Звезда Парижа

8

Адель дважды в неделю — для нее это было правилом — посещала старую графиню де Суза, проводила с ней время от восьми до девяти часов вечера, очень удивляя этим многих, кто ее знал. Даже Тюфякин не мог взять в толк, чем старая взбалмошная женщина может привлечь такую своенравную особу, как Адель. Адель хранила в тайне свою мечту завладеть деньгами графини де Суза, иными словами, попасть в ее завещание, — мечта эта была, на первый взгляд, несбыточной, но, если принимать во внимание то, что старая аристократка с охотой встречала ее, ждала следующей встречи и доверительно рассказывала юной скандальной женщине о своем прошлом, можно было еще призадуматься, так ли уж несбыточна мечта, которую лелеет Адель.

Она слушала старуху всегда в пол-уха, но старалась кое-то запоминать, чтобы в следующий раз не попасть впросак.

Сама графиня, писавшая на досуге какие-то нудные романы и без меры говорившая о них, была ей не интересна, но Адель играла роль милой внимательной собеседницы так же умело, как изображала роковую женщину на своих вечерах.

Однажды у графини де Суза Адель застала герцога де Морни, вымогавшего у своей бабки денег. Она подождала, пока спор утихнет, потом, про себя улыбаясь, подошла к человеку, которого втайне ненавидела, и едва слышно, очень интимным тоном произнесла:

— Вы еще не были у меня, старина. Заходите. Я покажу вам свое поле битвы.

Шарль де Морни, отнюдь не глупый и не легковерный, тут же заподозрил подвох. Он уже был наслышан о том, какая Адель капризная, своенравная и злопамятная, и поэтому ему казалось невероятным, что она забыла проделку с фальшивыми деньгами. Прожженный негодяй, он обо всех судил по себе, а сам он ничего не забывал. В другой ситуации он только бы хмыкнул и иронически пожал плечами. Но на этот раз соблазн был слишком велик, а Адель, эта прославленная проститутка, слишком красива. Он рискнул и пришел. Она встретила его ласково, лишь слегка пожурила за ту давнишнюю выходку и даже намекнула, что сошлась бы с ним и за гораздо меньшую сумму. Скажем, за двадцать тысяч.

Он предположил, что у нее, может быть, есть долги, но всё равно подозревал: что-то тут не так.

С другой стороны, опять же, соблазн был весьма велик. Решив быть осмотрительным, Морни дня два у нее не появлялся, лишь ходил вокруг дома Адель и пытался что-то высмотреть. В конце концов, ему удалось подкупить одного из лакеев и расспросить, не делает ли мадемуазель Эрио в последнее время чего-то странного или особенного. Лакей ответил, что ничего такого нет, вот только обстановку в ее спальне поменяли да купили несколько новых зеркал. Сведения были безобидны, и Морни решился. Адель назначила ему встречу.

Распаленный донельзя, он вскоре навестил ее. «Поле битвы», о котором она так двусмысленно говорила, оказалось на деле широченной кроватью. Зеркал в новой спальне действительно было много — самых разных форм и размеров.

— Просто музей зеркал, — проговорил Морни. — Вы их, моя дорогая, коллекционируете?

— Да. Каждое отличается своими страстями, — сказала она улыбаясь.

— Какая причуда — повесить зеркало прямо над кроватью. Это очень забавно.

— В величайшей степени забавно, — согласилась Адель.

Чуть позже Морни понял, в каком смысле следовало понимать слово «страсть». Мадемуазель Эрио увлекла гостя на «поле битвы», где он полностью дал себя уверить в том, что Адель всё забыла. Да и как можно было сомневаться? Этой девчонке нечему было бы учиться у самых опытных куртизанок — настолько она изощрялась, ошеломляя фантазией.

Увы! Очень скоро ему пришлось понять истинный смысл не только слова «страсть», но и слова «забавно». Ибо очень скоро Морни узнал, что у мадемуазель Эрио, этой подлой, грязной девки, среди многочисленных зеркал есть одно зеркало без амальгамы — то самое, над кроватью, созданное нарочно для того, чтобы поиздеваться над ним. Сквозь это зеркало некоторые господа, точно в театре, смотрели на поистине акробатические номера, исполнявшиеся на «поле битвы». Таким образом, герцог де Морни оказался простым актером в живых картинах на потребу похотливым старикам. А Адель, проэксплуатировав его актерский дар абсолютно бесплатно, содрала с сиятельных сластолюбцев кругленькую сумму.

Конфуз, конечно, был величайший. Морни был в ярости. Старики князья, которые смотрели на него, без труда его узнали и не считали нужным молчать, — напротив, они находили это забавным и говорили об этом вовсю. Особо изощренные насмешники даже стали говорить, что Морни делил гонорары со шлюхой Эрио пополам, имея в виду его постоянную нужду в деньгах. За глаза его даже стали пикантно называть мужчиной легчайшего поведения. Да и разве мог он объяснить, что Адель сделала это лишь из мести, что она намеренно обманула Шарля де Морни? Ведь с другими она так не поступала, значит, он сам согласился. Морни был бессилен рассказать, из-за чего она его не терпит, ибо опасался поставить под удар себя.

