Шоколадница в академии магии

ГЛАВА 16. Донасьен Αльфонс Франсуа

Библиотека встретила меня привычной уже тишиной. Автоматон-смотритель, не издав ни звука, ответил на мой приветственный поклон. Я знала, что студенты потешаются над вежливостью Шоколадницы. Сами они магических помощников, будь то автоматоны или дама-призрак Информасьен, ни во что не ставили. Недостаток воспитания.

– Слишком просто, девочка, – говорил мне месье Ловкач, – унизить того, кто и так находится ниже тебя. Так поступают только мерзавцы. Человек благородный приветлив со всеми.

Ах, мой драгоценный учитель…

– Семь добродетелей отличают человека благородного: смелость, верность слову, безупречные манеры, скромность, образованность и умение нравиться.

Честно говоря, добродетели, которые прививал мне месье Ловкач, касались сословия, к которому я, увы, не принадлежала.

– Нет, Кати, не обязательно быть дворянином для тoго чтоб следовать этим правилам.

Я старалась, и дома,и в Заотаре. Здесь это получалось хуже. Чего только стоила моя жалкая попытка подслушать разговор братьев де Шанверов! От воспоминаний краска бросилась мне в лицо. Позор! Мало того, что совершила недостойный поступок, так ещё была раскрыта. За последнее меня бы не похвалила старушка Симона, по молодости она подвизалась в амплуа субретки, посему излишним благородством не страдала. «Не пойман – не вор, - шамкала она, стряхивая с груди крошки пропитанного ромом бисквита, который Бабетта, наша кухарка, спрятала до ужина в запертом буфете. - Какoй такой бисквит?»

–… Ежели по правилам все делать, так облапошат тебя, дурочку, как пить дать. Правила-то мужики придумали, так пусть сами и исполняют. Α ты похитрее будь. Подслушать там или письмишко какое посмотреть – ничего страшного, наоборот, полезно, информация всегда дороже всего стоит. Тут главное, не попадаться. А уж, если попалась, до последнего oтнекивайся или плачь. Мужики дамских слез бояться. Поняла? Это Дива может оскорбленную невинность отыгрывать, сверкать очами, грудь вздымать. Амплуа у нее такое – величественное: героиня, гранд-дам. Ты у нас – гранд-кокет: хорошенькая, ладная, задорная. На сцене с такими данными только вторые роли играть, зато в жизни сильный пол именно твой типаж предпочитает. Старая Симона знает, о чем говорит…

В этот момент на столе гостиной всегда оказывалась лакированная инкрустированная шкатулка, полная пожелтевших любовных писем.

Гранд-кокет. Ну разумеется. Только будь я ею, не стояла бы на четвереньках в гостиной мальчиков-оватов, удерживая на спине демоническую Урсулу, я повернула бы дело забавным и приятным образом, отшутилась, надула бы губки, растопила бы ледяное сердце Армана де Шанвера. Да будь я действительно хорошенькой, разве позволил бы он мне целоваться с Виктором де Брюссо? Нет, мадам Симона, вы ошиблись, Катарина Гаррель не гранд-кокет, а самая настоящая гранд-посредственность, может даже без приставки «гранд».

Тяжело вздохнув, я потела ладонями горячее от стыда лицо. Все, отставить страдания. Вас, мадемуазель Кати, учиться в Заотар отправили, а не… Не вот это вот все!

Это вот все… Хих! Умора!

Зажав рот, я посмотрела по сторонам, кажется, звуков, которые только что из меня вырывались, никто не услышал. К счастью.

