Любовь и другие слова
- Автор: Кристина Лорен
- Жанр: Любовные романы
Читать книгу "Любовь и другие слова"
— Клянусь, — говорю я ей, — у меня нет никаких интересных новостей. Подожди — нет. На следующей неделе у меня прием у дантиста. — Сабрина смеется. — Вот к чему мы пришли, это единственное, кроме тебя, что нарушит монотонность в обозримом будущем. Работа, сон, повторение.
Сабрина воспринимает это как приглашение к свободному разговору о своей новой семье из трех человек, и она разворачивает список достижений: первая улыбка, первый смех от живота, и только вчера крошечный кулачок, точно выстреливающий и крепко хватающий мамин палец.
Я слушаю, любя каждую обычную деталь, признавая, что это действительно чудо. Я бы хотела слышать все ее 'нормальные детали' каждый день. Мне нравится то, что я делаю, но мне не хватает просто… разговоров.
Сегодня меня назначили на полдень, и, вероятно, я пробуду в отделении до середины ночи. Я приду домой, посплю несколько часов, а завтра все повторится сначала. Даже после кофе с Сабриной и Вив остаток этого дня перетечет в следующий, и — если только в отделении не произойдет что — то действительно ужасное — я не вспомню ни одной детали.
Поэтому, пока она говорит, я стараюсь впитать как можно больше внешнего мира. Я втягиваю в себя запах кофе и тостов, звуки музыки, грохочущей под суетой покупателей. Когда Сабрина наклоняется, чтобы достать пустышку из сумки для подгузников, я поднимаю взгляд к стойке, сканируя женщину с розовыми дредами, мужчину пониже ростом с татуировкой на шее, принимающего заказы на кофе, и, стоящий перед ними, длинный мужской торс, который заставляет меня остро осознать происходящее.
Его волосы почти черные. Они густые и беспорядочные, падают на уши. Его воротник загнут на одну сторону, хвост рубашки вывернут из пары поношенных черных джинсов. Его кеды Vans с выцветшим старинным клетчатым принтом. Потрепанная сумка перекинута через одно плечо и прислонена к противоположному бедру.
Стоя спиной ко мне, он похож на тысячи других мужчин в Беркли, но я точно знаю, какой это мужчина.
Его выдает тяжелая, исписанная книга, зажатая под мышкой: я знаю только одного человека, который перечитывает 'Айвенго' каждый октябрь. Ритуально и с абсолютным обожанием.
Не в силах отвести взгляд, я зажмуриваюсь в ожидании момента, когда он повернется и я смогу увидеть, что с ним сделали почти одиннадцать лет. Я почти не задумываюсь о своем внешнем виде: мятно — зеленые скрабы, практичные кроссовки, волосы в беспорядочном хвосте. Но, опять же, раньше нам никогда не приходило в голову рассматривать свои лица или степень ухоженности. Мы всегда были слишком заняты запоминанием друг друга.
Сабрина отвлекает мое внимание, пока призрак моего прошлого оплачивает свой заказ.
— Мейс?
Я моргаю ей. — Прости. Я. Прости. Что… что?
— Я просто болтала о опрелостях. Меня больше интересует, что тебя так…. — Она поворачивается, чтобы проследить, куда я смотрел. — О.
В ее 'о' еще нет понимания. Ее 'о' связано исключительно с тем, как мужчина выглядит со спины. Он высокий — это случилось внезапно, когда ему исполнилось пятнадцать. И плечи у него широкие — это тоже произошло внезапно, но позже. Я помню, что заметила это, когда он впервые навис надо мной в комнате, его джинсы были на коленях, его широкая фигура загораживала слабый верхний свет. У него густые волосы — но так было всегда. Его джинсы низко сидят на бедрах, и его задница выглядит потрясающе. Я… понятия не имею, когда это произошло.
