Пип-шоу

Глава 26

Майлз

Обладать (гл.) — иметь и держать как собственность.

Я не мог больше ни секунды выносить ее вид с другими мужчинами.

Натянув спортивный костюм, я не стал хватать ключи или телефон, оставив входную дверь открытой. Перескакивал через две ступеньки за раз, торопясь так, что даже не успел взглянуть на швейцара, когда выходил. Я пронесся по улице и проскочил мимо швейцара в ее доме. На лестнице сердито дышал, ярость просачивалась в каждую пору моего тела.

Бл*дь. Нет. Бебе была моей. Я никому не позволю прикасаться к ней. Никогда больше. Никогда.

Ее входная дверь была не заперта, но я все равно открыл ее плечом, дерево ударилось о стену, штукатурка посыпалась вниз густым пыльным облаком.

— Убирайтесь к чертовой матери! — закричал я, пробираясь в гостиную, мои руки тряслись.

Я чувствовал, как пульсирует каждая жилка в моем теле. Злость превратила меня в уродливого, невменяемого монстра, которого не волновало ничего, кроме моей женщины. Мне нужна была она в моих объятиях. Мой рот на ней. Мой член в ее тугой маленькой п*зде. Мои руки по всему этому сладкому маленькому телу. Я, бл*дь, пробую этот сахар на вкус. Больше никто. Никогда, бл*дь, и ни за что.

Мои глаза встретились с глазами Бебе, как только я вошел в комнату. Она выглядела чертовски сексуально в этом гребаном наряде. Ее глаза были покрасневшими и обвиняющими, а губы дрожали.

Я набросился сначала на парня постарше, потому что не хотел торопиться с другим придурком.

Мой кулак врезался ему в лицо, и я услышал тошнотворный хруст кости, когда парень закричал.

— Какого хера, — прорычал он, а младший только рассмеялся, продолжая трахать мою девочку.

Я увидел красное. Не просто туман, я видел их гребаную густую, темную кровь, растекающуюся по полу. Я хотел убивать, калечить, причинять боль, пытать. Хотел оторвать их жалкие члены и засунуть их друг другу в рот. Мои ноги продолжали пинать, а руки — бить со всей яростью, которая была в моем теле. Я услышал крики Бебе и увидел лужу крови под парнем.

Повернувшись к другому, понял, что навсегда сотру эту ухмылку с его лица. Он был ублюдком, ему, бл*дь, нравилось это, нравилось, что Бебе больно. Но я не мог даже посмотреть на нее, слишком отвратителен сам себе, чтобы взглнуть ей в глаза. Но я собирался отплатить ей, и я убью этих двух мужчин за то, что они с ней сделали.

Мои кулаки отбросили парня к стене. Он сопротивлялся, но его удары приходились на твердый, как камень, пресс и толстые мышцы, пульсирующие от жажды мести.

— Теперь ты умрешь, — прорычал я ему в лицо и продолжал бить.

Его кровь забрызгала мою кожу, но этого было недостаточно. Я хотел, чтобы он понял страдания так, как никогда раньше. Продолжал бить, рычать, кричать. Я избивал его до полусмерти, пока его нос не был сломан, а на лбу не появилась большая красная рана.

— Майлз!

Я слышал, как Бебе издалека зовет меня по имени, но не мог вырваться. Все, что знал, это боль, причинять боль, причинять боль, черт возьми, причинять ему боль, пока это не перестало причинять боль мне. Я прижал ублюдка к стене, обхватив одной рукой его горло, и бил его до тех пор, пока у него не сломались зубы и он не захлебнулся собственной кровью.

— Майлз, пожалуйста, Майлз, я люблю тебя, Майлз, не надо, Майлз, не надо, малыш, не надо…

Я опустил руки и попятился назад, и услышал, как открылась входная дверь, когда другой урод выбежал на улицу. Смотрел, как это месиво, которое когда-то было мужчиной, стонет, вздыхает и кричит от боли, но я не чувствовал к нему никакого гребаного милосердия. Я видел, как он обращался с моей девочкой, и как только встретился с ним взглядом, то понял, кто он такой. Ненормальный, поврежденный человек, такой же, как я, но совсем другой, гораздо более опасный. Он был чертовски больным социопатом, который мог вернуться и причинить ей боль, когда меня не было рядом. Я видел это по блеску в его глазах, взгляд, который помнил с последнего раза, когда был в лечебнице. Я видел темноту и боль, его глаза были злыми, мстительными и жаждущими чужой боли.