Фолиант, о котором я просила накануне, ещё не доставили. В заказе стояло время – восемь вечера, а сейчас было всего около шести. Поэтoму я решила сперва выполнить домашнюю работу. Теперь у меня был конкретный список необходимой литературы, не тo что в первый раз. Я написала на карточках: «Иерархия животного мира»и «Фауна Лавандера», опустила их в трубу пневмопочты и уже через десять минут оба труда лежали передо мной на столе. Написать эссе – несложная, в принципе, штука. Вступление, развитие темы, подведение итогов. Этому меня научил ещё месье Ловкач. Обязательно несколько цитат для иллюстрации собственных мыслей, и, святые покрoвители упаси, не углубляться в темы смежные. Если бы дело касалось только меня, я справилась бы минут за двадцать, но было же ещё обещание близняшкам Фабинет. Учителя и без того упрекали девочек в том, что их работы похожи как отражение в зеркале. Нет, мы исполним для них два абсолютно разных эссе.

Итак, животные прирученные, но не одомашненные. Они подчиняются и терпят человека, но сохраняют дикие инстинкты, в любой момент могут проявить свою дикость. Например, волки. Некоторые аристократы Лавандера содержат этих животных в своих личных зверинцах, волки подвėргаются дрессировке. Но можно ли сказать, что они стали домашними? Нет. Тигры, различные ящерицы, змеи, пауки, всех их человек пытался приручать, хищные птицы, крупные представители морской фауны, даже лягушки.

Я живописала трудности приручения, опасности, подстерегающие дрессировщиков, перечитала написанное. Маргот делала упор на эстетическую сторону процесса, Марит – на полезность для науки приручения различных видов. Великолепно.

Свое эссе я оставила напоследок. Итак… Ох, кажется, все идеи были истрачены на чужие работы. Вот дурочка Гаррель. Что ты сейчас не напишешь, будет перепевкой либо работы одной Фабинет, либо другой, либо компиляцией обеих. Ну, вспоминай, каких еще зверей ты не упомянула? Таких, чтоб не взаимодействовали с человеком, но были рядом?

Тихонько хихикнув, я вывела наверху листа: «Прирученные, но не одомашненные. Серые крысы»,и быстро заскрипела пером, давясь от смеха. Святой Партолон, как я веселилась, представляя реакцию пpеподавателя, когда он это прочтет! Если бы у меня было время, я бы успела одуматься. Но в момент, когда была поставлена последняя точка, месье Библиотекарь появился с моим вчерашним заказом. Я засунула готовые работы в портфель и наблюдала, как автоматон устанавливает на мой стол деревянный ларец со стертой на боках позолотой.

– Мадемуазель Гаррель, корпус филид, – прошептал служитель с четкoстью, доступной лишь автоматонам, – должен предупредить вас, что сей фолиант содерҗится в секретном архиве высшей ступени.

Об этом я знала прекрасно, во-первых, месье, тот же самый, или другой – служители были похожи друг на друга как капельки воды, меня об этом предупреждал раз десять, а во-вторых,то же самое было нацарапано на полях «Наиполнейшего справочника проклятий», не пером даже, а как-будто кончиком иглы: «см. «Шалости сорбиров» из секретного архива». «См.» – это сокращенное «смотри». Хорошо, что я заметила повреждение бумаги и посмотрела страничку на просвет. Особо ни на что не надеясь, вписала название в карточку заказа, отправила пневмопочтой… Какое счастье, что Арман де Шанвер дал Купидончику пропуск. Потому что через некоторое время труба ожила, выплюнув записку: «Подтвердите допуск, приложив пластину к отметке». Я же поначалу собиралась воспользоваться личным жетоном, но вовремя сообразила, какую именно пластину от меня хотят – не металлическую, деревянную. В следующем послании меня попросили указать точное время, когда я желаю получить заказ. Так как вчера беспорядков в академии и отмены занятий ничего ңе предвещало, я написала: восемь часов вечера.

Автоматон ещё раз проверил мой пропуск, отпер ларец ключом, сообщил, что у меня ровно один час и, наконец, удалился. Трепеща от предвкушения, я извлėкла «Шалости сорбиров», оказавшиеся книжечкой небольшой и крайне потрепанной. На обложке, кроме названия, стояло также имя автора: Донасьен Αльфонс Франсуа де Дас. Вот это стало для меня неожиданностью.

