Солги обо мне

Глава семидесятая: Венера

Глава семидесятая: Венера

Мне остается сделать последнее сложное па в последнем акте, когда моя нога предательски «ломается» где-то в районе колена и я, не сумев удержать равновесие, падаю в самом центре сцены.

Ударяюсь затылком так сильно, что несколько секунд не слышу ничего, кроме противного пульсирующего звона в ушах.

Прямо в огромный белый круг света от прожектора.

Он должен был подсветить мой триумф, но становится огромным грязным пятном на моей карьере.

Музыка продолжает играть.

Я пытаюсь подняться, но из моих ног словно вынули все до единой кости. Даже попытка перенести упор на ладони не приносит результата - мое тело беспомощно и абсолютно мне не подчиняется. Единственное, на что я сейчас способна - беззвучно выть и смотреть в безликую темноту зала, над которым не проносится ни звука.

Они как будто замерли и ждут.

Чего? Не заявленного в программке позорного унижения так и не взлетевшей звезды?

Музыка, наконец, стихает.

Я слышу торопливых шелест нескольких пар ног.

— Не шевелитесь, - на ломанном английском с сильным итальянским акцентом говорит женский голос у меня над головой. - Мне нужно осмотреть вашу ногу, сеньора.

— Все в порядке, - пытаюсь сопротивляться я, но как только она кладет кончика пальцев на мое колено, едва ли могу сдержать крик от неожиданной резкой боли.

— Вам нужна медицинская помощь, - безапелляционно заявляет итальянка.

Когда две пары крепких мужских рук перекладывают меня на носилки, я чувствую себя старым сырым бревном - неповоротливой, абсолютно деревянной и совершенно бесполезной.

Это не могло случиться.

Я с трудом поднимаю руки, чтобы закрыть лицо ладонями. Мне нужно спрятаться от внешнего мира. Как в детстве, когда я забиралась в свой «домик» под столом, закрывалась одеялом от внешнего мира и воображала себя маленькой волшебной феей в лесной хижине. Но сколько бы я не пыталась сбежать от реальности - она все равно везде меня настигает.

Сначала за кулисами, где меня обступают другие балерины, и даже в словах сочувствия я слышу плохо замаскированное злорадство. Это жестокий мир, где каждая хочет выбраться на Олимп, потому что это единственная достойная плата за стертые в кровь ступни, разбитые колени, растяжения и сломанные кости. Но только единицам удается ее получить. И до сегодняшнего дня я была одной из счастливиц.

— Нужен рентген и полный осмотр. - Доктор вызывает «неотложку».

Я отрицательно мотаю головой и снова пытаюсь встать, но с момента падения ничего не изменилось - мое тело, как и тогда, мне не принадлежит. Я как будто хочу сдвинуть с места неподъемную плиту. Что-то настолько тяжелое, что для этого действия даже слово «невозможно» будет слишком оптимистичным.

— Вам не стоит это делать, - строго уговаривает итальянка. - У вас может быть сложная травма, ногу нужно оставить в покое.

Я опускаю взгляд вниз и прикусываю рвущийся из горла стон - мое колено немилосердно распухло, стало похожим на огромное воронье гнездо на тонкой ветке. Я теперь и ногу не чувствую, как будто вот эта посиневшая измученная конечность принадлежит какой-то другой балерине.

Но самое ужасное только впереди, потому что через минуту, когда рядом со мной появляется руководитель труппы и несколько абсолютно незнакомых мне людей, я слышу знакомую музыку из зала.

Постановка… продолжается.

Без меня.

— Все будет хорошо, - без особого оптимизма говорит наш худрук. Это не Ольховская, которая всегда находит для меня слова поддержки. У Степанова на все есть один ответ: если ты с чем-то не справилась или поломалась - значит, тебе не место в мире балета.

— Я буду готова продолжить завтра, - пытаюсь сказать я, но сама же себе не верю.

— Сейчас тебе лучше сосредоточиться на выздоровлении, Корецкая. Потом, когда встанешь на ноги, мы вернемся к этому разговору.

Музыка в зале становится громче одновременно с воем в моей собственной голове.

Я провожу всю ночь в больнице - мне делают кучу анализов и снимков, собирают даже специальный консилиум врачей - и все это время я слышу только стандартные отговорки: «Нужно дождаться результатов анализов, нужно потерпеть, с вами все будет в порядке».

Только к утру, когда становится понятно, что меня не способны успокоить даже лошадиные дозы успокоительных, в мою палату - отдельную, светлую, с видом на парк - заходит невысокий коренастый доктор в сопровождении пожилой медсестры. Пока она объясняет, что будет переводить доктора, он осматривает показатели системы, к которой я подключена (я даже не помню названия всего того, что в меня вливают, кажется, целыми ведрами) и становится рядом.

— Сеньора Вера… - Он произносит мое имя с таким подчеркнутым растяжением, будто и сам хочет как можно больше оттягивать момент главной части разговора, - как вы себя чувствуете? У вас ушиб головного мозга из-за сильного удара головой. Нужны обязательные анализы и…

— Что с моей ногой? - довольно резко пресекаю его попытку играть в любезность.

То, что с моей головой что-то не в порядке, я знаю, даже если бы предпочла не знать, потому что с момента падения она болит не переставая. И периодически я ловлю себя на том, что слышу непонятные, похожие на голоса звуки, хотя рядом в палате никого нет.

— Я танцую не головой, доктор, - твердо говорю я. - Что с моими ногами? Не уходите от ответа, пожалуйста.

