Любовь и другие слова

— Хорошая работа, min lille blomst. — Он улыбнулся мне. — Я пойду в город за продуктами.

С этим разрешением я ушла. Мои ботинки стучали по земле, пока я двигалась по прямой от конца нашей подъездной дорожки до вершины дороги Эллиота. Звонок в дверь раздался на весь дом, доносясь до меня из открытых окон наверху. До моих ушей донесся громкий лай, за которым последовало неуклюжее царапанье собачьих когтей о деревянный пол.

— Заткнись, Дарси, — раздался сонный голос, и собака замолчала, издав лишь несколько извиняющихся поскуливаний.

Мне пришло в голову, что за те почти шесть месяцев, что мы жили в домике, я ни разу не была в доме Эллиота. Мисс Дина, конечно, приглашала нас, но папа, похоже, считал, что не стоит вмешиваться. Думаю, ему также нравилось уединение нашего дома по выходным — за исключением, конечно, присутствия Эллиота. Папе нравилось, что ему не приходилось вылезать из своей скорлупы.

Я сделала шаг назад, когда дверь открылась и передо мной предстал зевающий, лохматый Андреас.

Второй по возрасту брат Петропулос явно только что поднялся с постели — беспорядочные каштановые волосы, морщины сна на лице, без рубашки и в баскетбольных шортах, которые бросали вызов гравитации, едва держась на бедрах. У него было такое тело, в существовании которого я до этого момента не был уверен.

Так ли будет выглядеть Эллиот через пару лет? Мой разум едва мог справиться с этой мыслью.

— Привет, Мейси, — сказал он. Это прозвучало как рычание, как грех. Он посторонился, держа открытой дверь и ожидая, пока я последую за ним. — Ты заходишь или нет?

Я усилием воли заставила свои брови снова опуститься на лоб. — О, конечно.

Внутри действительно пахло печеньем. Печеньем и мальчиком. Андреас улыбнулся и лениво почесал живот. — Вы, ребята, готовы провести выходные?

Я кивнула, и его улыбка расширилась. — И очень разговорчивые, как я вижу.

— Извини, — сказала я, а потом стояла, уперев руки в бока и потянув пальцами подол шорт, все еще не зная, что сказать. — Эллиот дома?

— Я захвачу его. — Андреас усмехнулся и пошел к лестнице. — Эй, Элл! Твоя девушка здесь! — Его голос эхом отдавался в деревянном подъезде, когда мое тело залил жгучий румянец.

Прежде чем я успела ответить, раздался стук ног по полу над нами.

— Ты такой придурок! — сказал Эллиот, срываясь с лестницы и врезаясь в своего брата. Андреас хрюкнул от удара и схватил Эллиота, зажав ему голову. Андреас был выше и довольно мускулистым, но на стороне Эллиота, похоже, было желание избежать публичного унижения.

Два мальчика боролись, были опасно близки к тому, чтобы опрокинуть лампу, произнесли кучу слов, о которых я даже не должна была думать, и, наконец, разошлись, задыхаясь.

— Извини, — сказал мне Эллиот, все еще глядя на Андреаса. Он поправил очки и расправил одежду. — Мой брат думает, что он смешной, и, очевидно, не может одеться сам. — Он указал на голую грудь Андреаса.

Андреас еще больше запутал волосы Эллиота и закатил глаза. — Сейчас едва полдень, придурок.

— Думаю, мама должна проверить тебя на нарколепсию.

Тупо ударив Эллиота по плечу, Андреас повернулся к лестнице. — Я направляюсь к Эми. Рад был повидаться с тобой, Мейси.

— Я тоже, — неубедительно сказала я.

Андреас подмигнул мне через плечо. — О, и Эллиот? — позвал он.

— Да?

— Дверь открыта.

Его звонкий смех наполнил холл наверху, а затем исчез за щелчком закрывшейся двери.

Эллиот направился к лестнице, но затем остановился и, обернувшись, нахмурился на меня. — Пойдем к тебе домой.

