Здесь умирает надежда

Карсон ничего не сдвинул с места. Он ждал, что я вернусь.

Я вздрогнула, хватая первую попавшуюся одежду.

Она пахла лимонами и Карсоном.

Голос велел мне остаться.

Заползти обратно к нему в постель и встретить рассвет вместе.

Не позволить этой ужасной вещи испортить каждый уголок жизни. Каждый последний кусочек счастья.

Этот голос был знакомым.

Это был тот же самый голос, который велел мне кататься на яхтах посреди ночи, летать в нетронутые уголки мира с людьми, которых я только что встретила, голос, который велел мне вломиться в дом Карсона.

Это был голос прежней Рен.

Но я больше не была ею.

Чтобы быть с ним, ему пришлось бы стать моим костылем. Я бы так чертовски сильно опиралась на него, потому что он бы не убежал. Это не в его характере. Я бы высосала из него всю жизнь.

И отравила бы нас.

Если существуют отношения, в которых один человек буквально поддерживает другого в здравом уме, трезвости или жизни, в конечном итоге они становятся токсичными.

Карсону потребуется больше времени, чтобы обижаться на меня. Потом он будет ненавидеть меня. Может быть, это будет только на несколько секунд, прямо в конце, когда вся его жизнь промелькнет перед глазами, и он все ясно увидит. Увидит меня такой, какая я есть.

Но я не могу вынести мысли о том, что он возненавидит меня даже на секунду. Что говорить уж о целой жизни.

Я могла бы справиться с его ненавистью ко мне за то, что оттолкнула его, но я не переживу его ненависть за то, кто я есть. И во что я превратила нас.

Итак, с единственной слезинкой, скатившейся по щеке, я вышла.

СЕМЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Он ничего не сказал, когда я пришла к нему.

При дневном свете об этом не упоминалось. Он не бросил это мне в лицо, не использовал эти визиты как оружие в своем крестовом походе, чтобы вернуть меня. Возможно, он был плохим человеком, возможно, он был худшим человеком, но Карсон не поступил бы так со мной.

С нами.

Я яростно скакала на нем, безжалостно преследуя свой оргазм, мое обнаженное тело было влажным от пота. Большие руки Карсона обхватили мои бедра, крепко сжимая их, почти до боли.

Моя рука потянулась к его запястью, мои глаза встретились с его. Это единственный раз, когда я храбра посмотреть ему в глаза, наполовину обезумев от желания и удовольствия.

Глаза Карсона вспыхнули, он знал, чего я хочу, когда я убрала его руку со своего бедра, дернув за нее. Он боролся со своей собственной темной потребностью и с желанием защитить меня.

— Рен, — выдавил он в предупреждении.

Я не переставала двигаться, наслаждаясь битвой в его глазах, когда прижалась к нему.

— Сделай это, — прошипела я, чувствуя, как нарастает оргазм. Конечности покалывало от предвкушения неизбежного блаженства. Если он откажет мне на этот раз, тогда я вернусь в себя, вынужденная жить в коже, которая больше не казалась мне подходящей без этих кратковременных передышек, за которыми я гналась. Хотя я не переставала двигаться, я затаила дыхание. Казалось, даже мое сердце замерло.

Он хочет отказать мне.

Последние остатки покоя ускользали из рук, у меня ничего не осталось бы. Я бы никогда сюда не вернулась. Я бы не смогла встретиться с ним лицом к лицу.

Но после миллисекундной паузы рука Карсона поползла вверх. Он провел ей по моим чувствительным соскам и положил ладонь на колотящееся сердце, прежде чем обхватить шею.

— Крепче, — потребовала я, в моем голосе слышалась хриплая мольба.

Я почувствовала его нерешительность. И чувство вины пронзило мое влажное, покалывающее тело за то, что я заставила его сделать это.

За то, что превратила нас во что-то совершенно неузнаваемое.

Но в этом весь смысл, не так ли?

Карсон сейчас не откажет мне. Даже если он начинал ненавидеть меня за то, о чем я прошу.

