Бурные страсти тихой Виктории

Он нарочно говорил громко, для Вики, всеми силами старался показать, какое у него хорошее настроение и как все у них дома хорошо. Вот только Виктория неизвестно почему кочевряжится, пытается развалить их такой удачный, счастливый брак!

Сегодня Вика сварила зеленый борщ, пожарила курицу с молодой картошкой на гарнир. И когда Александр возник в дверях кухни, сказала ему спокойно:

— Мой руки и садись за стол.

Он на мгновение сбросил маску уверенного в себе человека. В глазах его метнулось недоумение: жена собирается с ним помириться или… или это какой-то подвох?

Теперь Вика все читала по лицу мужа. Он тут же решил отбросить второй вариант. Вспомнил, видимо, как западают на его красу другие бабы, и решил, что собственная жена тем более не захочет упустить такого единственного и неповторимого.

— Ужин примирения? — несколько развязно поинтересовался он.

— Ужин выяснения отношений.

— Разве мы не выясняли их почти семь месяцев назад, когда скрепили свои отношения узами брака?

Он продолжал делать вид, что ничего страшного между ними не произошло. Пошел, напевая, в ванную, вымыл руки и сел за стол, который Вика между тем накрыла.

Попробовал ложку борща, другую и промычал:

— Божественно! Не выпить ли нам по такому случаю чего-нибудь легкого?

— Есть бутылка вина. «Коварство и любовь».

— Неси! — благодушно разрешил он.

Виктория почувствовала, что упускает из рук инициативу. Обычный ужин обычных супругов? Она едва не застонала, но опять ее взгляд упал на конверт с фотографиями, которые предусмотрительно положила на разделочный столик. Чтобы были под рукой.

Александр открывал штопором бутылку, Вика поставила рюмки. Опять идиллия. На этот раз обманчивая.

Он поднял рюмку:

— За мир в нашем доме.

Виктория в какой-то момент даже растерялась. У нее нет никакого опыта выяснения этих самых отношений. Еще немного, и Санька все ее усилия сведет на нет! И будет тянуться их существование во лжи и равнодушии. И Вика совсем перестанет себя уважать. Ведь так проще: не предпринимать никаких усилий. Сделать вид, что все хорошо…

— Нет! — Усилием воли она стряхнула с себя этот дурман.

— Что — нет? — высокомерно удивился ее муж.

— Нет в нашем доме никакого мира. И никогда не будет!

Он с показной досадой отставил рюмку.

— Опять ты начинаешь. Тростинка, разве мы с тобой плохо жили?

А вот это уже спекуляция. Намекает на то, как они любили друг друга. Как им было хорошо в постели… Взывает к чувствам, которые сам же предал!

— Хорошо, — спокойно согласилась Вика, хотя внутри у нее все клокотало. — Но это уже в прошлом.

— Продолжаешь разыгрывать оскорбленную добродетель? Подумаешь, муж один раз не ночевал дома! И из-за этого рушить семью, отказываться от всего хорошего, что было…

— От хорошего я не отказываюсь. Оно останется со мной. В воспоминаниях. Хочу лишь узнать: когда ты уйдешь?

— С какого перепугу я должен уходить из своего дома? Только из-за того, что моя жена — истеричка?

Вика усмехнулась. Как, оказывается, просто прогнозировать действия человека, когда событие с его участием хорошо изучено. Это уже было. Он перекладывает на ее плечи все, что случилось между ними. Теперь она истеричка, вдобавок к невезучести и косорукости.

— То есть ты считаешь, что нет серьезного повода, чтобы нам с тобой расходиться? — Опять пришлось начать сначала; когда увязаешь в мелочах, до главного можно так и не добраться.

— Считаю! — Петровский разве что не подбоченился.

— Тогда что ты скажешь насчет этого? — Она бросила перед ним конверт с фотографиями.

Все получалось вовсе не так, как Вика задумывала. Она хотела, как делала всегда, сначала накормить мужа. Он же пришел с работы! Но все пошло наперекосяк, и Александр даже отставил в сторону бокал, который до того с таким энтузиазмом поднял.

Теперь он некоторое время сидел, тупо глядя на конверт, а потом приоткрыл его и вытащил фотографии.

Посмотрел одну фотографию, вторую, третью.

Вика не успела понять, которая из них разозлила его больше остальных. Может, та, с пощечиной?

Он вскочил и швырнул снимки на стол. Они разлетелись, и одна из фотографий спланировала прямо в тарелку с борщом.

— Дря-янь! Ты такая же дрянь, как эти похотливые суки! Почему никто из вас не может оставить меня в покое! Хоть бы вы все провалились!

Вот это да! Куда в момент подевалось его благодушие? Его уверенность мужа и главы семьи, у которого одна-единственная женщина — его жена? Теперь уже она не одна. Она со всеми. С ними. То есть со всеми остальными женщинами страны и мира.

— …С самого детства мне не продохнуть от бабской назойливости. Я никогда не был свободен. «Женщины — слабый пол»! Какой дурак это придумал. Рыбы-прилипалы! Акулы!

«Определился бы, что ли, — акулы или прилипалы? К какому виду он относит меня?»

Странно, Петровский кричит, чуть ли не слюной брызгает, а у Виктории какая-то необычно ясная голова. Почему она с самого начала не чувствовала себя такой спокойной и рассудительной? И даже снисходительной к расходившемуся мужу?

А всего-то она уличила его в обмане. Не поймешь, когда она ему верит — плохо, когда не верит — еще хуже.

— И главное вдолбили в голову: женщин нужно уважать. Почему я всегда должен был их уважать? Почему желание женщины для мужчины закон?! Почему я никогда не мог женщину оттолкнуть? Назвать ее тем именем, которое она заслуживает?

Он яростно потер лоб, словно его мысли ворочались внутри черепа, как живые, и этим причиняли ему боль.

— В какой-то миг мне показалось, что ты — единственная, которая ничего не станет от меня требовать. Лезть в глаза со своей любовью!.. Тебе показалось мало, что я женился на тебе! Ты хотела еще владеть мной единолично. Как своей вещью, своим рабом!..

И ведь не устает. Как там говорил Райкин? Привязать бы к его ноге динамо-машину, пусть дает ток в слаборазвитые районы. «И кричит она, кричит, а голос слабенький!» Нет, голос у ее мужа не слабенький, но визгливые нотки в нем присутствуют. Александр Петровский исполняет соло на нервах.

— …А я не твоя собственность! И вообще ничья! Решила меня шантажировать? Вот этими погаными фотографиями? Была бы ты умной, поняла бы, что эта баба — самовлюбленная дура, но она крутит всеми мужиками в той фирме, где я работаю, и мне надо либо увольняться оттуда, либо принимать как должное ее дурацкую любовь!

Он упал на табуретку и глухо зарыдал.

Виктория испугалась. Она ожидала какой угодно реакции, но такой… Как, оказывается, трудно жить на свете красивым мужчинам. А она-то думала, что им все легко дается.

— Саня! — Вика подняла руку, чтобы его погладить, но он ее оттолкнул.

— Теперь я понимаю, почему в последнее время у нас развелось столько геев. Женщина может достать любого мужика до печенок! Потому они и бегут в объятия друг к другу.

Договорился!