— Ты никогда сюда не вернешься, — прорычал я на кровавое месиво на полу. — Я больше никогда не хочу тебя видеть, ты, никчемный кусок дерьма.

Он встал, и его колени подкосились, когда мужик схватил свою куртку.

— Ты гребаный психопат, — прорычал он на меня, и я смотрел ему вслед, пока он, спотыкаясь, не вышел из квартиры Бебе, желая, чтобы я сам надрал ему задницу.

А потом остались только мы, и я не мог даже смотреть на Бебе.

Не мог смириться с мыслью, что она злится на меня, что она не понимает, почему я так поступил. И больше всего не мог смириться с мыслью, что, может быть, просто может быть, моей Бебе это понравилось.

Потому что ревность сожрала бы меня заживо.

Я услышала это спустя несколько минут. Тихий звук рыданий, ее плач, как маленькой девочки, такой уязвимый, такой чертовски милый, что он грозил разорвать меня пополам. Я был рядом с Бебе в считанные секунды, мои руки обвились вокруг ее плеч, я обнимал ее, бормоча в ее волосы, пытаясь успокоить ее. Все мои страхи перед микробами, перед неизвестностью были забыты. Все, что имело значение, — это испуганная маленькая девочка в моих объятиях, дрожащая, как чертов лист, из-за того, через что я заставил ее пройти. Никогда не ненавидел себя так, как в этот момент, но я также знал, что должен помочь ей, прежде чем начну беспокоиться о себе.

— Бебе, — прошептал я ей в волосы. — Мне так жаль. Мне так чертовски жаль.

Она начала хвататься за ткань моей рубашки своими маленькими пальчиками, практически забравшись на меня сверху в попытке подобраться ближе. Ее дыхание было неровным и хриплым, и она все еще плакала. За каждую слезинку, скатившуюся по ее гладким щекам, я ненавидел себя еще больше.

— Поговори со мной, — умолял я ее, когда она устроилась у меня на коленях. — Просто поговори со мной, Бебе, я умоляю тебя.

Она целенаправленно схватила меня за подбородок и повернула мое лицо к себе. Я плотно закрыл глаза, все еще не в силах смотреть ей в глаза.

— Посмотри на меня, — выдохнула Бебе, икнув сквозь слезы.

Я заставил себя открыть глаза и посмотрел на нее. Она была так мучительно прекрасна, невинна во всем, в чем мой больной разум обвинял ее. Я ненавидел себя за это и знал, что пройдет много времени, прежде чем смогу простить себя за то, через что я заставил ее пройти.

— Мне жаль, — сказал я, и она покачала головой, глотая слезы.

Сдерживая боль. Только ради меня.

— Вытащи это из меня, — прошептала она, и я уставился на нее, пытаясь понять, что она имеет в виду.

— Что, сладкая? — Грубо спросил я ее. — Что вытащить?

— Хмм… — Бебе тяжело сглотнула, выглядя такой совершенно разбитой, что я почувствовал свое опустошение до глубины души. — Сперма. Они трахали меня, оба. Я чувствую себя г-грязной.

Я отпустил ее и несколько раз ударил кулаком в стену. Один, два, три раза, пока стена не забрызгалась моей кровью, и я застонал от боли в костяшках пальцев.

— Майлз! — крики Бебе наконец-то дошли до меня, и я быстрыми, злыми шагами подошел к ней.

Она отпрянула от меня, но я мягко схватил ее, притянул к себе на колени и пошел по коридору. Бебе рыдала у меня на груди, ее руки с облегчением обвились вокруг моей шеи, когда она поняла, что я не собираюсь причинять ей боль. Чертово дерьмо, Бебе действительно думала, что я могу это сделать. Я был безумно влюблен в нее, а она думала, что я хочу причинить ей боль. Это все была моя гребаная вина.