— Ты не хочешь показать мне его?

Со стоном он повернулся и указал вокруг нас. — Гостиная, столовая, кухня вон там. — Он крутился на месте, указывая на каждую комнату ударом указательного пальца. Он пошел вверх по лестнице, и я следовала за ним, пока он бормотал: 'Лестница', 'Прихожая', 'Ванная', 'Родительская комната' и список других однообразных обозначений, пока мы не оказались перед закрытой белой дверью с наклеенной на нее периодической таблицей.

— Это моя.

— Вау, это… ожидаемо, — сказала я со смехом. Я была так счастлива увидеть его комнату, что у меня немного закружилась голова.

— Я не ставил это здесь, это сделал Андреас. — Его голос приобрел оттенок оборонительности, как будто он мог только терпеть, когда его считают на девяносто восемь процентов ботаником.

— Но ты не снял его, — указала я.

— Это хороший плакат. Он получил его на научной ярмарке. — Он повернулся ко мне и пожал плечами, опустив глаза. — Было бы пустой тратой времени избавиться от него, и он будет бесконечно ругать меня, если я поставлю его в своей комнате.

Он открыл дверь и ничего не сказал, только отступил назад, чтобы дать мне пройти мимо него в его спальню. Тревога и возбуждение охватили меня с новой силой: Я входила в спальню мальчика.

Я входила в спальню Эллиота.

Она была редкой и безупречной: кровать заправлена, только несколько грязных вещей в корзине в углу, ящики комода аккуратно закрыты. Единственный беспорядок был в стопке книг, сложенных на письменном столе, и коробке с книгами в углу.

Я чувствовала напряженное присутствие Эллиота позади меня, слышала отрывистый ритм его дыхания. Я знала, что он хочет уйти от хаоса своего дома в одиночество, но не могла оторваться. За его столом была доска объявлений, на которой висело несколько ленточек, фотография и открытка с изображением Мауи.

Подойдя ближе, я наклонилась, изучая.

— Просто несколько научных выставок, — пробормотал он позади меня, объясняя, что это за ленты.

Первое место в своей категории на научной ярмарке округа Сонома, три года подряд.

— Вау. — Я посмотрела на него через плечо. — Ты умный.

Его улыбка вышла кривой, щеки запылали. — Неа.

Я отвернулась, рассматривая фотографию, прикрепленную в углу. На ней были три мальчика, включая Эллиота, и девочка слева. Похоже, она была сделана несколько лет назад.

Дискомфорт зудел у меня в груди. — Кто они?

Эллиот прочистил горло и наклонился, указывая. Он принес с собой запах дезодоранта — слегка кисловатый и хвойный — и что — то еще, совершенно мальчишеский аромат, от которого у меня свело живот. — Это Кристиан, я, Брендон и Эмма.

Я слышала эти имена вскользь: случайные рассказы о занятиях или велосипедной прогулке в лесу. С острым приступом ревности я поняла, что, хотя Эллиот стал моим человеком, моим безопасным местом и единственным человеком, кроме папы, которому я могла по — настоящему доверять, я совсем не знала его жизни. Какую сторону его жизни видели эти друзья? Видели ли они улыбку, которая начиналась с поднятой брови и медленно переходила в забавный изгиб губ? Поняли ли они смех, который преодолел его склонность к стеснению и разразился громким 'ха — ха — ха — ха'?

— Они выглядят мило. — Я откинулась назад и почувствовала, как он быстро отошел позади меня.

— Да. — Он замолчал, и тишина, казалось, превратилась в мерцающий пузырь вокруг нас. У меня зазвенело в ушах, сердце заколотилось, когда я представила себе Эмму, сидящую на полу в углу и читающую вместе с ним. Его голос прозвучал шепотом у меня за спиной: — Но ты милее.

Я повернулась и встретилась с его глазами, когда он быстро поморщил нос, чтобы поднять очки повыше.

— Ты не должен так говорить только потому, что…

— Моя мама беременна, — проговорил он.

