Имперская жена

34

— Итак…

Отец положил в рот конфету, сделал глоток вина, привычно зажмурился, наслаждаясь бурлением на языке. А мне затаенно хотелось, чтобы его язык онемел, как в прошлый раз. Сейчас его конфеты меня особо раздражали. Вкупе с вопросами, на которые я не хотел отвечать. Ему приспичило говорить в купальне, где голоса разносились под низкими сводами громовыми раскатами. Каждое слово будто увеличивалось в весе и становилось роковым. Он делал это нарочно. И знал, что я это понимаю.

Отец лежал в бассейне, на уходящих в горячую воду ступенях. Адора, любимая верная рабыня, сидела верхом на его животе, ерзала и аккуратно намыливала грудь. Призрачная в клубах ароматного пара. Верийка-полукровка. В ней текла изрядная доля имперской крови, отчего кожа стала нежно-розовой, будто вечно распаренной, а белые прожилки были почти незаметны. Тень моего отца. Преданная, как собака, и похотливая, как накачанная седонином бордельная шлюха. Он купил ее на Саклине несколько лет назад. И до сих пор был в полном восторге от своей покупки.

Отец, наконец, открыл глаза, будто вспомнил, что я все еще здесь:

— Итак… Я слушаю тебя, мой мальчик.

Я знал, что ему нужно, но совершенно не желал посвящать в какие-либо подробности. Не хочу, чтобы он лез туда, где ему не место.

— Что именно вы хотите услышать?

Он широко просиял рядом крепких зубов:

— Брак консумирован?

— Да.

Он приподнял бровь:

— «Да» — и все?

— Разве это понятие нуждается в пояснениях?

Отца раздражал мой тон. Он снова закинул в рот конфету, сделал глоток вина.

— Надеюсь, она оказалась девственницей, как и было обещано?

— Да.

Он даже фыркнул:

— Что за настрой, Рэй? Чем ты раздосадован? У нее тощая задница и крошечные сиськи? Или их вовсе нет? Мне так не показалось.

Я стиснул зубы:

— Отец, прошу не забывать, что вы говорите о моей жене.

Он даже подался вперед, жестом приказав рабыне отстраниться:

— Ах, вот как…. Мило, мило…

Купальня наполнилась заливистым смехом. От его смеха меня с детства пробирало до мурашек, потому что смех Максима Тенала мог скрывать под собой все, что угодно. От искреннего радушия до ненависти, презрения и угрозы. Впрочем, последнее знаменовалось гораздо чаще.

Он, наконец, прикрыл рот:

— Не ожидал от тебя такой формальной щепетильности.

— А чего же вы ждали, отец?

— Мне казалось, ты недоволен императорским приказом.

Я заложил руки за спину, встал на край бортика, глядя на него сверху вниз:

— А разве вы не оставили этот факт исключительно моей проблемой? Теперь я бы предпочел, чтобы моей она и оставалась. Как бы то ни было, эта женщина теперь моя жена: нравится мне это или нет. И я стану требовать даже от вас к своей жене хотя бы видимости уважения. Вы сами это затеяли.

Он усмехнулся:

— А твое истинное мнение?

— А мое истинное мнение я бы предпочел оставить при себе. И уже совсем не ваша забота, что происходит в моем доме за закрытыми дверями.

Он снова расхохотался:

— В такие моменты я горжусь, что ты мой сын. Но будь ты ребенком — я бы высек тебя за дерзость.

— Но я не ребенок. К тому же, с этого дня вы не имеете на меня даже юридических рычагов. Заключив брак, я вступил в имущественные права.

Отец кивнул, на его распаренном лице на мгновение мелькнула тень досады:

— О да, мальчик мой. Большая утрата… но и великие надежды. Я уповаю на твое благоразумие. И на преданность семье, разумеется. С Юнием я спокоен за будущее нашего дома — он сохранит то, что есть. А ты… ты преумножишь. Твой брат на это не способен. Из всех четверых лишь в тебе я вижу свои черты.

Я не сдержал ухмылку:

— Я должен быть польщен?

Отец посерьезнел, плотно сжал губы:

— Да.

Я промолчал. Отец, казалось, вновь обрел свое благодушие, приложился к бокалу:

— Как ты распорядишься деньгами? Не думал, что его величество так расщедрится. Двести тысяч геллеров! Не так плохо за безродную девку.

— Вероятно, его величество справедливо рассудил, что в случае развода моя жена должна иметь какие-то компенсации.

— Развода не будет. Мы уже обо всем говорили. Считай это платой за свое унижение. Двести тысяч для оборванки — это слишком…

— Для моей жены. И я не хочу впредь поправлять вас, отец.

Он раздражался. Взгляд бегал, губы подрагивали. Не этого он ждал. Ждал, что стану с благодарностью смотреть в рот и со всем соглашаться. Нет, отец, сыграв за моей спиной, вы избавили меня от этой повинности.

— Как скажешь, Рэй. Для твоей молодой супруги… Напомни-ка, что из ее реального имущества перешло тебе в браке?

Я молчал — он прекрасно знал ответ. Но отец распалялся и не желал оставлять этой темы:

— Негодная рабыня, которая не стоит даже своего содержания. Одна штука! Дрянь, которую стоило спустить в люк еще в пути!

Я усмехнулся:

— Не всегда цена означает ценность, отец. И я уже в этом убедился. Эта рабыня имеет большее значение, нежели вы полагаете.

Отец махнул рукой:

— Что с тобой сегодня? Ты задался целью выводить меня из себя? Или остался после брачной ночи с каменными яйцами? Так выбери девку и спусти пар.

Я не намеревался на это отвечать.

— Я могу идти, отец? Полагаю, вы сказали все, что хотели?

Я уже развернулся, но тот прошипел мне в спину:

— Нет, не все. Завтра Император хочет видеть тебя. Одного. Кажется, отныне его величество склонен рассматривать тебя, как самостоятельную единицу, — отец многозначительно повел бровями. — Нам это только на руку. Представляю, как захлебнется собственной желчью Опир Мателлин, когда все откроется! И по мне — пусть бы захлебнулся. Его наследник гораздо сговорчивее. Надеюсь, ты обрюхатишь свою… супругу, как можно скорее. Это важно, Рэй. Я бы на твоем месте трахал ее сутками!

Я учтиво поклонился, выставляя руку:

— Я в силах самостоятельно определиться с распорядком, отец. А вам бы советовал прекращать процедуру. Вы красны, у вас вздулись вены, а здесь нечем дышать. Приятного вечера.

Я развернулся и вышел из купальни, чувствуя, как все внутри закипает.