Бегство от Франка

Я видела то же самое, что видела женщина, словно это был крупный план на экране телевизора. Быстрые движения дирижера, его пронзительный взгляд и насмешливое высокомерие, которое несомненно раздражало всех мужчин в зале. Он был не просто обольститель, кое для кого он был явно опасен. Его волосы, короткие локоны, находились в непрерывном движении. Уголки рта то поднимались, то опускались, приглашая к чему-то, что невозможно было понять. И каждый раз, когда он становился демоническим и неистовым, на губах у него мелькала улыбка, словно он обещал познакомить всех с кем-то необыкновенно интересным.

И женщина, полагавшая, что открыла дверь его номера, а на самом деле оказавшаяся на сцене в огнях рампы, считала, что этот кто-то — она. У него был взгляд человека, жившего ради чего-то, что невозможно было измерить, взвесить или оценить. Только почувствовать. Взгляд человека, явившего этот свой дар. В этом и состоит суть искусства.

В моем сне женщина стояла за спиной оркестра и смотрела на дирижера. На нее упал луч прожектора, но она даже не шелохнулась, хотя и знала, что теперь ее видит весь зал. Но у нее не было иного способа встретить его. Сперва я думала, что ею движет эротическая страсть и ничего больше. Но потом поняла, что для нее важнее сама охота. Она страстно желала того, что, по ее мнению, видели и пережили многие, и тоже хотела испытать это. Она стремилась стать ему ближе всех. А потому осмелилась не только войти туда, где, по ее мнению, был его номер, но и не остаться на месте, не убежать, когда на нее упал луч прожектора. Она понимала, что если ей удастся достичь цели, то есть подойти близко к этому человеку, она его потеряет. Но ее безумие было способно выдержать даже это. Она видела взгляд, которому подчинялся весь оркестр. Тот взгляд, который никогда не виден зрителям, сидящим в зале.

Проснувшись, я первым делом подошла к письменному столу и ввела Франка в свою книгу. Пусть он охотится за мной, чтобы разоблачить меня, у меня есть хотя бы это преимущество.

Итак. Какая-то женщина хочет перейти улицу. Возможно, она невнимательна, так или иначе, она спотыкается и падает. Острая боль в колене не дает ей подняться. Она отворачивает голову, чтобы ей в рот не попала банановая кожура, и видит ноги человека в джинсах, который опускается на колени возле нее. Когда он прикасается к ней, она понимает, что он не вымышленный. Хотя, кто знает.

— С тобой все в порядке? — слышит она после того, как трамвай проходит почти вплотную к ее голове.

Она чувствует за спиной сильную руку и поднимается настолько, что уже может ухватиться за фонарный столб.

— Ты разбила колено, — говорит он, все еще поддерживая ее.

Она опускает глаза. Кровь проступает через брюки, они порваны. Они стоили почти семьсот крон, и уж они-то точно не зарастут. Крови немного, не о чем говорить, но выглядит все отвратительно. Он помогает ей подойти к какому-то крыльцу и заворачивает на ней штанину. Она быстро старается вспомнить, не делал ли кто-нибудь то же самое в прошлом. Нет, во всяком случае, не так. Кроме множества вещей, которые мужчины обычно носят в бумажнике, у этого есть с собой и пластырь. Причем подходящего размера. Чтобы кто-то носил с собой пластырь и отдал его ей! Такого еще не случалось! Она такого не помнит. И даже тот факт — это выяснится потом, — что у него есть две маленькие дочки, которые без конца падают и разбивают коленки, не может умалить значение случившегося.

Клейкий кружок стал липким от тепла его тела и бумажника. Наконец она замечает, что у него светлые коротко остриженные волосы. По его виду трудно понять, сердит он, раздражен или весел и сосредоточен. Говоря, он помогает себе руками.

— Все обойдется, только не надо перетруждать колено, — говорит он. — Я тебе помогу. Давай выпьем по чашечке кофе?

Поскольку они еще не сделали ничего недозволенного, они открыто идут в «Арлекин».