Бурные страсти тихой Виктории

Раньше она ни о чем подобном не рассуждала. Странно, что именно эти мысли посещают ее при взгляде на соперницу, Может, потому, что и соперниц-то у нее не было?

Недаром же тянет мужчин к таким, как Лизавета. И они не видят, что она насквозь фальшивая, со своей приклеенной улыбочкой, с этими дурацкими ямочками на щеках, которые она все время демонстрирует! И локоны мокрые она зря изобразила — не идут они ей, старят. Хоть бы проконсультировалась у кого-нибудь со вкусом! Или к визажисту сходила.

А та, которую Вика разглядывала, какое-то время смотрела выжидательно, а потом лицо ее стало хмуриться: кто она такая, эта нимфетка, и чего ее на базу принесло? Лизавета точно не знала значения этого слова, но оно ей нравилось, потому что звучало умно и уничижительно для той, о ком говорилось.

— Простите, сколько вам лет? Двадцать семь, двадцать восемь? — спросила Вика неожиданно для себя самой.

У нее что-то получалось наоборот: не мысли опережали слова, а слова — мысли. Она вслед за этим подумала, что Лизавета, ко всему прочему, старше Саньки года на четыре, а то и на все пять. Недаром она назвала Вику девочкой, потому что сама уже далеко не девочка!

— Тебе-то какое дело? — возмутилась между тем Лизавета; ее злила эта неизвестно откуда взявшаяся девчонка, которую она видела впервые в жизни, и не представляла, что той от нее нужно.

— Пришла познакомиться, — ответила девица на ее невысказанный вопрос.

— Обычно при знакомстве себя называют.

— Пожалуйста. Виктория Петровская. Вам эта фамилия о чем-нибудь говорит?

Лизавета побледнела. Она даже оглянулась на грузчиков, с которыми до этого оживленно болтала, но они смотрели в другую сторону, продолжали курить и обсуждать что-то свое.

— Здесь поговорим или в какой кабинетик пройдем? — развязно спросила Виктория. — А то, может, на склад ящичной тары или куда вы там заманиваете чужих мужей?

Вика почувствовала, как заводится от своей нарочито спокойной речи. И при этом продолжала в упор разглядывать Елизавету, которая ощущала себя почти старой и рыхлой под взглядом неожиданно юной, явно физически развитой особы. Неужели и вправду это Сашина жена?

Лизавета вмиг растеряла всю свою агрессию и уверенность. Ох, права ее мама, которая обычно говорит: «Не тронь лихо, пока оно тихо!»

— Я слушаю, сестра моя, — сказала Вика и подошла к Лизавете так близко, что чуть ли не лбом в нее уперлась.

Соперница ее откровенно боялась. Примерно так, как Вика боялась мышь, на днях пробежавшую по кухне.

— Тебя как, отметелить при всех или лучше без свидетелей? — грозно спросила Виктория, как, бывало, они выясняли отношения еще в детстве. Не важно, с мальчишками или с девчонками.

А как же иначе? Разве, став взрослой, Вика дралась с кем-нибудь? А тем более с женщиной? Но в то же время вспомнить прежние навыки вряд ли ей будет трудно.

По лицу женщины было видно, как она пытается что-то сообразить. Эта девчонка — сколько же ей лет? — никак не походила на тот образ жены Петровского, который она нарисовала себе со слов Александра. Жена. Да это просто тинейджерка какая-то!

Лизавета считала себя женщиной умной и интеллигентной. Судьба занесла ее на лесоторговую базу — одно название предприятия вызывало в ней раздражение, — которую собиралась покинуть в самом ближайшем будущем.

Одно ее удерживало. Надо было обзавестись приличным мужем. Коллектив на базе в основном мужской, но Лизавета чувствовала себя здесь как лебедь в курятнике — это ее собственное сравнение. Иными словами, большинство работающих здесь были явно не ее полета.

