Бог Боли

Глава 16

Анника

— Эй, помедленнее...

Я практически бегу трусцой, чтобы поспеть за широкими шагами Крейтона. Мы пролетаем мимо глазеющих студентов, которые, вероятно, так же шокированы его действиями, как и я.

А может, это потому, что он полуобнажен, его отточенные мышцы выставлены напоказ, и только шорты низко свисают на бедрах.

Хотя я никогда раньше не приходила смотреть его бои, известно, что Крейтон Кинг — действующий чемпион. Его отстраненность — это его сила и причина, по которой он выиграл чемпионат в прошлом году и с тех пор побеждает в каждом поединке.

Поэтому то, что он потерял самообладание в конце боя, должно было выглядеть как некое кощунство.

Его хватка на моем запястье запрещает мне даже думать о борьбе. Все, что я могу делать, это идти в ногу — или пытаться. Когда я снимаю солнцезащитные очки, чтобы лучше видеть, они падают на землю, но он не дает мне их поднять.

Мы идем дальше и дальше, мелькая мимо студентов и местных жителей, а потом спускаемся на пустые улицы и проходим мимо закрытых магазинов. Я пытаюсь говорить успокаивающим тоном, сказать ему, чтобы он сбавил темп, но он меня не слышит.

Он — зверь, у которого единственная цель — сбить меня с ног.

Ночной воздух проникает в мои кости, и я благодарна, что надела толстовку: она не только согревает меня, но и обеспечивает столь необходимую мне анонимность.

— Я не против того, что меня похитили и все такое, но не мог бы ты идти помедленнее? — я пытаюсь шутить. — Невозможно идти в таком темпе.

Он смотрит на меня через плечо, глаза темные, напряжение пульсирует в его теле.

— Заткнись.

Мои слова замирают в горле. Наверное, это значит, что он злится. Нет, возможно, это нечто большее.

Но почему эти разрушительные эмоции направлены на меня? Я же не сделала ничего плохого.

Чтобы не усугубить свое положение, я прикусываю язык и позволяю ему тащить меня Бог знает куда.

Спустя, казалось бы, вечность, мы приходим на пляж. Люди обычно идут туда, где есть песок, чтобы насладиться водой и видом.

Но только не Крейтон.

Он ведет меня к скале, острые части которой похожи на клыки диких животных.

Я изо всех сил пытаюсь освободиться.

— Нет, нет. Я туда не пойду.

Он тянет меня за руку, но я не двигаюсь.

— Я сказала, что не пойду туда. Странные твари живут на этих камнях, поджидая свою следующую жертву. Кто знает, какое животное может наброситься на меня в темноте?

— Единственное животное, о котором тебе стоит беспокоиться, это я.

Мои губы разошлись, и он воспользовался моментом моего недоумения, чтобы потянуть меня за запястье, увлекая за собой на вершину огромной скалы.

Я внимательно наблюдаю за окружающей обстановкой. Вокруг темно, небо затянуто облаками, и только далекий уличный фонарь освещает ночь.

Волны разбиваются о берег со свирепостью, от которой по моему позвоночнику пробегает дрожь.

Крейтон бросает меня вперед так, что я стою спиной к воде, а он возвышается надо мной.

В темноте он кажется чудовищным, вырезанным из ночи и созданным специально для того, чтобы наказывать.

Он — опасное насилие в красивой маске. Сухая кровь прилипла к линии волос, уголок губы порезан, а синяк украшает скулу.

Я все еще изучаю его, когда он одним движением прижимается ко мне, его голодный взгляд раздевает меня догола, а его интенсивность пульсирует с каждым глотком кислорода.

Моя нога соскальзывает, и я вскрикиваю, хватаясь за его напряженную руку.

— О чем, черт возьми, ты думаешь?

— Это я должен спросить тебя об этом.

— Меня?

Он ничего не говорит, продолжая смотреть на меня, вероятно, прикидывая, как он положит меня к себе на колени и отшлепает.

Я дрожу от этой мысли, но игнорирую пульсацию между ног.