Даже несмотря на то, что я уже ненавидела себя за то, о чем прошу.

Его хватка на моей шее усилилась, боль взорвалась в нервных окончаниях, и у меня перехватило дыхание. Мое тело реагировало на все это: боль, недостаток кислорода, близость смерти. Руки Карсона крепко сжимали мою шею. Были только он и я. Мы — единственные люди на этой планете. Ничего не существовало, кроме его члена внутри меня, его рук на моей шее и его глаз. Он был моим началом и, что более важно, моим концом.

Оргазм пронесся с силой разрушительного землетрясения, раскалывая меня на части.

Сквозь вихрь я услышала рычание Карсона, когда доила его освобождение, хватка на мгновение усилилась еще больше, прежде чем она полностью ослабла.

Когда боль утихла, и ко мне вернулся кислород, мои конечности покалывало, толчки сотрясали тело.

Земля приветствовала мое возвращение.

Жизнь приветствовала мое возвращение.

И я ненавидела каждый вздох.

Мои пальцы коснулись выступающих красных отметин на шее. Слабая пульсация, сопровождавшая их, была желанной. Только этого недостаточно. Мне нужно больше.

— Иисус, бл*дь, Христос.

Я уставилась на темную фигуру, появившуюся позади меня в зеркале, ярость от этих трех слов разрывала мою кожу, отравляя кровь. Его глаза были сосредоточены на синяках, лицо искажено сожалением и болью.

Этот взгляд поразил. У меня перехватило дыхание. По крайней мере, на мгновение.

Я натянула рубашку, оттянув воротник, чтобы прикрыть красную кожу. Моя склонность к откровенной одежде означала, что попытка довольна тщетна.

— Я больше так с тобой не поступлю, — проскрежетал Карсон. — Я не могу продолжать причинять тебе такую боль.

Мое сердце ревело в груди, крича мне пойти к нему, попытаться быть сострадательной, как раньше. Чтобы успокоить боль в его голосе.

Я осталась стоять как вкопанная, несмотря на желание подойти к нему. Вместо этого пренебрежительно рассмеялась, глядя на него в зеркало, стараясь избегать его взгляда.

— Ты думаешь, это причиняет мне боль? — спросила я ровным тоном. — Мы оба знаем, что это ерунда.

Карсон шагнул вперед, как будто хотел прикоснуться ко мне, но резко остановился, когда все мое тело напряглось.

Теперь он не мог прикоснуться ко мне. Не под ярким светом в ванной. Не сейчас, когда моя потребность отступила, как прилив, и нахлынула реальность.

Нет, я установила здесь правила. Я контролировала ситуацию. Он прикасался ко мне только в темноте, только когда ночь была в самом разгаре, а моя потребность — неизбежной. Он мог прикасаться ко мне только так, как я хотела. Без разговоров. Никаких сладких речей. Никакого дерьма альфа-самца типа «ты моя, посмотри на меня». Нет, он просто жестоко трахал меня. С руками на шее. Напоминая, что смерть была всего в одном шаге от меня.

— Не ерунда, — тихо запротестовал он. — Ты зовешь тьму, которой не место в тебе.

Я закатила глаза.

— В самом деле? Тьма, которой не место? — я усмехнулась. — Значит, теперь я должна быть легкой и воздушной Рен, в которую ты влюбился? — Кожу покалывало от ярости.

Его рот превратился в тонкую линию.

— Нет, будь тем, кем хочешь, а я буду любить тебя, несмотря ни на что. — Его голос был невероятно добрым, и я ненавидела его за это. — Но, черт возьми, дорогая. Позволь мне сделать что-нибудь еще, кроме причинения боли.

В его голосе была мольба, которая буквально причиняла мне физическую боль. Но я не поддалась ни печали, ни боли. Нет, гнев был гораздо более привлекательным.

— Ты что, не понимаешь? — я закричала. — Я должна носить ее с собой. Мне приходится повсюду носить ее с собой. Эту потерю. Нашу потерю.

