Бурные страсти тихой Виктории

Глава семнадцатая

— Я приду с работы в половине седьмого, — сказала Вика, обходя стоявшего в дверях, словно истукан, мужа, — постарайся к тому времени собрать свои вещи и уйти.

— Куда? — спросил тот глупо.

— Туда, откуда ты пришел.

— Ты не захотела даже выслушать меня! — выкрикнул он.

Леонид вышел из дома, но Вика не слышала шума отъезжающей машины. Неужели он ее ждет?

— А что нового ты бы мне сказал?

Она стояла внизу, а он на лестнице, но казалось, будто Вика смотрит на него сверху вниз. Александр молчал, она была так странно спокойна, что сама себе удивлялась. Как будто вовсе не ее жизнь рушилась… нет, не рушилась, менялась как раз в этот момент.

Он опять запутался, ее красивый, но слабый муж. И опять жалеет, что вляпался и в эту историю. Женщина, с которой он был, совсем ему не нужна. То есть если бы удалось оставить все в тайне от Вики, он бы продолжал к ней похаживать и смог бы гораздо удачнее, чем прежде с Лизаветой, уворачиваться от ее матримониальных намерений, потому что с каждой такой историей он приобретал новый опыт.

— Или у нее есть муж?

— Нет, — ответил он машинально.

Стоп! История повторяется. Это уже было в случае с Лизаветой. Он будто обалдевал от событий, которые сваливались ему на голову, и Вика смогла бы так же, как те женщины, управлять им, если бы захотела. Она уже вплотную подобралась к этому ключику. И даже взялась за него. Осталось только повернуть его, но… она не хотела. Повернуть ключ, значит, заиметь возле себя некую механическую куклу. И тогда, у кого сложнее замок, тот и станет ею управлять. А еще можно наладить дела так, что тех, кто захочет прибрать к рукам красавца Петровского, бить по этим жадным рукам так, чтобы их в момент отдергивали…

Рецепт верности, усмехнулась Вика. Другой женщине он бы подошел, а ей — увы! Не из того теста она сделана. Да и не хочется из любящей женщины превращаться в жандарма, который постоянно водит на поводке изученного вдоль и поперек преступника.

— Вот видишь, значит, тебе есть куда возвращаться. Раз мужа у нее нет.

— Но это и мой дом тоже! — воскликнул он, впрочем, не очень уверенно.

— Подавай в суд, — жестко сказала Вика. — Может, и отсудишь какой угол.

Кстати, надо уточнить у юриста, причитается ли ему что-то с этого дома? Бабушкиного наследства. В крайнем случае он может оставить себе машину. Или что-то из мебели…

Стоп, скомандовала Вика самой себе. Всего-то и нажили они вдвоем машину, а деревянную кровать, стиральную машину да холодильник подарили им на свадьбу ее родители. Хорошо, что Вика не выбросила старенький бабушкин холодильник. Вполне работающий. В сарае стоит.

— Не прогоняй Блэка с крыльца, — крикнула Вика уже от калитки, — он болен! Ветеринар сказал, что ему надо полежать.

Оставалось лишь надеяться, что он со зла не станет отыгрываться на ни в чем не повинной собаке.

Но сама Вика вовсе не была так спокойна, как хотелось. Напротив, даже раздражена. А когда вышла со двора и увидела, что Леонид и в самом деле дожидается ее у ворот, то, увы, уже не смогла сдержаться.

— Почему вы не уехали? — зло спросила она, приоткрыв дверцу.

— Потому что я обещал отвезти вас на работу. — Леонид пожал плечами, глядя перед собой.

— Меня вполне может отвезти муж! — закричала она.

— Ах, значит, вы уже помирились? — тускло поинтересовался он, впрочем, и не подумав завести машину.

— Это не ваше дело!

— Не мое. Так вы будете садиться или стоя вам удобнее вымещать на мне раздражение?

Она захлопнула дверцу и почти бегом пошла к троллейбусной остановке.