Зная о ненависти к нему префекта полиции Жиске, он предпочел не затевать скандала и до поры затаился, полагая, что время предоставит ему шанс для мести.

Все смеялись над этим происшествием. Лишь графиня де Легон, странно взглянув на Адель, произнесла:

— Какое ребячество. И какая слепота. Морни — необыкновенный мужчина. Вы не сумели разглядеть его качеств и это, возможно, дорого вам обойдется.

Адель насторожили эти слова. Она даже заподозрила, уж не является Беттина де Легон любовницей герцога де Морни, и решила держать ухо востро, имея дело с ней.

Авантюра, устроенная с Морни, принесла Адель, кроме сладкого чувства отмщения, еще и четыреста тысяч франков — по пятьдесят тысяч с каждого зрителя. Их набралось целых восемь, ибо Адель сказала, что нескоро повторит такую выходку — разве что кто-то из ее знакомых «девчонок» этим займется. Подойдет ли такой выход? Князь Когари, главный любитель подобных зрелищ, сказал, что если Адель заранее покажет ему всех своих красоток и предоставит ему право выбора, то он и его друзья готовы за это заплатить.

— Я попытаюсь что-то сделать для вас, — сказала Адель. — Думаю, мне удастся полностью удовлетворить ваши запросы, дорогой князь.

Вскоре выяснилось, что не всех в Париже случай с Морни позабавил или развеселил. Был человек, которого происшедшее обеспокоило, и человеком этим был герцог Орлеанский.

— Адель, о вас начинают слишком много говорить, — сказал Фердинанд, приехав к ней. — И слишком много говорят плохого.

— Я рада, — ответила она, передернув плечами. — Это значит, что я популярна.

— Я знаю свет, дорогая, лучше, чем вы. Это опасно.

Адель рывком присела к нему на колени, обвила руками шею.

— Что вы находите скверного в том, что я посмеялась над Морни? Вы же лучше меня знаете, какой он мерзавец.

— Способ, который вы избрали, мне лично претит.

Она усмехнулась:

— Вы называете себя другом, Фердинанд, но до сих пор еще не свыклись с тем, что я шлюха. Такова моя судьба, мой жребий. Вам это стыдно? Ничего не могу поделать…

Фердинанд прервал ее:

— Говорят, вы разоряете д'Альбонов и делаете это намеренно.

— Что вам эти д'Альбоны, мой принц?

Фердинанд невольно усмехнулся.

— Да, Адель, вы, как всегда, держите нос по ветру. Вы правы, господа д'Альбоны — неважные подданные моего отца, так же, как и Монтрей, а если я стану королем, то они станут и моими недоброжелателями. Но мне всё же не приходит в голову намеренно их разорять.

Мне их даже жаль. Неужели вам они больше досадили, чем моей семье?

— Вы, Фердинанд, вообще необыкновенны, — негромко произнесла Адель. — Вы любите людей и многих прощаете. А я… я люблю только немногих, а уж не прощаю никому. Я скверная христианка, мой принц.

Адель долго раздумывала, кусая губы. Слова Фердинанда вдруг помогли ей осознать то, что лишь изредка в виде догадок появлялось у нее в голове. Д'Альбоны — роялисты. Они поддерживают этих старых-престарых Бурбонов, которых четыре года назад в третий или уж какой там раз свергли. А Эдуард — он ведь рассказывал ей, что из-за роялизма они с матерью были при Наполеоне высланы в Вену, а после Июльской революции сам Эдуард попал в тюрьму. Адель никогда не задумывалась над такими важными политическими вопросами как-то: что лучше для Франции, нужны ли стране Бурбоны, Орлеаны, Бонапарты… Всё это ее весьма мало занимало. Она лишь инстинктивно чувствовала, что нынешнее правительство для нее наиболее выгодно, поэтому мысленно поддерживала Луи Филиппа. Но даже и об этом она думала мало. И совсем недавно уяснила то, что Морис и Эдуард, по-видимому, находятся в черных списках Луи Филиппа. Да-да, и префект полиции Жиске что-то такое тоже говорил…

Спокойно и как можно убедительнее она проговорила:

— Фердинанд, если я вам скажу, что ненавидеть д'Альбонов у меня есть причина, что они если не сделали, то собираются причинить мне зло, — поверите ли вы мне на слово?

— У младшего д'Альбона есть очень милая жена и то ли двое, то ли трое детей, — напомнил герцог Орлеанский. — Не берите слишком большой грех на душу.

Адель хмуро пробормотала:

— У них есть возможность защищаться.

Фердинанд сказал, видя, что ее не переубедить:

— Ну, хорошо. Бог с вами, Адель. Постараюсь многих предупредить о том, насколько вы, моя милая, мстительны. Ну, а раз вы так близко общаетесь с д'Альбонами, окажите мне услугу — сообщите, если узнаете, что они что-то затевают против моего отца. Сообщите, если услышите от них такие слова как Нант или Бордо… В этих городах любит высаживаться наша взбалмошная кузина герцогиня Беррийская.

Фердинанд просил об этом несколько иронически, не совсем серьезно. Адель подняла на него зеленые глаза и с вызовом произнесла:

— Непременно.