И пузырь лопнул. Я услышала топот ног по коридору, лай собаки.

Мои глаза расширились, когда его слова дошли до меня. — Что?

— Да, они сказали нам вчера вечером. — Он откинул волосы со лба. — Очевидно, она должна родить в августе.

— Вот дерьмо. Тебе четырнадцать. Она будет моложе тебя лет на пятнадцать.

— Я знаю.

— Эллиот, это безумие.

— Я знаю. — Он наклонился, заново завязывая шнурок. — Серьезно, я не хочу об этом говорить. Мы можем пойти к тебе? Маму тошнит уже несколько недель, папа ведет себя как ненормальный. А мои братья — козлы. — Кивнув на коробку с книгами, он добавил: — А у меня есть классика, чтобы пополнить твою библиотеку.

Папа бросил на нас знающий взгляд, когда мы вошли в дом и поднялись по лестнице.

— Разве твой день рождения не во вторник? — спросил Эллиот, следуя за мной по коридору. Его ботинки разваливались — его любимая пара клетчатых Vans, — и одна подошва издавала хлопающий звук при каждом шаге.

Я оглянулась на него через плечо. — Я уже говорила тебе об этом однажды, месяцев пять назад.

— Разве ты не должна сказать мне это только один раз?

Я повернула назад, ведя нас в свою комнату и до самого шкафа. С тех пор, как мы переехали, комната постепенно обрела свою собственную жизнь и стала завершенной: конечно, здесь были полки вдоль одной стены, кресло — мешок в дальнем углу и диван — футон на стене напротив книжного шкафа. Но всего за пару недель до этого папа выкрасил стены и потолок в полуночный синий цвет, а над головой — серебристые и желтые звезды, усеявшие созвездия. Две маленькие лампы освещали пространство — по одной возле каждого из вариантов сидений. В центре пола лежали одеяла и еще больше подушек. Это была идеальная крепость.

Эллиот свернулся калачиком на полу, натянув на колени флисовое одеяло. — И у тебя весенние каникулы?

Я пожевала губу и кивнула. — Да.

Он замолчал, а потом спросил: — Ты расстроена, что не будешь с друзьями?

— Я буду с другом. — Я посмотрела на него, многозначительно расширив глаза.

— Я имею в виду твоих подруг, — сказал он, но я не заметила, как он покраснел.

— О, — сказала я. — Нет, все в порядке. Никки едет в Перу навестить семью.

Эллиот ничего не сказал. Он смотрел, как я выбираю книгу и перекладываю подушки, прежде чем устроиться поудобнее. Думая о том, что я чувствовала, глядя на его фотографию с друзьями — и как много еще я хотела узнать о его жизни за пределами этого шкафа — я обдумывала свои следующие слова, давая им покрутиться в голове, прежде чем заговорить. — Я перестала общаться с большинством своих друзей, когда мама заболела, чтобы проводить время с ней.

Он кивнул, и хотя его глаза оставались прикованными к лежащему перед ним блокноту, я могла сказать, что его внимание было приковано исключительно ко мне.

Я пролистала первую страницу и перешла к главе, которую только что начала. — А потом, когда ее не стало, мне совсем не хотелось ходить на вечеринки и говорить о мальчиках. Как будто они все выросли, пока я собирала себя заново. У нас с Никки все еще хорошие отношения, но я думаю, это потому, что она не общается вне школы. У нее огромная семья, с которой она часто видится.

Я чувствовала, что он наблюдает за мной, но не повернулась, зная, что не смогу закончить, если сделаю это. Слова, казалось, бурлили в моей груди, это были вещи, о которых я никогда ни с кем не говорила.

— Папа пытался заставить меня больше тусоваться, — продолжала я. — Он даже организовал для меня посещение этого детского клуба, который находится рядом с его работой. — Я быстро взглянула на Эллиота, а затем снова вниз. — Он сказал, что это для общения и поиска друзей, но это было не так. Это была группа для скорбящих детей.