С оттенком помешательства

А Лина только вздрогнула и руки сложила под грудью. Под охеренно сочной, мать ее, грудью.

Взгляд рефлекторно упал на ложбинку, очертил твердую "двойку", воссоздавая в памяти ярчайший образ моей "неприкасаемой девочки". Вплоть до мельчайших подробностей: до едва заметной родники вблизи розового соска, до редкого светлого волоска на хрупком теле.

Момент — и в паху задымилось. В штанах стало дико тесно. В собственном теле мне стало невыносимо тесно, что хоть волком завывай.

Черт! Нездоровая херня.

— Довлатов, у тебя как вообще с головой? — покрутила стерва у виска, возвращая меня в реальность. — Все в порядке?

— Нет. Не в порядке! — нервным движением сплел пальцы на задней стороне шеи и отошел от источника своей одержимости на пару шагов. Только бы не покалечить ее со злости. Из чувства несправедливости. Голода. — Давно уже не в порядке!

— Заметно! — прорычала, сморщив носик. Откусил бы его, чтобы впредь не морщила.

Досчитав до пяти и протяжно выдохнув, я привел нервы в порядок. В относительный порядок.

— Зачем номер ему свой дала?

— Затем, что он попросил! — вылетело легкомысленно из ее рта.

Дура! А если он в трусы к тебе залезть попросит, ты тоже согласишься? Дашь ему еще разок? Он ведь попросит!

На сей раз каким-то чудом я смог удержать себя в руках. Ничего не пнул, не ударил, не разбил — уже хорошо.

— И что же будет в восемь вечера? Снова отправишься к нему трудиться до седьмого пота? — хмыкнул, старательно проделывая в ней дыру налитым кровью взглядом.

Промолчи! Не отвечай ничего! Или ответь, что не пойдешь! Успокой меня, скажи, что передумала! Но не делай из меня монстра, с каким не сможешь справиться!

— Отправлюсь, конечно! Я же свободный человек, — злорадно она рассмеялась, задрав голову к небу. — Или для начала мне нужно спросить разрешение у тебя?

Секундная пауза. Хруст костей. Моих костей. Я едва ли пальцы себе не вывернул.

— Это было бы верным решением, за неимением других, но ты же не попросишь? Или попросишь, м?

— С какой стати? Не думаешь, что слишком много на себя берешь? Да какое право ты имеешь разговаривать со мной в таком тоне? Ты мне кто вообще?

Совершив непозволительную глупость, она нарушила мое личное пространство. Замахнулась для удара кулаком в мою грудь, но была остановлена моей же рукой. Стиснув со всей силы тонкое запястье, я дернул ее на себя. Впечатал в грудь, выбив изо рта судорожный всхлип.

Глаза в глаза. Ее порывистое дыхание на губах. Опьяняющее. Всесильное. Дышать бы только ею. Смотреть бы только на нее и не видеть никого больше. Сжать бы ее в своих руках. Обнять крепко, вдохнуть ванильный аромат тела и прошептать ей:

"Ты у меня в голове... Как полгода назад поселилась в моих мыслях, так и живешь в них по сей день. Властвуешь. Порабощаешь меня все больше и больше. Мучаешь меня. Нельзя же так... Это могло погубить меня, поставить крест на спортивной карьере. Я ведь не был уверен, что в реале... в адекватном состоянии тебя кроет от меня так же, как меня от тебя. А сейчас... Сейчас мои руки больше не связаны, но меня не покидает мысль, что ты сука, каких еще поискать нужно. Докажи, что это не так... Поцелуй меня. Хотя бы просто поцелуй. Подари мне один жалкий поцелуй. А лучше не делай ничего, в противном случае я не смогу остановиться. Не смогу в этот раз, ты ведь знаешь. Догадываешься."

И тут вдруг лязгнуло что-то по башке со страшной силы. Будто обухом шарахнуло по темечку. Осознание. Это осознание пришло. Лина больше не моя. И никогда не станет моей. Поезд ушел. Потому что меня не устраивают объедки. И все из-за запаха, исходящего от нее. Пряного запаха, который не принадлежал ей.

Это его? Того козла?

Чужой аромат стоп-краном подействовал на меня. Он обрубил все мысли о ней. Я резко разжал свою ладонь и, склонившись к ее лицу, с хрипотой прошептал на ухо, но отнюдь уже не то, что изначально планировал:

— Я тебе никто, равно как и ты мне. Иди домой, сталкерша! Помойся, а то воняешь! — не увидев никакой ответной реакции, а только оторопь в стеклянных глазах, я яростно процедил у ее виска то, что говорил всякий раз, когда нуждался в ней: — Вали, я сказал! Скройся с глаз, пока не урыл!

Несколько секунд замешательства и... подействовало. Лина отшатнулась от меня, развернулась и кинулась к своему дому.

— Каким был придурком, таким и остался! — вякнула скрипуче, словно плакала. — Придурком и сдохнешь!

— Лучше подохнуть, чем жить с тобой со соседству! — бросил напоследок, подождал, пока она скроется у себя.

Никуда ты, сука, одна не пойдешь ни в восемь, ни в девять, ни в десять. Я клянусь. Надо будет, дом забаррикадирую! Но не выпущу одну, пока не захочу.

— Дрянь... Вот же дрянь мелкая! — ворчал, вламываясь к себе на всех скоростях и чуть ли не на бегу скидывая кроссовки.

Переводя дух, я лбом уткнулся в металлическую поверхность двери. Холодный металл остудил голову, но не до такой степени, чтобы забыть о случившемся.

— Ну, и о ком ты так пылко отзываешься? — напугал меня отец, спускающийся по лестнице.