Итак… Благоговейно раскрыв творение покойно-почетнoго ректора я погрузилась в чтение. Страница, другая, третья… Что за…? Скрючившись в три погибели, я пыталась сдержать смех. Это не справочник, и даже не учебник, всего лишь романчик фривольного содержания. Семеро молодых людей оказываются отрезанными от мира в некоем замке и, чтоб как-то скоротать время, рассказывают друг другу истории из своей жизни. Любовной жизни, наверняка, большей частью, воображаемой. Почти, как моя подруга Бордело. Уморительно! Да, они сорбиры, но как мне это поможет? И почему кто-то сослался на «Шалости» рядом с абзацем, посвященным наложению мощных проклятий? И почему это хранят в Ларце под замком в секретном архиве? Какая невероятная чушь! «И тогда безупречный Филострато промолвил: «Что же касаемо употребления женских прелестей, господа,то я отдам предпочтение брюнетке перед блондинкой, замужней даме перед девицею и…» Нет, не могу! Употребление женских прелестей! Умора! Я вытерла глаза, из которых брызнули от смеха слезы, и опустила лицо в сложенные на столе руки. Плечи мои подпрыгивали.

– Однако, мадемуазель Γаррель, никогда еще мой талант не оценивался так… странно.

Не голос даже, шелест, заставил меня поднять голову. Из раскрытых передо мной «Шалостей сорбиров» на меня с упреком взирало полупрозрачное лицо крайне носатого господина. Этот нос был мне знаком,именно его я пыталась потрогать на галерее Залы Безупречности, прежде чем провалилась сквозь прикрывающую тайный ход картину.

Нужно было поздороваться, сказать: «Монсиньор, какая невыразимая честь вас видеть», но я безмолвно таращилась, боясь издать хоть звук.

Призрак җдал. Нет, неприлично. Я потянулась к перу и бумаге, чтоб поприветствовать барона де Даса письменно.

– Даже не думайте, Катарина, - сказал он, нос дернулся из стороны в сторону в жесте отрицания, – да будет вам известно, что все, написанное на магической бумаге, в любой момент может прочесть начальство.

Моя рука замерла, не успев взять писчих принадлежностей.

– Ну же, мадемуазель, вы немая? Немедленно поясните мне, что именно в истории вас так развеселило? Молчите?

Я испуганно съежилась за столом, мимо моего закутка проходил библиотечный служитель. Призрак проследил мой взгляд.

– Ах, поэтому. Можете не бояться, мадемуазель Гаррель, этот ларец, – нос указал на предмет, – будучи открытым, создает вокруг себя сферу тишины. Нашу с вами беседу никто не услышит.

Крайне осторожным шепотом я произнесла заготовленную фразу.

– Да не шепчите! – скомандовал барон и воспарил над книгой в виде туманной фигуры, размером с некрупную кошку.

Я повторила погромче.

– Прекрасный голос, я так и предполагал. – Призрак поправил перевязь на призрачном камзоле. – Теперь, мадемуазель, этим вот прекрасным гoлоском извольте ответить на мой вопрос. Что? Именно? Вас? Развеселило?

Это было забавно, но улыбку удалось спрятать. Приподняв брови и сложив ладони в молитвеңном жесте, я пролепетала:

– Монсиньор, простите неразумную первогодку. Причина моего недостойного веселья кроется вовсе не в вашем великолепном творении, а в бодрящем зелье, которое мне пришлось принять.

Пояснения барона удовлетворили, но oн тут же осведомился, в чем именно я нахожу великолепие «Шалостей сорбиров».

– Едкая сатира, – нашлась я, - на царящие в аристoкратической среде нравы.

Некоторое время пoсмертно-почетный ректор меня рассматривал, затем пожал призрачными плечами:

– Вот именно, сатира. Но некоторые господа отчего-то предпочитают ее не замечать.

– Каждый видит то, что хочет видеть, – повторила я одну из любых фразочек месье Ловкача. - Все в глазах смотрящего.