Огонь в его поцелуе

Однако запах страха, который от нее исходит, заставляет меня остановиться. Я не хочу, чтобы она боялась. Я хочу, чтобы воздух наполнял запах, свидетельствующий, что она готова к спариванию. Хочу, чтобы она рычала и накинулась на меня, бросив мне вызов, как это сделала бы самка-дракон. Если она бросила бы мне вызов, то я смог бы победить ее и овладеть ею, утвердив ее своей.

Принять ее как мою пару.

Эта мысль наполняет меня невероятным всплеском радости, и я понимаю, как давно я не чувствовал себя… счастливым.

«Убей ее, — шепчут мне в уши вороны. — Убей. Заставь страдать так же, как страдаешь ты сам».

Но… глядя на нее, мои страдания утихают. Глядя на нее, эти сводящие с ума голоса, эти постоянные птичьи крики, клюющие мое сознание, замолкают.

Она моя.

Еще она напугана, и я не знаю, как это исправить. Как мне доставить ей удовольствие и заставить ее перестать пахнуть страхом и начать пахнуть возбуждением? Самки драконов агрессивны. Они находят дракон-самца и приближаются к нему с обнаженными клыками и когтями. Наверное, ей нужно время, чтобы это сделать.

Я опускаюсь на корточки и жду, когда эта самка подаст мне знак. Блеснет когтем. Намеком, что она собралась перекинуться в свою боевую форму. Хоть что-то. Все, что угодно.

Так что я пристально смотрю и жду.

Время проходит. У маленькой самки из глаз продолжает капать вода, она захлебывается и задыхается. Судя по голосу, она страдает, и это меня беспокоит. Она что, больна? Ранена?

Я осматриваю ее повнимательнее, выискивая кровь или неправильно согнутые конечности. На одной стороне ее лица потемнение, и оно меня беспокоит, однако разобрать его трудно, потому что черты ее лица столь маленькие и изящные. Когда она сдвигается, еще сильнее прижимаясь к стене, то вижу, что одна конечность у нее крепко перевязана, и она ее поддерживает.

«Она ранена».

Это с ней сделал я? Меня наполняет ужас. Все это время мне не хотелось ничего, кроме пары, однако ранил самку, которую выбрал своей. Даже самец, бросивший вызов самке, не причинит ей вреда. Могут быть легкие укусы или давление на ее конечности, чтобы заставить ее сдаться, но только не раны. Нет смысла причинять вред той, кого ты выбрал для вынашивания твоих детенышей.

Словно уловив мои мысли, вороны снова слетаются, и их мысли без умолку щебечут мне в ухо. «Да она совсем слабачка, — восклицают они. — Убей ее и выбери другую. Похить из человеческого улья другую самку — сильную и смелую».

Поддавшись внушению, я делаю шаг вперед, опуская голову. Вороны верно говорят. Пара должна быть смелой телом и духом. А вот эта не такая. Не лучше ли будет избавить этот мир от такой слабачки и выбрать другую? Я наклоняюсь к ней, готовый сожрать, расчленить и уничтожить.

Самка, отпрянув, прижимается спиной к стене, отворачивает лицо в сторону и не двигается. Закрыв глаза, она не издает ни звука, ждет. Похоже, она все поняла.

Я колеблюсь. Ее аромат — такой женственный, нежный, ласковый — щекочет мне нос. Даже несмотря на то, что она слабая…, мне нравится ее запах. Я провожу носом по ее коже и нахожу ее мягкой и очень приятной. Меня пронизывает жгучее вожделение, и от удовольствия я издаю гортанный рык, и вороны снова разбегаются кто куда.

Неважно, что она слабая. Она моя.

«Моя моя моямоямоямоямоя».

Я провожу языком по ее коже, пробуя ее на вкус, однако мое обоняние переполняет едкий запах ее страха. Это меня расстраивает. Почему она так меня боится? Я беспомощно наблюдаю, как она изгибается телом, пытаясь уклониться от моих прикосновений, и когда она это делает, она опять поддерживает свой бок. Именно тогда меня окутывает запах крови.

