Русские богатыри

7. Илья Муромец и Идолище

Едет Илья по чисту полю и видит: идёт ему навстречу калика перехожий, старчище Иванище.

— Здравствуй, брат Иванище, сумка перемётная, откуда бредёшь, куда путь держишь?

— Здравствуй, Ильюшенька, иду я ко Святым местам, а был-то в Царе-граде…

— Ну, что в Царе-граде, всё ли по-старому, по-прежнему? Так же ли по церквам звонят, так ли дают милостыню вам, каликам?

— Ох, друг Ильюшенька! Всё-то в Царе-граде не по-старому, всё-то не по-прежнему: и звон по церквам не таков, как был, и милостыни давать не велено; засел у князя Цареградского в тереме великанище Идолище, всем теремом завладел, что хочет, то и делает…

— И ты его клюкой не попотчевал? Эх ты, Иванище, Иванище! Силы-то у тебя вдвое против меня, а смелости нет и в полменя. Ну, давай мне скорее твоё платье каличье, поменяемся; ты стереги моего коня, а я схожу в Царь-град, с Идолищем рассчитаюсь…

Помялся было Иванище, да делать с Ильёю нечего: не отдать добром, возьмёт силою, потому что в бою ему смерть не писана; снял калика свою сумку перемётную, снял своё платье длинное, свою шляпку чёрную, бархатную, земли греческой, отдал Илье клюку здоровенную в девяносто пуд из дерева ярова, а сам сел при дороге коня богатырского стеречь.

Зашагал Илья к Царю-граду, что ни шаг, то по полуверсте отмеривает; пришёл в Царь-град и прямо прошёл в княженецкий двор, к высокому терему.

Идёт Илья, мать сыра земля под ним дрожит, а татаровья, слуги Идолища, над ним подсмеиваются:

— Эй, каличище перехожий! Экий невежа затесался! Наш-то Идолище двух сажен ростом, да и то пройдёт по горенке, не слыхать, а ты идёшь, стучишь да гремишь…

Не глянул на них Илья, подошёл под окно и закричал во весь богатырский голос:

— Ай ты, великий князь Цареградский! Дай-ка ты мне, калике, золотую милостыню, чтобы было мне чем душу спасать!

Слышит князь Цареградский, что голос-то Ильи Муромца, и обрадовался, а Идолище ему говорит:

— Это откуда же такой калика взялся? Кажется, было у нас с тобой, князь, положено, чтобы не давать каликам милостыни, а теперь калика под окном стоит.

А Илья-то уж и зову не ждёт, сам идёт в гридню княженецкую.

Видит он: сидит Идолище две сажени росту, в плечах косая сажень, глазища что пивные чанищи, головища что лоханища, нос что локоть торчит, сидит, прохлаждается, по полхлебу зараз уписывает, по ведру браги сразу пьёт; съест, кричит, чтобы ещё несли.

Встал Илья у дверной притолоки, на Идолище посматривает.

— Ты откуда, калика, взялся? — спрашивает его Идолище. — Аль не слышал, калика, что у нас с князем заповедь положена, милостыни не давать?

— Не слыхал я про вашу заповедь, — отвечает Илья, — а пришёл я с князем Цареградским повидаться.

— Старчище каличище — говорит опять Идолище, — ты ведь много на своём веку исходил, много и повидал; может, видывал и богатыря вашего хвалёного Илью Муромца?

— Как не видеть! — отвечал Илья. — Мы с ним братцы крестовые…

— А расскажи-ка мне, старчище, каков из себя ваш Илья? Больно уж мне хотелось бы его повидать…

— Коли хочешь повидать Илью, так посмотри на меня: он и ростом с меня, и из лица такой же.

— А по многу ли ваш богатырь ест-пьёт зараз?

— Ест он по три калачика, пьёт зелена вина по жбанчику.

— Эге! Так какой же он тогда богатырь! Дрянь он, ваш богатырь! Вот я, так по целому быку зараз полдничаю, по три ведра вина зараз пью!..

Усмехнулся Илья.

— Да, — говорит, — была вот у моего батюшки корова обжорлива: объелась она как-то пойлом да и лопнула; как бы и с тобой, Идолище, то же не случилось!

Осердился Идолище, кричит:

— Как ты смеешь со мною так разговаривать?..

Бросил в Илью нож, но Илья не промах: отстранился, отмахнул нож шапкой, пролетел он в дверь, сшиб с петель, а за дверью двенадцать татар, кого ранил, кого и до смерти убил. Раненые клянут своего Идолища, а Илья говорит:

— Мне батюшка всегда наказывал: плати долги скорёшенько, тогда и ещё дадут!

Пустил он в Идолище шляпой своей греческой, ударился Идолище головой об стену, так что и стену проломил, а Илья добил его клюкой Калининой и всех татар, его слуг, перебил.

Угостил его князь Цареградский, уговаривал остаться жить навсегда в Царе-граде, да не остался Илья.

— Нет, — говорит, — у меня за городом товарищ оставлен.

Пошёл в поле, где оставил Иванища, переоделся опять в своё цветное платье, сел на коня и сказал калике на прощанье:

— Ты, Иванище, вперёд так не делай, не оставляй христиан на жертву татаровьям!