В общем, он выглядит в точности как тот парень, которого мы молча разглядывали, прежде чем повернуться друг к другу, чтобы обменяться ничего не выражающим взглядом — Я знаю, да? — Это одно из самых сюрреалистических осознаний в моей жизни: он вырос в такого незнакомца, которым я мечтательно восхищалась.
Довольно странно видеть его со спины, и я наблюдаю за ним с таким напряжением, что на секунду убеждаю себя, что это все — таки не он.
Возможно, это может быть кто угодно — и после десяти лет разлуки, насколько хорошо я знаю его тело?
Но потом он поворачивается, и я чувствую, как весь воздух высасывается из комнаты. Как будто меня ударили в солнечное сплетение, и моя диафрагма на мгновение парализована.
Сабрина слышит скрипучий, пыльный звук, исходящий от меня, и оборачивается. Я чувствую, как она начинает подниматься со стула. — Мейс?
Я делаю вдох, но он неглубокий и какой — то кислый, отчего мои глаза горят.
Его лицо стало более узким, челюсть острее, утренняя щетина гуще. Он все еще носит очки в толстой оправе, но они больше не утяжеляют его лицо. Его яркие ореховые глаза по — прежнему увеличены толстыми линзами. Нос остался прежним — но он больше не слишком велик для его лица. И рот остался прежним — прямой, гладкий, способный на самую совершенную в мире сардоническую ухмылку.
Я даже не могу представить, какое выражение лица он бы сделал, если бы увидел меня здесь. Возможно, это будет такое выражение, какого я никогда не видел у него раньше.
— Мейс? — Сабрина протягивает свободную руку, хватая меня за предплечье. — Дорогая, ты в порядке?
Я сглатываю и закрываю глаза, чтобы выйти из собственного транса. — Да.
Она звучит неубедительно: — Ты уверена?
— Я имею в виду… — Снова сглатывая, я открываю глаза и собираюсь посмотреть на нее, но мой взгляд снова возвращается через ее плечо. — Тот парень вон там… Это Эллиот.
На этот раз ее 'О' осмысленно.
Тогда: Пятница, 9 августа
Пятнадцать лет назад
Я впервые увидела Эллиота на дне открытых дверей.
Домик был пуст; в отличие от тщательно срежиссированных 'продуктов' недвижимости в районе залива, этот забавный дом, выставленный на продажу в Халдсбурге, остался совершенно без мебели. Хотя, став взрослым, я научилась ценить потенциал неубранных помещений, для моих юношеских глаз пустота казалась холодной и пологой. Наш дом в Беркли был бессознательно захламлен. Пока она была жива, мамины сентиментальные наклонности преобладали над папиным датским минимализмом, а после ее смерти он явно не мог найти в себе силы отказаться от декора.
Здесь на стенах были темные пятна, где годами висели старые картины. В ковре была протоптана дорожка, указывающая на излюбленный маршрут предыдущих обитателей: от входной двери до кухни. Наверху был открыт вход в подъезд, коридор выходил на первый этаж, и только по краям были старые деревянные перила. Наверху все двери в комнаты были закрыты, что придавало длинному коридору ощущение легкого призрака.
— В конце, — сказал папа, подняв подбородок, чтобы указать, куда мне идти. Он посмотрел дом в Интернете и знал немного больше, чем я, чего ожидать. — Твоя комната может быть там, внизу.
Я поднялась по темной лестнице, миновав спальню и ванную, и прошла в конец глубокого, узкого коридора. Из — под двери пробивался бледно — зеленый свет — как я вскоре узнала, результат весенне — зеленой краски, освещенной поздним послеполуденным солнцем. Хрустальная ручка была холодной, но незамутненной, и поворачивалась с ржавым воем. Дверь заклинило, ее края стали неправильной формы от хронической сырости. Я толкнула ее плечом, решив войти, и чуть не упала в теплую, светлую комнату.
Она была длиннее, чем в ширину, возможно, даже в два раза. Большую часть длинной стены занимало огромное окно, выходившее на склон холма, поросший покрытыми мхом деревьями. В дальнем конце узкой стены, словно терпеливый дворецкий, располагалось высокое тощее окно с видом на Русскую реку вдалеке.