Но он поехал следом, а потом остановился, приоткрыл дверцу и скороговоркой выпалил:

Нет, не ошибка — акция

Свершилась надо мною, —

Чтоб начал пресмыкаться я

Вниз пузом, вверх спиною, —

Вот и лежу, расхристанный,

Разыгранный вничью,

Намеренно причисленный

К ползучему жучью.

Вика от неожиданности остановилась, а потом забралась в машину.

— Это Высоцкий, — строго сказала она.

— Владимир Семенович, — кивнул Леонид.

— А откуда вы знаете…

— Его стихи?

— Нет, то, что они мне нравятся?

— Потому что они нравятся мне.

— Хотите сказать, у нас с вами общие вкусы?

— Это вы сказали.

— Простите меня.

— Ничего, пожалуйста.

— И не приезжайте больше.

— Не приеду. Блэк-то на поправку пошел.

— Хотите сказать, что вы пришли только из-за Блэка?

— А вы что подумали?

Вика смешалась. Она почему-то была уверена… С каких это пор она обрела в себе уверенность как в женщине? Леонид просто чувствовал себя виноватым, а она нафантазировала!

— Я подумала, что понравилась вам, — честно признала она. — Глупо, да?

— Вы правильно подумали, — улыбнулся он.

— Знаете что?!. Я замужняя женщина и не позволяю себе романы на стороне! Надеюсь, вы больше не приедете. Тем более что Блэку стало лучше!

— Последний вопрос. Почему вы были такая мокрая, если у вас нет бассейна?

— Обливалась! — выпалила Вика.

— Жаль, что у вас такой плотный, без единой щелочки забор.

— Нахал! — прошипела она.

Он, не спрашивая, остановил машину возле офиса.

— Прошу.

— Спасибо.

Вика пошла к дверям не оглядываясь, но спиной чувствовала, как он смотрит ей вслед.

На этот раз Соня, теперь в обеденный перерыв, разглагольствовала о женщинах. Наверное, кто-то из слушательниц задал соответствующий вопрос. Вика успела почти к началу ее лекции.

— Бабы тоже классифицируются на несколько типов. Мною. Первый я называю крестоносками. Эти — злейшие враги самим себе, потому что свою жизнь они приносят в жертву другим, даже если их об этом не просят. Кстати сказать, навязанные ими жертвы обременительны. Им так и хочется сказать: отстань ты со своей жертвенностью! Причем часто именно им жизнь предоставляет уйму возможностей освободиться, предлагает альтернативу, но они ею никогда не пользуются.

— Ты красиво сказала: крестоноски. Точнее, жертвы аборта, — выпалила секретарша директора. — И между прочим, я — одна из них!

— Прошу заметить, я не пользуюсь слишком уничижительными ярлыками, — назидательно проговорила Соня. — Но если вы сами такие умные, я могу и помолчать.

— Говори, больше тебе никто не будет мешать, — поддержала ее начальница Вики Елена Александровна. — А ты, Алла, не перебивай докладчика, твоя история всем известна.

Вике не была известна, но она с интересом прислушивалась к разглагольствованиям Сони: к какому типу принадлежит сама Виктория?

— Второй тип — бабы мужиковатые. Причем не всегда внешне. У них суть такая: тащить, везти, ломить, и без этой пахоты они себе места не находят. Если на такую сваливается богатство, она все равно лезет в дела обслуги и всюду сует свой нос, а если по какой-то причине делать этого не может, помирает от скуки, а то и запьет…

— Не жалеем мы свои уши, — шутливо вздохнула Елена Александровна. — Ладно, до конца перерыва еще пятнадцать минут, а потом чтобы все разошлись по рабочим местам. Нечего делать, так и скажите. Я найду вам занятие.

Она вышла из приемной, где молодые женщины собрались сегодня.

— А дальше? — заторопили Соню слушательницы.