Он понимающе качает головой, отодвигает в сторону легкое покрывало и разглядывает мою перетянутую конечность так, будто видит ее впервые, хотя в этом медицинском центре, кажется, уже не осталось даже медсестер, которые не зашли бы поглазеть на «бедняжку балерину».

— Доктор?! - уже почти кричу я, прекрасно зная, что веду себя как истеричка, но неизвестность просто убивает.

— У вас острый артроз коленного сустава. - Доктор выдерживает паузу, как будто дает мне время смириться с диагнозом. - Тяжелое повреждение сустава, которое, к сожалению, уже сказалось на кости. Кроме того, обследование показало, что поражены оба колена

Я откидываюсь на подушку и смотрю в белоснежный пустой потолок.

Нужно что-то сказать? Заплакать? Потребовать провести дополнительные анализы? Позвать других врачей?

Единственное, что я сейчас знаю - моя жизнь пошла по кругу. Потому что однажды, несколько лет назад, я уже упала вот так на сцене, попала в больницу - и седой доктор с умным обеспокоенным видом сыпал разными научными терминами, которые в итоге свелись к нескольким простым словам: «Ты не сможешь ходить».

— Что с этим можно сделать? - спрашиваю я, не отрывая взгляда от потолка, потому что именно там как на белом тканевом экране проносятся смазанные картинки моих воспоминаний. Точно таких же, как сегодня. Только теперь у меня другая фамилия и короче волосы. - Я готова на все, чтобы вернуться на сцену.

Медсестра мнется, прежде чем перевести, а когда делает это, доктор вскидывает руки в свойственном всем итальянцам эмоциональном порыве.

— Вам нужно забыть про сцену! - У него почти взбешенный вид. - Сеньора, сейчас речь идет не о том, чтобы вернуться в балет, а о вашей возможности самостоятельно передвигаться!

— Я это уже слышала, - говорю я.

— Ситуация очень серьезная, сеньора Вера.

Мне остается только горько усмехаться, потому что чем дальше - тем больше этот разговор становится похож на державу. Как будто и не было всех этих лет восстановления, попыток встать на ноги, долгих болезненных процедур и первых, заново разученных па, каждое из которых неизменно заканчивалось падением.

— Нужна операция, - говорит врач. Я не понимаю по-итальянски, но даже если бы не помощь медсестры, я бы, кажется, все равно догадалась, о чем он, по одной только интонации. - Очень серьезная операция, и ни один хирург не даст вам гарантию, что после нее вы сможете полноценно передвигаться без помощи…

Он запинается.

Наверное, даже у эмоциональных итальянцев отбирает дар речи, когда приходится сообщать молодой девочке, что она на всю жизнь останется инвалидом, и вместо каблуков будет «наслаждаться» выбором костылей.

— Я все это уже слышала, доктор, - дружелюбно улыбаюсь в ответ. И озвучиваю свой прошлый диагноз.

Они переглядываются.

Медсестра просит повторить, но я просто говорю, что она не ослышалась.

— Но… как? - У доктора ошарашенный вид.

— Я очень упорная. Поэтому, пожалуйста, просто скажите, что нужно делать.

— Потребуется еще несколько консультаций, - неуверенно говорит он, снова зачем-то проверяя показания системы. Я не разбираюсь в электронных циферках, но почему-то кажется, что за последние пару минут там нечему было кардинально меняться. - Но я не хочу давать никаких надежд, сеньора. Ваши суставы… после хирургического вмешательства вам потребуется длительная восстановительная терапия.

Я просто киваю.

Голова вдруг становится очень тяжелой. Может, от избытка теней прошлого, которые водят безумные хороводы вокруг костра моих тщеславных надежд, а может потому, что наконец, начинают действовать успокоительные.

— Мы сделаем все возможное, чтобы максимально…

Итальянский доктора и английский медсестры сливаются в один сплошной гул, становятся невыразительными, растянутыми, словно в фильмах, где старые кассетные магнитофоны зажевывали магнитную ленту. Но во всей этой вязкой паутине раздается выразительно громкий звонок моего телефона. Я кое-как разлепляю веки и тянусь к тумбочке. Медсестра помогает - вкладывает телефон мне в ладонь. Поднести его к уху - та еще непосильная задача, потому что я по-прежнему почти не чувствую ни свое тело, ни кости внутри него.

— Что случилось? - слышу на том конце связи глухой и резкий голос Олега.

— Я упала, - еле ворочаю языком. Откуда он узнал? Это же Олег - он знает абсолютно все. Не сомневаюсь, что даже в моей балетной школе у него есть пара «нужных людей», которые держат его в курсе всего, что со мной происходит, пока он не может меня контролировать.

— Как это могло произойти?

— Тут рядом доктор, - хотя палата вокруг меня уже потеряла четкие контуры, и я не уверена, здесь ли тот итальянец или осталась только медсестра. - Я могу дать тебе трубку и…

— Ты не закончила спектакль. - Голос Олега становится абсолютно ледяным.

— Я не смогла. - Мне странно спокойно от общения с ним, хотя таких убийственных интонаций в его исполнении я давно не помню. Возможно, он впервые настолько безжалостен. Но зато все это - хотя бы какая-то константа моей жизни, неизменная и постоянная. - Так получилось. Люди ломаются. Балерины ломаются чаще остальных.

— Я разочарован.

— Я знаю.

Закрываю глаза и, не глядя, наугад протягиваю руку в сторону тумбы.

Разжимаю пальцы и телефон падает на пластиковую поверхность в глухим обреченным стуком.

Юпитер разочарован, потому что теперь Юпитер еще очень долго не сможет блистать рядом с Примой.

Я улыбаюсь от осознания внезапно открывшейся истины наших с ним отношений.

И спокойно засыпаю.