Деспот

Глава 35. Все будет хорошо

Стоим красивые, нарядные с тонкими свечами в пальцах перед грузным Батюшкой, что бубнит молитву. Над нашими головами держат венчальные короны Виталий и Елизавета. На мне скромное подвенечное платье из плотных кружев с длинными рукавами и прозрачная вуаль, а на Мироне строгий фрак с белой розочкой в петличке. Когда я его увидела во всем этом великолепии, то чувств не лишилась, а он мне на ушко шепнул, что ждет не дождется, когда отымеет меня в этом “охренительно скромном платье”. Я для приличия вспыхнула смущением, чем раззодорила его еще сильнее.

Елизавета за спиной тихонько всхлипывает от радости за брата, который, как обычно, невозмутим и сдержан, но я-то знаю, что он взволнован. Венка на виске бьется и сдает его с потрохами. Я тоже хочу всплакнуть, но держусь и подозреваю, что я и Мирон выглядим со стороны очень серьезными и напряженными, потому что Батюшка периодически с тревогой всматривается в наши лица. Воздух пропитался запхами сладкого ладана и воском.

А еще я пытаюсь в убаюкивающем говоре уловить нить и понять смысл молитвы, а она сложной конструкции, витиеватая и искажена разной тональностью. Если все свести к единому знаменателю, то счастья нам, любви и детишек побольше.

На венчание были приглашены не только родственники и друзья, но и те, с кем Корольковы тесно повязаны в бизнесе. Никого из них знать не знаю, кроме нескольких и то заочно. Например, сердитого Сютина из департамента благоустройства. Мужик и правда очень мрачный и злой, будто у него минут пять назад умерла любимая собака.

Ивана, которого я облила виски, Мирон отказался приглашать, когда заметил, как я слабо скривилась при упоминании его имени. Видеть не хочу этого борова. Да и не место порочному уроду в Храме Божьем.

На подушке выносят обручальные кольца, которые мы были вынуждены снять для освящения. Мы испиваем кагора из золотой инкрустированной чаши и Батюшка кольцует Мирона, осенив трижды обручалку:

— Обручается раб Божий Мирон рабе Божией Софье во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

А затем и на мой палец нанизывает кольцо. И именно в этот момент я теряю самообладание. У меня подкашиваются ноги, но Мирон не дает мне упасть и придерживает за локоток. Батюшка смотрит на меня, и мне кажется, что он думает: бледную невесту притащили в Храм против воли и насильно выдают замуж. Я воодушевленно улыбаюсь, чтобы его успокоить, но, судя по тому, как он бросает беглый обеспокоенный взгляд на Мирона, у меня не получилось развеять его подозрения.

— Мы тут по любви, — хрипит Мирон.

Слышу, как всхлипывает мама на пару с Ингой, и Елизавета позади шепчет:

— Я так рада за вас, зайчики.

Целомудренный поцелуй, и я смотрю в глаза Мирона, который ласково и уголками губ улыбается. Я бы не поверила, если бы кто-то сказал две недели назад, что я не только официально выйду замуж и поставлю подпись в загсе на заявлении, но обвенчаюсь при огромной толпе народа под сводами Храма Христа Спасителя. Это ведь какая-то сказка, которая, не будем спорить, началась не очень красиво, но важно, как она закончится.

И Мирон пообещал, что закончится она совместной старостью у пруда с утками и жабами в окружении внуков и правнуков, потому что, внимание, “он так решил”. И я, как послушная жена, не смею оспаривать его решение. Да и вряд ли мое “против” возымело бы какое-то влияние на него. Мирон со свойственной ему эгоистичностью и твердолобостью, принудил бы меня к семейному счастью.

Через неделю я уже нежусь под ласковым солнцем на берегу лазурного моря. Медовый месяц никто не отменял. Наслаждаюсь жизнью, вслушиваясь в шум волн, и меня накрывает слабость и приступ сильной тошноты. Выплевываю на песок безалкогольный мохито, и тяжело сглатываю, а потом прижимаю ладони к ноющим грудям и в растерянности гляжу на Мирона, который выходит из воды подобно морскому божеству.