Когда я, наконец, нашел то, что требовалось, я вошел в ванную, красивую комнату с белой и перламутровой плиткой. Я провел ее в огромный душ и не отпускал, пока включал воду над нами. Вода лилась роскошными теплыми струями, заставляя мою одежду прилипать к телу и не давая обнаженному телу Бебе дрожать рядом со мной.

— Все хорошо, — прошептал я ей на ухо, вода падала на нас. — Все хорошо, сладкая.

Я опустился на колени с ней на руках и осторожно опустил ее на кафель. Она тихо всхлипнула, когда я позволил воде пролиться на нас дождем.

— Раздвинь ноги, — прошептал я, и она безжизненно раздвинула ноги, словно была всего лишь куклой, выполняющей инструкции.

Мое сердце разбилось из-за нее, и я тысячу раз проклял себя в своей бушующей голове.

Я достал мочалку и намылил ее мылом, пахнущим клубникой и Бебе. Поместив руку между ее ног, начал медленно мыть ее, мои движения были успокаивающими и приятными. Я сосредоточил свой взгляд на ней, потому что не мог смотреть вниз. Я не мог думать ни о чем, кроме ее глаз, этих прекрасных, прекрасных глаз, моргающих от слез и улыбающихся мне.

— Все хорошо, — снова пообещал я ей, и она кивнула, слегка фыркнув. — Все будет хорошо, Бебе.

Я собирался убить их обоих за то, что они трахали ее без защиты. Я даже не осмелился спросить ее, предохраняется ли она. Знал, что мне придется это сделать, но я проглатывал вопрос каждый раз, когда он возникал.

Вода была приятной и горячей, когда она омывала нас, успокаивая боль и самые сильные рыдания Бебе. Я мыл ее так осторожно, словно она была сделана из фарфора, и одно неверное движение могло разбить ее вдребезги. Знал, насколько это было близко к истине.

— Бебе, — нежно сказал я, откидывая ее подбородок назад и проводя мочалкой по ее подтянутому животу, сиськам и ноющей шее.

Отпечатки пальцев одного из придурков все еще были на ее горле, красные и злые. Они наверняка останутся синяками, и каждый раз, когда я смотрел на них, то ненавидела себя еще больше.

— Бебе, посмотри на меня. Дай мне увидеть эти глаза.

Девушка подняла изможденный, усталый взгляд на меня. Я улыбнулся ей, и она ответила слабой, усталой улыбкой.

— Мне жаль, Бебе, — сказал я ей грубо. — Прости за то, через что я заставил тебя пройти, я не должен был этого делать, я просто…

— Просто что? — прошептала Бебе.

Ее глаза смотрели на меня с обвинениями. Я знал, что Бебе злится, и она имела на это полное право. Просто принес ее тело в жертву собственной неуверенности, как будто она была дешевой гребаной шлюхой.

— Просто знай, что я… — сглотнул. Не мог вымолвить и слова. — Мне было стыдно. Боялся нашей… связи. Боялся тебя. Я хотел отделиться.

— И что из этого вышло? — в ее голосе звучали горечь и усталость, и я не мог ее винить.

— Ничего, — признал я. — Потому что я облажался, когда все, что хотел сделать, это оттолкнуть тебя.

— Почему? — фыркнула она. — Почему ты пытался избавиться от меня? Ты такой же, как и все остальные. Каждый человек, который даже не хочет меня…

— Я не такой, — сказал я, нежно схватив ее и притянув ближе. — Я не такой, Бебе, я…

— Тогда скажи это, — дразнила меня Бебе, ее глаза буравили меня. — Скажи это, ты, гребаный трус.

— Я просто… я… — задыхался.

Стены смыкались. Вода становилась то кипяще-горячей, то ледяной, сначала обжигая мне спину, а затем замораживая раны. Я едва мог дышать. Едва мог держать глаза открытыми. Это был лимб, ужасный, адский лимб, и я был пойман без выхода, единственное решение было настолько невероятно трудным, что я физически не мог представить, как это сделать.