— Если ты не скажешь мне, что, по-твоему, я сделала не так, я не смогу это понять. Как бы мне ни хотелось читать мысли, у меня, к сожалению, нет такой суперспособности.

— Один.

— Да ладно. Ты сейчас просто злобный и несправедливый.

— Два.

— Крейтон! — гнев бурлит в моих венах, но я знаю, что если буду продолжать руководствоваться этой эмоцией, то только зарою себя в яму.

Особенно с учетом того, что он смотрит на меня так, словно находится на точке взрыва.

Поэтому я сглаживаю свой тон, делаю шаг ближе к нему, мой голос смягчается.

— Ты можешь, пожалуйста, сказать мне, что происходит?

— Держись подальше от Илая.

Мои брови сгибаются.

— Разве он не твой брат?

— Это не значит, что ты можешь быть с ним близка.

— Почему нет?

— Перестань задавать вопросы и делай, что тебе говорят.

Это один из тех случаев, когда я обычно выстреливаю едва продуманным ответом и навлекаю на себя неприятности. Но я заставляю себя сохранять спокойствие. За несколько недель, проведенных в компании Крейтона, я поняла, что он не испытывает человеческих эмоций, как все мы.

Он не бездушен, как, скажем, Киллиан, Николай или даже Джереми. Дело не в том, что ему все равно. Он просто выбирает не делать этого. Это сознательное решение, которое он принял давным-давно.

Это значит, что у него есть чувства, недостатки и секреты, которые я пытаюсь разгадать.

И чтобы сделать это, я не могу руководствоваться эмоциями. Он не только плохо на них реагирует, но и чем больше я обостряю, тем глубже он уходит в свой садистский разум.

Поэтому единственный способ разрушить его крепкие стены — это с готовностью открыть свои собственные и показать ему уязвимую часть меня.

— Ты ведь знаешь, что я на твоей стороне?

Его хватка смягчается на моем запястье.

— Правда?

— Конечно. Я твой фанат номер один и в настоящее время саботирую всех остальных фанатов, а именно Гарри, чтобы они перестали жаждать тебя. Я подкуплю его роскошными средствами по уходу за кожей и дам тебе знать, как это работает.

Его губы подергиваются, и это самое близкое к улыбке, что он предлагает, поэтому я выхватываю ее, запираю в уголке своего сердца с его именем на нем, и прижимаюсь еще ближе.

— Дело в том, что, поскольку я на твоей стороне, мне нужно, чтобы ты доверял мне, верил в меня и рассказывал мне разные вещи. Я клянусь могилой Чайковского, что сохраню это в тайне.

— Это так?

— Абсолютно.

— Хорошо.

— Правда? Хорошо?

— Да. Взамен ты перестанешь вспоминать Чайковского.

Я делаю паузу.

— Но почему?

— Мне не нравится, когда ты восхищаешься другими мужчинами.

— Но он мертв. Он мертв уже больше века.

— Мне все равно.

Я не могу сдержать фырканье, которое вырывается у меня.

— Возможно, ты... ревнуешь к мертвому старику?

— Полагаю, это означает, что ты не заинтересована в этой торговле. — Он отпускает меня и идет садиться на близлежащий камень.

Я следую за ним и откидываю капюшон своей толстовки с волос, позволяя им развеваться на ветру. Несколько минут я наблюдаю за окружающей обстановкой в поисках жуткого животного. Когда я не вижу ничего подозрительного, я вытираю уродливую, грязную поверхность и устраиваюсь рядом с ним.

— Отлично, отлично. Больше никакого Чайковского.

Только не в моей голове.

Он бросает на меня одобрительный взгляд, а затем снова сосредотачивается на океане, оставаясь молчаливым, как ночь.

Но отсутствие слов никогда не подрывает его внушительного присутствия. Он склонен превращаться в смертоносное оружие, если захочет. Нет, это не выбор. В нем есть разрушительная энергия, которой нужен выход. Он подобен скале, на которой сидит, неподвижной и твердой. Но волны все еще бьются о его твердую поверхность, пытаясь все дальше и дальше, чтобы в конце концов достичь его ядра силой своего упорства.

