.

— Потому что это извращение.

О, боже, зачем мне вообще объяснять это кому-то, не говоря уже об архангеле?

— Мне было любопытно узнать о человеке, который, как я знал, будет владеть сердцем моей дочери. Не то чтобы я смотрел туда, куда не следовало, — он пожал плечами. — Кроме того, в этом мире нет ничего, чего бы мы не видели миллион раз раньше.

— Почему-то от этого становится только хуже, — пробормотала я.

Одна сторона его губ скривилась.

— Это так по-человечески с вашей стороны намекать, что буквально за всём стоит сексуальная мотивация. Новость, Тринни, — сказал он, и каждый мускул в моём теле сжался. Он так походил на Арахиса. — Это не так.

— Думаю, мне нужно присесть.

— Присядь.

Я этого не сделала.

— Ты смотрел, как я сплю! То, как ты говоришь? То, что вылетает у тебя изо рта, ужасно!

— Как я уже сказал, Арахис-плод моей юности, — объяснил он. — Я был довольно несносен, когда был молодым ангелом. Спроси Люцифера. Он может это подтвердить.

— Но все эти вещи 80-х годов…

— 80-е годы всегда забавляли меня. Музыка. Волосы… — он сделал паузу. — Трико. Очень интересное десятилетие, которое доказало, что вы не видели всего этого, когда думаете, что видели.

О, боже.

Арахис был моим отцом.

Мой отец был Арахисом.

Тогда я действительно села, прямо там, на пол.

— Возможно ли, что у меня был, я не знаю, инсульт, и это всё объясняет?

— Это даже не имеет смысла, — прошло мгновение, и мой отец выглянул из-за кровати. — Тебе было бы легче видеть во мне Арахиса? Я могу снова превратиться в него. Я просто не могу поддерживать проекцию очень долго.