Хотя кое-кто вызвал у нее интерес. Мужчин, которых она сочла пригодными для своих матримониальных устремлений, было двое. Один — заместитель директора, мужчина сорока лет, богатый и властный, хотя внешне простоватый. Лизавета порой ловила на себе его заинтересованный взгляд.

И другой — Александр Петровский. Первый был не женат, а второй…

Она сначала решила, что ничего ей здесь не отломится. Старший менеджер, красавчик, женился всего полгода назад, по сторонам не глядел — тут у Лизаветы глаз наметанный. Но когда он стал ей о своей семейной жизни рассказывать, Лизавета поняла, что можно попытаться из этой жизни его увести.

Все шло по плану, пока этот дурачок вчера вдруг не взбунтовался. Думал, что Лизавету можно просто взять и бросить. Правда, и она сделала ошибку, поторопилась, но теперь, взвесив все «за» и «против», решила, что еще не все потеряно.

Но вот как вести себя с юной Петровской, она не знала. Что с такой взять? Еще, поди, драться начнет, чего Лизавете никогда делать не приходилось.

Произносить какие-то успокаивающие слова не поворачивался язык, тем более что всего полтора часа назад она сама позвонила этой… хулиганке домой и что-то ей говорила… Другая бы сглотнула, а эта отношения выяснять примчалась. И ведь такая никаких доводов слушать не станет, а вцепится своими острыми когтищами, еще все лицо расцарапает. Говорят, следы от них очень долго заживают.

Вика ждала. От возбуждения она не могла устоять на месте и переминалась с ноги на ногу, как боксер на ринге. Даже отошла от разлучницы чуть подальше, чтобы иметь разбег. Или замах.

Удар, удар… Еще удар…

Опять удар — и вот

Борис Буткеев (Краснодар)

Проводит апперкот.

Или вот так сейчас вскинуть правую ногу и ударом под подбородок влупить этой разлучнице, которая от страха не иначе язык проглотила!

Ну, пусть и не в подбородок, а хотя бы под зад поддать.

— Мне не о чем с тобой разговаривать, — наконец выдавила Елизавета и собралась гордо покинуть плацдарм, где столкнулись их с Викторией интересы, но не тут-то было.

Разве не для того выходят на тропу войны, чтобы испить вражьей крови?! Вика иногда выражалась по-книжному, но это были издержки бабушкиного воспитания.

— Вы как предпочитаете, мадам, — сказала Вика, проворно заступая ей дорогу, — лишиться волос или руки?

— В каком смысле — руки? — спросила Лизавета, пятясь назад.

— В том смысле, что я вам ее сломаю!

Вика наступала. Настроение у нее было хулигански-задорное. Соперница ее боялась. Слепому было бы видно, она едва не уписалась от страха.

Теперь Вика понимала, что имели в виду ребята с ее улицы, когда говорили: «А я его взял на понт, типа “пасть порву, моргалы выколю!” И он спекся!»

Придется все-таки отпустить ее небитой. А жалко, руки так и чешутся.

Но чем-то же жажду мщения надо утолить. Ну хотя бы плюнуть на землю и носком плевок растереть.

А еще Виктория хотела сказать напоследок что-то очень остроумное, такое, чтобы припечатать эту хищницу на веки вечные, выжечь на ней клеймо… и в этот момент проснулся персональный Викин святой — «коверный клоун».

Отчего-то веселить толпу он любил именно в такие вот напряженные минуты, когда нужна вовсе не клоунская расслабленность, а сосредоточенность и точность.

Вику обманула легкость, с какой отступала назад Лизавета, не глядя под ноги. Не учла, что та здесь каждый камень знала. А вот Вика…

Она зацепилась ногой за торчащий из земли старый рельс — когда-то здесь, наверное, пролегала узкоколейка — и с размаху растянулась во весь рост, как следует, приложившись об железяку лбом.

Она уже не слышала, как Лизавета истошным голосом закричала:

— Позовите Петровского, его жена расшиблась!