Вкус невинности

- Знаете, Эдуард, мне бы так хотелось чем-то вас порадовать.

Он улыбнулся, удивляясь ее наивности:

- Дорогая, вы радуете меня без конца. Я никогда еще не был так счастлив. Вы ведь так хороши, Адель, так добры, так прекрасны.

- Нет… - Она трудно глотнула. - Я хотела бы порадовать вас по-настоящему, так, чтобы вам было кого сильно любить… ну, например, ребенка.

Последнее слово она произнесла почти неслышно. Не то чтобы ее тело инстинктивно требовало материнства. Она сказала эти слова неосознанно, из одного лишь желания сделать ему приятное.

Он ничего не ответил. Может быть, ее заявление и польстило его мужской гордости, но в сущности к детям он был равнодушен. Все было так непонятно в его собственной жизни, что он не хотел делать себя ответственным еще и за детскую жизнь. Он вообще не чувствовал в себе способности любить детей. Адель ему было достаточно - она ведь почти ребенок. В их ласках, какими бы бурными они ни были, Эдуард всегда контролировал себя и всегда выходил из нее раньше, чем изливал семя.

Исключением был лишь тот случай в Нейи, когда Адель просто поймала его врасплох. После этого он всегда, как бы тяжело ему ни было предохранял ее от беременности. Она, видимо, этого не понимала. И он не стал объяснять, боясь рассказом о своих предосторожностях ранить ее или заставить задуматься, насколько он не уверен в их совместном будущем.

В следующую встречу он подарил Адель изумрудное ожерелье в роскошном футляре - удивительно изящное, точно цветочная гирлянда. Она онемела от восхищения и неожиданности.

- Я никогда-никогда не имела драгоценностей! Вы делаете меня настоящей дамой, Эдуард!

- Вы лучше любой дамы, Адель. У вас такое чудесное сердце. Оно заслуживает большего, чем эта жалкая побрякушка.

Застегивая ожерелье у нее на шее, он негромко добавил:

- Это лишь маленькая, самая ничтожная благодарность за все то, что вы мне дали, дорогая. Если бы вы только знали…

- Что?

- Как я хотел бы быть достойным вас и вашей любви.

Она тревожно взглянула на него, но ничего не сказала. Уже не впервые он произносил фразы, подобные этой. Она не понимала их смысла, но они вносили оттенок беспокойства в их отношения.

А Эдуарда все чаще и чаще мучили сомнения. Будущее казалось ему все нежелательнее, непригляднее. Как хотелось бы ему замедлить этот поток времени, заставить его замереть хоть на мгновение. Что будет дальше? Чем кончится эта связь с Адель? Что станет с ней? Он знал много способов, как прилично расстаться с любовницей - дать денег, купить дом, обеспечить ренту - но ни один не подходил для Адель.

Впрочем, пока что он вовсе не думал о расставании. Но его не покидала мысль о том, из какой среды вышла Адель, что за кровь текла в ее жилах. Страстность и жадность до ласк, которые она проявляла, были свидетельством именно этой крови. Чуть позже эта самая кровь заявит о себе, понесет Адель дальше и дальше от него. А если она станет такой, как мать, то потеряет для него интерес.

Порой, раздраженный всеми этими возникшими или могущими возникнуть проблемами, он был сердит на себя за то, что вообще связался с Адель, вскружил ей голову. Черт возьми, было так заманчиво завоевать эту юную душу, получить над ней полную власть, что он не смог противиться соблазну. Он достиг всего, что хотел, но сделал хуже и себе, и ей. Себе - потому что все глубже увязал в ее чарах, что потребность быть с ней, обладать ею становилась все сильнее, а ей - потому, что она была привязана к нему совершенно беззаветно и разрыв с ним, который неминуемо когда-нибудь произойдет, станет для нее ударом.

Иногда он отгонял от себя эти мысли и, закрывая глаза на все, задавался вопросом: почему разрыв кажется ему неизбежным? Они оба хотят, чтобы это продолжалось. Кто может остановить их? Жениться ни на какой иной девушке он не намерен. А если общество сочтет себя шокированным этой связью - что ж, у него достаточно денег, чтобы ни с кем не считаться.