Покосился на него и через губу ответил:

— Ни о ком.

— Ага, как же ни о ком? — прыснул он, вставая рядом. Нервируя меня.

Промолчал, прикусив язык до металлического привкуса. Полагал, отец поймет, что мне сейчас не до болтовни. Не понял. Его тяжелая рука опустилась на мое плечо.

— Север, что случилось? — тревожно поинтересовался. — По какой причине тебя так трясет?

— Не лезь, — резко повел плечом, скидывая с себя его руку, и сморщился словно от боли. — Иди, куда шел.

— Тогда, может, хотя бы от двери отойдешь?

Выпрямившись, сместился левей, освобождая проход. Однако отец с места не сдвинулся.

— Слушай, а...

— Ну попросил же не лезть! — рявкнул я, срывая злость еще и на отце.

— Да не лезу я. Ты достаточно взрослый, чтобы разобраться со своей проблемой самостоятельно.

— С какой еще проблемой? Нет у меня никаких проблем!

Отец хмыкнул недоверчиво, заставив меня посмотреть на него. Зря. Сейчас он понял все по моим глазам.

— Вероятно, с той самой, которая довела тебя до приступа бешенства. Уж не знаю, чем Зорина тебя так разозлила, но лучше тебе держаться подальше от этой девчонки, — послышались стальные нотки в его голосе, во взгляде также плавилась сталь.

— Чем лучше-то? — едва ли не заныл подобно избалованной девчонке. — С чего бы вдруг мне держаться от нее подальше?

Она — моя! Моя! Ясно?

— А с того, что в ней тебя прельщает только недоступность! Ты повернут на ней, потому что она единственная, кто не крутит задницей перед тобой! Тебя этот факт бесит. Раздражает, уж мне ли не знать! Когда не видишь никакой ответной реакции, начинаешь злиться, ненавидеть себя и ее, — железобетонно заверил он, переворачивая нутро вверх дном. — Во что бы то ни стало ты хочешь исправить это "недоразумение". Однако спешу тебя разочаровать, как только дорвешься до "сладенького", ты поймешь, что ничего особенного в ней уже нет, а дальше все пойдет по известному нам сценарию. Воспользовавшись ею, ты переключишься на другую, третью, десятую! Так и зачем портить хорошую девчонку? Просто потому что хочется испортить? Нет, Север! Не все, что нам хочется, должно непременно стать "нашим". Иногда нужно загонять себя в жесткие рамки. Пользуйся пока теми, кто хочет быть использованным, а Зорину не трогай! Ей же потом еще жить рядом с тобой!

— А я, смотрю, ты дофига проницательный... Все уже по пунктам раскинул, — оскалился, желая сплюнуть горечь прямо на мраморный пол. Кое-как сдержался.

— Поверь, я знаю, о чем говорю! — отрезал.

И я вновь начал заживо сгорать от своего помешательства, которое, судя по всему, так и останется моим помешательством. Отец никогда не ошибался. У него особая чуйка. Он заранее предугадывал финал с той или иной телкой. С точностью до дня. До гребаного часа. Он думает, что Зорина нужна мне только для одной цели... Якобы после первого раза она станет мне неинтересна...

Черт возьми, а ведь он прав. Отсюда и моя нездоровая ненависть к ней... К себе. Но я не хочу, не хочу ненавидеть ее, а она никогда не захочет меня в реальности.

— Да чтоб ты провалился со своей гребаной философией! Правильного из себя корчишь... тоже мне святоша... — взревел я, направляя увесистый кулак в стену, но вовремя одумался — остановился в считанных миллиметрах от нее.

Отец убил бы меня, если бы я проделал в стене хотя бы еще одну дыру. Он заколебался их уже ремонтировать.

— Перебесись, сынок, — ободряюще похлопал меня по спине. — Остудись в бассейне или спустись в зал и вымести всю злость на боксерской груше, но о Зориной забудь!

Фыркнул, тая внутри издирающую боль. Рвущую на части. Тряхнув головой, попытался выбросить ее из головы.

Отец прав, мне нельзя ее трогать. Но я все еще могу... наблюдать за ней... общаться с ней под видом тайного воздыхателя.

Прошелся по отцу оценивающим взглядом. С иголочки одет. Надушен как дорогой бутик. С виду и не скажешь, что сорокет не за горами.

Везет отцу. У него нет одержимостей. И не было никогда. Живет в свое удовольствие. Баб меняет как перчатки. На одной никогда не зацикливается. Ну почему я — не он?

— А ты сам куда? Дома будешь ночевать? — спросил я бодро, словно каких-то пару минут назад не был не в себе.

— Я к Васнецовым. Нужно кое-что выяснить с Пашкой, а потом... не знаю, — заметно нервно ответил. — Домой не жди. Так что можешь позвать кого-нибудь. Выпусти пар. Сегодня разрешаю. Только не как в прошлый раз! — пригрозил мне, наставив указательный палец. — На кухне не трахаться! Я там ем вообще-то!

И мне бы испытать колющую неловкость, состроить пристыженную физиономию. Но я лишь рассмеялся в голос.

— А ты все тот случай забыть никак не можешь?

Отец сначала брезгливо поморщился, а потом сам захохотал.

— Я предупредил тебя! У тебя есть своя комната, вот в ней делай все, что захочется! Хоть на голове стой!

— Ладно, бать, косяк свой понял. На кухню не зайду сегодня, честное пацанское. И машину твою больше не возьму.

— И с рукой что-нибудь сделай! В аптечке найдешь перекись и пластырь!

Мля, еще же и рука.

Я уже и забыл про нее. Из-за Сталкерши я имя скоро свое забуду...