— Третий тип — гордячка. Она назначает себе такую цену, которую никто заплатить не может. Причем цена эта вовсе не выражается в рублях или долларах, она ждет, что ее избранник не будет пить, курить, а будет всегда цветы дарить, и зарплату отдавать, и тещу мамой называть… и все как в песне. Она перебирает женихов как… как картошку и порой остается одна до конца жизни. А если выходит замуж, то считает, что муж ее недостоин и что она своим согласием выйти за него оказала несчастному царскую милость…

— Что-то женщины у тебя получились не слишком привлекательными. По-моему, ты чего-то не учла, — не выдержала Виктория.

— Возможно, что и не учла, — легко согласилась Соня. — Но я же не говорю, что это и все. Мир женщин очень разнообразен. Согласитесь, эти три типа существуют. А мой труд еще не закончен…

— Соня, ты словно не разумные существа описываешь, а микробы, которые рассматриваешь под микроскопом, — заметила все та же Алла.

— Не нравится — не слушайте, — обиделась докладчица.

Вика попыталась примерить на себя хоть один из этих типов. Она не считала, что своего мужа осчастливила. Не тащила на себе воз. Разве что когда заболела бабушка, ей пришлось покрутиться, но и то крупные вопросы все равно решал отец… А тащить на себе крест или приносить себя в жертву… Недавно она и вправду считала, что раз вышла замуж, то должна терпеть. И бороться, и страдать, потому что сама выбрала себе такого мужа, но оказалось, что страдать ей больше не хочется. И терпеть тоже.

Думала ли Вика о том, что не сможет больше выйти замуж? Нет, не думала. Она даже нахально считала, что еще может найти свое счастье. Знал бы о ее мыслях пока еще супруг Александр Петровский!

— Петровская! — позвала секретарша. — Павел Данилович зовет.

То есть отец. Зачем-то Вика ему понадобилась.

— Заходи. Садись.

Отец был с ней строг, будто Вика перед ним серьезно провинилась.

— Что это ты там придумала? Решила пойти по пути отечественных феминисток, которые ни во что не ставят брак? Ты же сама совсем недавно уверяла, что у вас с Александром все хорошо, что вы любите друг друга. А теперь твой муж звонит и говорит, что ты дала ему от ворот поворот. И даже вещи собрала.

— Нет, вещи я не собирала, — покачала головой Вика. — Я сказала ему, пусть собирает вещи и катится вон!

— Может, я что-то и перепутал, только твой муж прав. Нечего рубить сплеча.

— Значит, он тебе позвонил? — Вика поднялась из кресла и подошла к отцу поближе. — И сказал, что я просто дурью маюсь? А он не так уж сильно и провинился? Подумаешь, один раз дома не ночевал. У очередной бабы задержался. И ты предлагаешь мне его простить и все забыть, потому что принцам крови все прощается…

— Подожди, какой еще принц крови? — нахмурился отец. — Ничего такого я тебе не говорил. Да и непохоже, что в генах Александра течет королевская кровь.

— То есть мое происхождение ничем не хуже его?

— Да уж вряд ли хуже! — запальчиво произнес отец.

— Тогда назови мне причину, по которой я должна продолжать с ним жить, несмотря ни на что…

— У вас семья.

— Была. Один раз я его простила. Прошло совсем немного времени, и все повторилось. Больше я его не прощаю, понятно? Еще вопросы будут? Нет? Зато у меня есть ответ на твои незаданные вопросы: мне не нравится у тебя работать. Слишком уж плотно ты занялся моим воспитанием теперь, когда я совершеннолетняя женщина. Решил, что недовоспитал? Тогда все равно уже поздно… Мне написать заявление или ты так меня уволишь?

— Погоди. — Отец досадливо качнул головой, будто невольно допустил промах, который не знает, как исправить. — Ну прости, дурака свалял. Александр позвонил, в голосе слезы: семья рушится, помогите.

— А ты и бросился на помощь? Понимаю, мужская солидарность…

Отец тяжело вздохнул:

— Витуська, мир? Кстати, мне звонил Герман Семенович, спрашивал, не думаешь ли ты от меня увольняться. Может, пойдешь к нему? Он оклад пятьсот баксов обещает.