— О, Софушка, ненасытная моя хищница, — он промакивает волосы полотенцем, насмешливо наблюдая, как я испуганно жамкаю грудь. — Провоцируешь?

— Я, кажется, беременна…

— Я об этом знал уже две недели назад, — валится на шезлонг.

— Ты опять про гадалку? — возмущенно охаю я.

— Рамона, кстати, двоих увидела, — выдавливает солнцезащитный крем на ладонь.

— Одного же.

— А потом двоих. Мама запросила другой расклад.

— Я не верю в гадалок.

— И очень зря. Одна из них тебя венца безбрачия лишила. Будь благодарна. Твой скептицизм оскорбителен. Они же работают с тонкими материями.

Меня беспечность Мирона возмущает. Хочу вспылить, но замечаю в его глазах затаенную тревогу, которую прячет за тем, что старательно размазывает крем по предплечью уже две минуты.

— Мирон.

— М? — продолжает натирать предплечье.

— Ты же решил, что все будет хорошо, — я присаживаюсь к нему и беру тюбик с кремом. — Значит, так и будет.

Мои ладони скользят по его плечам, груди и животу. Мой. Мрачный, обеспокоенный и загорелый.

— Каким я буду отцом? — внезапно спрашивает он меня, и с ожиданием смотрит в глаза.

В голубом небе пролетает крикливая чайка.

— Хорошим. Ты лучше скажи, какой матерью буду я?

— Хорошей, — уверенно отвечает Мирон. — И это не обсуждается.

— Тогда нам нечего бояться?

Отнимает тюбик солнцезащитного крема, сгребает в объятия и целует. Рядом шуршит море, набегая волнами на мелкий белый песок, солнце прогревает до самых костей, а воздух пьянит солью и чистым звенящим счастьем, к которому меня и Мирона толкнуло собеседование в три часа после полудня.

Эпилог

— Сава! — вскрикиваю я, когда младший из двойняшек с хохотом забегает в пруд по пояс в желании поймать испуганную утку, что отплыла к противоположному берегу. — Стой! Стой, Сава!

Ему и его брату Богдану четыре. Только если младший спокойный, рассудительный, то старший шкодничает, везде лезет и закатывает грандиозные истерики, от которых трясутся стекла на окнах. И как астрологи объяснят, что у двух мальчиков, рожденных в один день такие разные характеры? Они только внешне походят друг на друга: оба чернявые и бледнолицые.

Вот и в этот раз отвлеклась на порхающую желтую бабочку, как он в мгновение ока оказался в воде. С громким восторгом хохочет. Сколько раз я его вытаскивала из воды? Раз десять.

На детский бассейн, что стоит в нескольких метрах от пруда, Савелию и дела нет. Куда интереснее поплескаться в грязной и мутной воде. Дети удивляют своей нелогичностью.

— Сава! — ковыляю к пруду, придерживая раздутый живот, в котором ждут своей очереди еще две крошки, — пожалей маму.

Богдан сидит на ступеньке беседки и флегматично наблюдает за братом, который собирает в ладошки воду и выплескивает ее веером радужных брызг в сторону утки, которой очень повезло быть единственно выжившей после нападения дикой лисы. Хвостатая мерзавка год назад ночью передушила четырех птиц в птичнике, а пятая отделалась шоком и вырванными перьями из правого крыла.

— Кыс-кыс-кыс, — Сава тянет руки к настороженной птице. — Иди сюда.

Если он спаслась от лисы, то точно не купится на подозрительное “кыс-кыс-кыс”, которое и кошку напугает. Голос у Савелия повелительный и низкий. Уже сейчас можно сказать, что он будет пугать людей басом, когда вырастет.

— Савочка, сладкий, — вывожу его из пруда, — маму надо слушаться.

Но у нас в семье слушают папу, а маму любят. Стоит попросить Мирона, чтобы он провел воспитательную беседу, что в пруду купаться нельзя, а утки не откликаются на “кыс-кыс-кыс”. Задумываюсь над тем, а на что отзываются утки?