Если нижний этаж не впечатлял, то спальни, по крайней мере, подавали надежды.
Чувствуя приподнятое настроение, я повернулась назад, чтобы найти папу.
— Ты видела там комнату, Мейс? — спросил он, как только я вышла. — Я подумал, что мы могли бы сделать из него библиотеку для тебя. — Он выходил из главной спальни. Я услышала, как один из агентов позвал его, но вместо того, чтобы подойти ко мне, он направился обратно вниз.
Я вернулась в спальню, прошла к задней стенке. Дверь в кладовку открылась без всякого протеста. Ручка была даже теплой в моей руке.
Как и все остальные помещения в доме, он был неубранным. Но он не был пустым.
От растерянности и легкой паники у меня заколотилось сердце.
В глубине комнаты сидел мальчик. Он читал, забившись в дальний угол, выгнув спину и шею буквой 'С', чтобы уместиться в самой нижней точке под наклонным потолком.
Ему было не больше тринадцати, как и мне. Худой, с густыми темными волосами, которые очень нуждались в ножницах, огромными ореховыми глазами за массивными очками. Его нос был слишком велик для его лица, зубы слишком велики для его рта, а присутствие слишком велико для комнаты, которая должна была быть пустой.
Вопрос вырвался из меня, окантованный беспокойством: — Кто ты?
Он уставился на меня, широко раскрыв глаза от удивления. — Я и не думал, что кто — то может заглянуть сюда.
Мое сердце все еще билось. И что — то в его взгляде — таком немигающем, огромные глаза за линзами — заставило меня почувствовать себя странно незащищенной. — Мы думаем купить его.
Мальчик встал, стряхивая пыль со своей одежды, показывая, что самая широкая часть каждой ноги была у колена. Его ботинки были из коричневой полированной кожи, рубашка выглажена и заправлена в шорты цвета хаки. Он выглядел совершенно безобидным… но как только он сделал шаг вперед, мое сердце в панике остановилось, и я пролепетала: — У моего отца черный пояс.
Он выглядел как смесь испуга и скептицизма. — Правда?
— Да.
Его брови сошлись вместе. — В чем?
Я опустила кулаки с того места, где они лежали на моих бедрах. — Ладно, черного пояса нет. Но он огромный.
Похоже, он поверил в это, и с тревогой посмотрел мимо меня.
— Что ты вообще здесь делаешь? — спросила я, оглядываясь по сторонам. Помещение было огромным. Идеальный квадрат, по крайней мере, двенадцать футов с каждой стороны, с высоким потолком, который резко опускался в задней части комнаты, где его высота была, вероятно, всего три фута. Я могла представить, как сижу здесь, на диване, с подушками и книгами, и провожу идеальный субботний день.
— Мне нравится здесь читать. — Он пожал плечами, и что — то дремлющее проснулось во мне от этой мысленной симметрии, кайф, которого я не чувствовала уже много лет. — У моей мамы был ключ, когда семья Хэнсонов владела этим местом, но их здесь никогда не было.
— Твои родители собираются купить этот дом?
Он выглядел озадаченным. — Нет. Я живу по соседству.
— Так разве ты не вторгаешься в дом?
Он покачал головой. — Это день открытых дверей, помнишь?
Я снова осмотрела его. Его книга была толстой, с драконом на обложке. Он был высок и наклонен во всех возможных местах — все острые локти и заостренные плечи. Волосы были лохматыми, но расчесанными. Ногти были подстрижены.
— Так ты просто тусуешься здесь?
— Иногда, — сказал он. — Он пустует уже пару лет.
Я сузила глаза. — Ты уверен, что должен быть здесь? Ты выглядишь запыхавшимся, как будто нервничаешь.
Он пожал плечами, подняв одно острое плечо к небу. — Может быть, я только что вернулся с марафона.