Меня мгновенно сотрясает неприятное, ужасное предчувствие, и я отступаю назад.

Она боится, потому что пострадала от меня? «Неужели это я нанес ей эти раны?» Я пытаюсь вспомнить, как держал ее, перехватив самку в небе, не хрустнуло ли что-то, но вороны и стервятники заполняют мои мысли криками, смеются надо мной, издеваются надо мной.

Я ранил свою пару.

Я причинил ей боль.

Я чуть не убил ее. Она из-за меня истекает кровью. Она страдает от боли из-за меня. Сама мысль об этом наполняет меня ужасом. Даже сейчас вороны настоятельно внушают мне свои отвратительные соображения, веля мне причинить ей зло. Чтобы избавился от нее, прежде чем другие увидят, насколько моя пара слабая. Она настолько маленькая и хрупкая, что не подходит для такого сильного и могучего, как я.

Но… раз уж она такая маленькая, разве мне не понравилось бы ее защищать? Даже сейчас я мысленно чувствую острую потребность оградить ее от стервятников. Защитить ее от опасности. Рыча, я даю им отпор. Я не собираюсь больше слушать их ложь. Только не на сей раз. Я делаю еще один глубокий вдох ее запаха. От него веет ноткой страха, однако внутри этот запах настолько сладкий и чудесный, что заставляет отступить дурные мысли. Я еще раз делаю глубокий вдох, и вороны разбегаются.

Похоже, она их отпугивает. И как только она станет моей парой, и я утвержу ее своей — как Кэйл утвердил свою пару — вороны исчезнут навсегда.

Я опускаюсь на корточки и жду.

Глава 2

САША

Он никуда не уходит. Дракон в паре шагов от меня, лишь неотрывно смотрит и выжидает.

Я… не знаю, что и делать.

Все мое тело болит, а в голове бессвязная неразбериха. У меня кружится голова, хотя я знаю, что в основном это из-за страха. Я никак могу совладать с дыханием. У меня истерика, мои мысли совсем спутались, и я все жду, когда дракон решит действовать и сожрет меня, однако он не трогается с места. Он выжидает. И это сводит меня с ума от беспокойства — чего он выжидает?

«Спокойно, Саша, — велю я себе. — Ты и раньше попадала в неприятности. Ты переживешь и это, а если нет, то по крайней мере больше не будешь мучиться от боли. Ты осталась живой после Тейта. Ты сможешь спастись и от дракона. Если б он захотел тебя съесть, он бы это уже сделал».

Как ни странно, понимание этого помогает. Я концентрируюсь на том, чтобы успокоить свое дыхание, делая глубокие вдохи. На дракона я не смотрю, поскольку, сделай я это, то снова распсихуюсь, а этого допустить я не могу. «Спокойно, — напоминаю я себе. — Все в порядке». Стараясь дышать ровнее, я вдыхаю и выдыхаю настолько медленно, насколько могу, мысленно отправляясь в тот уголок своего сознания, где, отстранившись от реальности, я в безопасности, как я обычно делаю, когда мне приходится встречаться с Тейтом. Душой я вырываюсь за пределы всего, что меня окружает. Я убеждаю себя, что это не навсегда, и все, что от меня требуется, — пройти через это и выжить. Мое дыхание замедляется, и я успокаиваюсь. Слезы высыхают, и во мне просыпается способность мыслить трезво.

Я сумею выжить.

Я сильная. Я переживу все, чтобы относительно меня ни замышлял этот дракон. Я пережила Тейта. Я пережила Разлом. Я переживу все, что угодно.