— У него штаны мокрые, — резюмирует Богдан и подпирает ладошками лицо.

По дорожке к нам бежит няня Дарья, которая отошла на несколько минут переговорить с дочерью по телефону. Приятная и добрая женщина, которая во многом мне помогает. Без нее бы точно свихнулась. Материнство — сложная наука и я ее только постигаю. Очень стараюсь быть хорошей мамой, но когда Савелий игнорирует мои просьбы не лезть в пруд, я начинаю сомневаться в своей компетенции.

А когда швыряется едой, льет на голову компот и отказывается от каши я хочу плакать С ним, кстати, попытки сыграть в соревнование, кто быстрее съест ужин, не сработают. В принципе, как и с Богданом, который слишком серьезен для подобного невинного обмана.

— Опять?! — она смотрит на насупленного и мокрого насквозь Савелия.

Дарья тоже устала от вечно мокрого и грязного Савочки.

— На секунду отвернулась, — тяжело вздыхаю я.

Раздумываю над тем, чтобы закопать пруд или огородить его высоким забором до того момента, пока Савелий не подрастет и не потеряет к нему интерес. Нет. Я и Мирон летними ночами сидим в беседке и наслаждаемся умиротворенностью, урчанием жаб и кряканьем утки, которая, похоже, и не спит вовсе.

— Второй идет! — охает Дарья. — Богдан! А ты чего?

Оглядываюсь. Богдан стоит у кромки пруда и серьезно смотрит на меня, а потом опускает носочек воду и тут же отходит.

— Мокро. Фу, — трясет ногой.

И не поспоришь. Это он в меня такой разумный вышел. Хотя ладно, я и в истериках Савочки узнаю себя. Они у него, ух какие, отчаянные. Прямо как у мамочки, когда ее накрывает гормональный перепад.

Дарья берет Савелия за ладошку и ведет к дому. Опомнившись через секунду, он рявкает:

— Мама! — и тянет руку ко мне. — Богдан!

Без мамы и Богдана он против того, чтобы ему сменили мокрые штанишки на сухие. Переглядываюсь со старшеньким, который вздыхает и шагает за братом. Прижимаю руку к животу, когда меня изнутри требовательно пинают. Как я справлюсь с четырьмя?

— Когда папа приедет? — спрашивает Савелий, когда я натягиваю на него чистые штаны в зеленую полоску. — Когда?

— Скоро, — успокаивает его Богдан, раскручивая колесо игрушечной машины.

А папа явится через два часа. И по обыкновению с охапкой цветов. В день, когда я с криками дала жизнь его сыновьям, он решил, что теперь его святая обязанность закидывать меня пышными и шикарными букетами, которые меня каждый раз радуют.

Представьте эту картину: из машины выскакивает с роковой улыбкой красавец с букетом пионов, которые он вручает с ласковым поцелуем, и шепчет на ухо жуткие пошлости. Боже, поскорее бы он уже приехал. Я соскучилась по его незаметным игривым щипкам, поглаживаниям и нежностям.

Моя сказка закончилась “жили долго и счастливо”. И Мирон очень для этого постарался. Даже на место личной секретарши нанял матерую пожилую тетку из родственниц Марии Ивановны, чтобы я не взревновала его ненароком. Понятное дело, что периодически меня терзали нехорошие мысли, когда он задерживался на встречах, но реальных поводов для скандалов и истерик не давал.

Пусть с Ингой мы не стали близкими подругами: у нас ложились тихие и уважительные отношения без несправедливых претензий и обид, но она внезапно нашла родственную душу в моей маме. Их сблизила тяга к эзотерике. Именно она активно выступила за то, чтобы мои родители прекратили упрямиться и переехали в Москву поближе к внукам. И к ней. В общем, дружат, чаи гоняют и картишки раскидывают на будущее, пока папа и свёкор сидят в другой комнате и ведут чисто мужские разговоры за стаканчиком виски или бренди. Иногда к ним присоединяется Мирон.