Это я. Я — волны. Волны — это я.

Я ударяюсь плечом о его плечо.

— Вот где ты выполняешь свою часть сделки.

— Тебе нужно научиться терпению.

— Абсолютно, с тех пор как ты вытащил меня из клуба, как пещерный человек.

Его голова наклоняется в мою сторону.

— Пещерный человек, да?

— Алло? Ты видел выражение своего лица?

Его взгляд снова теряется в бурной воде.

— У меня всегда была необъяснимая потребность защитить тебя.

— Я могу стрелять из пистолета лучше, чем профессионал, ты знаешь. Папа тренировал меня с самого детства, после того, как один сумасшедший пытался меня похитить, так что я идеально стреляю и никогда не промахиваюсь. И Джереми часто говорит мне носить оружие. Смысл в том, что я могу защитить себя и надрать задницу. Ну, надрать задницу, но это уже семантика. Кроме того, в клубе я не была в опасной ситуации.

— Мне не нравится, когда другие трогают то, что принадлежит мне. Особенно Илай.

Мое сердце дрогнуло при этом слове. Мое. Он сказал это раньше в клубе, но я была больше обеспокоена тем, что меня похитили на глазах у всех тех зрителей, на которых Крейтон не обращал никакого внимания.

— Почему особенно Илай?

— Он анархист. Из тех, у кого нет другой цели, кроме как наблюдать за тем, как мир переворачивается с ног на голову. Если он возьмет тебя на прицел, тебе конец.

О.

— Я думаю, он просто обиделся, что ты никогда не упоминала его при мне.

— Он такой навязчивый.

— Илай? Навязчивый?

— Да, он не оставляет меня в покое, и это не из-за отсутствия усилий с моей стороны.

— Из того, что я видела на его IG, он такой только с тобой. В остальном он больше похож на Килла, абсолютно отстраненный и при этом создающий прямо противоположный образ.

— И откуда ты это знаешь?

— Мы подписаны друг на друга.

— Подписаны?

— Ах, да. Я забыла, что ты не пользуешься социальными сетями. Мы следим друг за другом.

— Ты следишь за ним?

— Почему бы и нет? Смысл социальных сетей в том, чтобы следить за людьми.

Он сужает глаза.

— Отпишись от него.

— Нет.

— Анника. — Звучание моего имени в его глубоком, грубом голосе — не что иное, как приказ.

— Перестань быть тираном. Кроме того, я подписана на Реми, Брэна и даже на Лэндона. Не говоря уже о Николае, Гарете и Киллиане. Должна ли я их тоже удалить?

— Желательно.

— С тем же успехом можно сказать, чтобы я удалила свои социальные сети.

— Желательно.

Я фыркнула.

— Ты невозможен.

— И ты настолько не в себе, что это меня чертовски бесит. — В мгновение ока его пальцы сжимают мою челюсть.

Я вижу, как темнота проникает в его черты. Воздух смещается от его серьезного взгляда и его не очень тонкого плана уложить меня на колени и извлечь свои наказания из моей кожи.

Но мы еще не закончили разговор.

— Ты всегда можешь завести свой собственный аккаунт и подписаться на меня, — предлагаю я. — Так ты будешь знать всех, с кем я общаюсь.

— Не в этой жизни. — Его большой палец гладит мой подбородок, вперед-назад, с нарастающей интенсивностью.

— Стоит попробовать. — Я натягиваю рукав толстовки на руку и вытираю засохшую кровь. — Почему ты дерешься?

— У меня слишком много избыточной энергии, которую я могу выплеснуть только через причинение насилия и боли.

Желание.

Импульс.

Часть его сущности.

Но почему он такой, какой он есть?

Вместо того чтобы спросить об этом, я задаю вопрос:

— Что произойдет, если ты не выплеснишь её?

— Ничего хорошего не происходит от сдерживаемого давления. — Его губы сжались в линию. — Если ты рассматриваешь варианты, чтобы изменить меня, оставь это.