Теперь меня трясло, нужно было остановиться. Но я не могла.

— Это вшито в мои гребаные кости, — прошипела я. — Каждый мой шаг — это решение. Сражение. Я чувствую усталость просто от дыхания. От усилий гребаной жизни. У меня есть два варианта. Каждый день. Только два. Я встаю, либо нет. И я должна встать, иначе умру. — Я резко замолчала, мое дыхание сбилось, когда вся ярость, адреналин или что-то еще покинуло мое тело. — Иногда мне хочется умереть, — прошептала я, глядя в пол. — Очень сильно.

Я не смотрела на него. Не могла. Но я должна вытащить все это наружу. Это должно закончиться.

— Я даже не хотела быть матерью, — простонала я. — У меня никогда не было таких мыслей. Никогда особо об этом не задумывалась. Даже когда я узнала… — Мое дыхание застряло в горле, поэтому выдохнула, надеясь успокоиться. — Когда я узнала об этом, я испугалась. У меня не было волны любви или чего там еще чувствует нормальная женщина, когда узнает, что беременна. Я всерьез подумывала об аборте.

Слова повисли в воздухе, когда я их произнесла, хотя никогда не признавалась в них вслух, даже своему терапевту. К которому Зои и Ясмин убеждали меня пойти столько раз, что я, наконец, не выдержала. В конце концов, они провели мини-вмешательство, и был вариант: либо терапевт, либо реабилитационный центр.

Я выбрала психотерапевта.

Я почти ничего ей не говорила, по правде говоря. Я пошла, чтобы успокоить их. Потому что на каком-то уровне я знала, что так не может продолжаться вечно. Терапия на самом деле не помогала. Я не помогала себе.

— Я уже сделала один аборт, — призналась я, во рту у меня внезапно пересохло. И все же я не смотрела на Карсона. Не могла. Вместо этого вздернула подбородок вверх, уставившись на стену прямо над его головой. — Я не стыжусь этого. Ни капельки. Мне было шестнадцать, я не была готова к ребенку, и никому ничего не должна объяснять. Это мое тело. Мой выбор, и я ни капельки не жалею об этом.

Мой голос был тверд, а слова правдивы. Я не жалела об этом. Это решение не преследовало меня, я почти не думала об этом. Ну, до недавнего времени.

Я не смотрела прямо на Карсона, но его темная фигура не сдвинулась ни на сантиметр. Он не двигался, как статуя. Мне не нужно было смотреть прямо на него, чтобы понять это. Это же Карсон. Для всех остальных, для внешнего мира он был мраморным. Невыразительный, бесчувственный, непреклонный.

— Но, в конечном счете, я выбрала ребенка, — прошептала я. — Нет, не ребенка. Я выбрала тебя. Я выбрала нас. Маленькая сказочная жизнь, которую представляла для нас. Я много мечтала, потому что у меня была вера. Потому что я прожила прекрасную жизнь. Ту, где мне было позволено потворствовать вере. Легко поверить, что все происходит по какой-то причине, и Вселенная работает таинственным образом, когда ты выросла богатой и без каких-либо серьезных травм. Так что у меня была вера. Надежда.

Я выплюнула это слово, внезапно разозлившись. Не на Карсона, не на Вселенную, в основном на себя. Но у меня не было возможности направить этот гнев внутрь, не причинив себе серьезного вреда, поэтому я направила его на одного человека, который привык принимать удары.

Я направила его на человека, которого любила.

Я ожидала, что он продолжит обращаться со мной в лайковых перчатках, обходя мои чувства, как будто они сделаны из стекла.

Но он удивил меня. Его глаза метали молнии, а тело напряглось.

— Я тоже кое-что потерял! — взревел Карсон.

Я вздрогнула, не ожидая от него такого взрыва, ведь он стоял неподвижно.

Он бродил по комнате, как будто искал что-нибудь, что можно сломать. Чтобы разбить вдребезги. Я знала, каково это — смотреть на комнату, полную вещей, страстно желая швырнуть их в стены.