Закрыв глаза, я мысленно оцениваю свои раны. Моя сломанная рука буквально пульсирует от боли, но я не думаю, что сейчас с ней хуже, чем раньше. Мне нужно поправить шину, но смогу я этим заняться позже, потом, когда дракон не будет следить за мной, как ястреб. От самой мысли о том, что этот драконе так близко ко мне, меня пробирает дрожь, гробя мой дзен*, и я делаю ряд глубоких вдохов, пытаясь вернуть его обратно. Снова успокоившись, я могу продолжить. Ребра сильно болят, но это не смертельно. Я не думаю, что у меня повреждены легкие, поэтому, скорее всего, это просто синяки. Бедро у меня горит адской болью, а одежда мокрая от крови. Ладушки, а вот это уже значит, что меня подстрелили. Впрочем, это не может быть таким уж серьезным ранением, иначе я была бы без сознания. Я бы, наверное, была уже мертва. Значит, оно весьма незначительное. Ну и ладно. Переживу.

*Прим.: Дзен — одно из ключевых понятий в буддизме, суть которого заключается в мистическом «созерцании» внутреннего и внешнего миров созерцающего. Созерцании, целью которого является достижение просветления. Японское слово «дзен» восходит к древнеиндийскому «дхьяна», означающему «погружение, глубокое созерцание». Основным стремлением последователей дзен-буддизма является «просветление», которого, согласно буддистской традиции, каждый человек способен достичь посредством медитации и погружения «в себя». В современной западной культуре слово «дзен» (по-английски пишется Zen) обозначает отрешенность от бытовых мелочей и погружение в духовные практики.

Я делаю еще один глубокий вдох, сосредотачиваясь на проблеме куда посерьезней.

Дракон. И снова меня пробирает дрожь от одной мысли об этом, но я заставляю себя сохранять спокойствие. Благоразумие. Клаудия знакома с одним драконом, и с ней все в порядке. Она точно не дура, и я доверяю ее суждениям. Если она считает, что в большей безопасности она с ее драконом, чем в Форт-Далласе, должно быть, она права. Ладно, поняла. Не все драконы зло.

Снова слышится тот цокающий звук зубов, и мне не обязательно открывать глаза, чтобы понять, что дракон опять принялся хватать воздух. Что у него на уме, мне не понять, но всякий раз, когда он это делает, внутри я понемногу умираю. А что, если ему наскучит щелкать воздух и решит схватить меня?

Но ведь Клаудия своего совсем не боялась.

К тому же, если б он собирался меня съесть, для этого у него было времени более чем достаточно.

Настало время проявить смелость. Боженьки, как же я боюсь быть смелой!

С трудом сглотнув, я открываю глаза. Дракон все еще пристально смотрит на меня. Цвет его глаза резко перескакивает с черного на золотой, и покуда я смотрю на него, вцепившись пальцами в свои джинсы, я гадаю, не означает ли это что-нибудь плохое. Ну, выяснить это можно только одним путем.

— Э-э-э… привет, — говорю я тихонько.

Никакой реакции. Пожалуй, мне не стоит удивляться. Еще бы, это же дракон. Никогда не слышала, чтоб кто-нибудь из них говорил. Клаудия рассказывала, что ее дракон говорил, когда был в человеческом обличии.

— Ты можешь перекинуться в человеческий вид, чтобы мы могли спокойно поговорить?

Глаза, глядя на меня, лишь медленно моргают. Меня завораживает и в то же время ужасает золотой вихрь, кружащийся в золотых зрачках дракона.

— Сделаешь то, чего я прошу? Ты меня понимаешь?

Дракон на корточках продвигается вперед, и его голова снова приближается. Я внутренне съеживаюсь, но заставляю себя сохранять спокойствие, когда большой нос пробегает вверх по моей руке, после чего обнюхивает мои волосы. Я чувствую на себе его дыхание, такое горячее и страшное, подозрительно пахнущее золой, и во рту у меня пересыхает. Его зубы размером с мое предплечье, и находятся они всего лишь в нескольких дюймах от моего лица…

Однако он только обнюхивает меня, но вдруг его нос, опустившись ниже, надавливает на мое бедро, прямо на рану. Из его горла тут же вырывается низкий, грозный рев.

— О Боже, пожалуйста, не надо, — шепчу я.