Бронзовая Жница

— Я бы не была столь уверена, — прошептала Ланита. — Если Каскар не выкарабкается из этого ужасного жара, то Наали придётся уйти — отселиться дальше в горы, ведь нам не дозволят прикармливать его. А Рубрала призовут Хауры. И, признаться…

Миссар поймал её взгляд. И она довершила:

— Признаться, мне от этого больно. Если Наали и Рубрал не успеют завести потомство, Вранальг никогда не станет доа. Кипящая кровь дракона в его жилах будет стыть с каждым годом — и твоя тоже. Иерофант делает это всё ради безопасности людей, но… — она сжала кулачок и поднесла его к губам, задумавшись. — …но неужели нужно разлучать драконов и знатные рода, что веками привыкли жить вместе бок о бок?

— Не знаю, — буркнул Миссар и дёрнул плечом. — Действительно, требования Иерофанта… суровы. Он хочет, чтобы любой дракон, когда-либо вкушавший человечину, был предан казни. Я понимаю, для чего это. Хотя душа моя противится этому, он во многом прав. Тысячи людей живут в Рэйке, но лишь десятки знают драконов как тех, с кем можно сблизиться; а не как тех, кто сожрёт их. Цена нашего союза с королями неба слишком высока — и платим её не мы, а множество простых селян и горожан.

Он вздохнул, поигрывая бровями. Миссар был человеком дела, не склонным сотрясать воздух попусту. Но иногда даже ему требовалось высказаться о происходящем.

— Однако… — вздохнул он. — От нас улетают и те драконы, что не охотятся на людей. Для них оскорбительна сама попытка их контролировать. И формально Иерофант не разлучает драконьих лордов с их драконами — но, запретив подавать им пищу, он рассчитывает расселить их подальше от городов и сёл. А драконы без доа только этим и привержены своим лордам. Когда их перестают кормить, они воспринимают это как обиду и улетают; но не в дикие земли, а, похоже, навсегда. На восток.

Он смолк. Ланита прекрасно знала, как ему дороги крылатые хищники. Как и всякий приближённый к ним, он буквально жил ими. В нём не прекращалась внутренняя борьба: тяга к справедливости против жгучего желания когда-нибудь и самому приобщиться к искусству лёта.

Миссар потряс головой. И заявил:

— Однако ничто из этого не поставит меня на сторону Мора. Не драконы важны ему — а лишь его собственное благополучие. Он мне не брат и не сват. После того, как он обесчестил, измучил и искалечил тебя, пускай катится в преисподнюю, где ему самое место.

«Я понимаю, как Миссар гневается за меня», — подумала Ланита и погладила его одетую в кожаный наруч руку. — «Но мой собственный гнев давно утих. Я хочу лишь одного — чтобы эта война закончилась нашей победой. Однако не ценой нашей связи с драконами… если есть хоть малейшая возможность не расставаться с ними».

Она вспомнила пляску теней по углам форта. Пьяный смех и сапог маргота, который обхватила руками, умоляя о милости.

Это был страшный человек. Если верить сказкам, именно такие монстры после смерти не имели шанса упокоиться под подолом у Схаала. Собственная злоба и мерзость могла превратить их в чудовище. Если верить сказкам, так и появлялись демоны. Искажённые, истерзанные самим своим существованием, ненавидящие весь мир духи.

Но, отвергнув человеческое, Морай имел такую силу, которую невозможно было забыть. В его взгляде Ланита увидела волю самого рока, что-то первобытное, жуткое и величественное. И с тех пор это не давало ей покоя.

Он был словно дракон среди людей.

«Если б его дело было правое, разве сделали бы его боги таким ублюдком?» — думала она. — «Однако мне непросто быть меж двух огней. Я презираю Мора, но и с деяниями Иерофанта согласиться не могу. Я не делаюсь от этого той, кто сочувствует ему. Я прежде всего на стороне брата Каскара — и моего сына. Драконы — часть нашей жизни; и оттого, что наши имена не вписаны в летописи так ярко, как имена Морая и Скары, не значит, что мы ничего не стоим».

— А помнишь того человека, — заговорила она, — странника из Брезы, что пятого дня явился в Арракис, проповедуя, что Иерофант Эверетт — ставленник демонов, который нарочито изгоняет из Рэйки драконов? И когда они улетят, нас захватит Империя Барракия…

— Да, как только Мор понял, что его будут давить именем Аана, он решил быстренько вывернуться на религиозном поприще нужным боком. И обозвал себя посланником Схаала в Долине Смерти. Это он подсылает таких балаболов, будь уверена.

— Того человека сожгли на площади. Но ведь он был не один такой; не только лишь безумцы так считают. Ещё задолго до того, как Эверетта избрали Иерофантом, такое бывало… Помнишь известного купца Мавлюда? Он тоже ушёл в Брезу.

— Да, потому что пошлины платить не хотел и вообще торговал чем-то сомнительным.

— Но перед уходом он сказал брату, а я слышала: «Диатр слаб, драконья кровь меркнет. Церковники подбираются к трону, и, вот увидите, вы будете сами отдавать им своих драконов на убой». И ведь… он прав оказался. Тогда восстания только начинались.

Миссар протяжно вздохнул и потёр наморщенный лоб. И посмотрел на неё тяжёлым серым взглядом:

— К чему ты клонишь, лилия моя? — хрипло спросил он.

Ланита поджала губы. Коснулась его покрытой щетиной щеки, подумала сама: «Действительно, к чему я клоню?»

— Я просто боюсь, что мы совершаем ошибку, — произнесла она тихо. — Как бы сильно мне ни хотелось верить, что мы не допустим падения нашего семейства, но… я боюсь, что всё к этому идёт.

«Без драконов мы станем одними из многих лордов. Но будем уступать им во всём: наша казна пуста, наши солдаты измотаны, наши границы размыты. У Каскара нет наследника. Судьба нашего дома ведёт в туман».

Это были тяжёлые мысли. Но они могли разделить их друг с другом. Они коснулись друг друга, затем обнялись…

…и их прервал стук в дверь. За которым последовал неуверенный возглас:

— Маменька?

Ланита и Миссар тут же отшатнулись каждый в свою сторону. Доахар сделал вид, что изучает полёт драконов с балкона. А леди поспешила к двери.

— Заходи, милый! — молвила она.

«Вранальгу скоро исполнится девять, но он умён не по годам и, боюсь, быстро поймёт, что Миссар не должен здесь быть», — подумала она с раскаянием. — «Но они хорошие друзья».

Мальчик ждал её за порогом. Он держал под мышкой толстую книгу сказок, которую ему подарил Каскар. Яркую, красочную, вобравшую в себя множество прекрасных и жутких, интересных и даже исторически правдивых историй всего Дората.

Вранальг обожал читать. Он уже с двух лет выхватывал у матери страницы и пытался сам водить пальцем по строчкам.

Это был очень талантливый и добрый мальчик. Но не слишком везучий.

Каждый раз, как Ланита смотрела на Вранальга, сердце её сжималось от жалости. Он родился серо-седой, в своего деда Кассата — или во Вранга, как посмотреть. Однако не только волосы его были пепельного цвета. Кожа тоже имела подобный неживой оттенок. Виной тому была его хворость и слабость.

Вранальг пережил лёгочную болезнь. От этого он навсегда остался хриплым — и потому говорил и смеялся довольно тихо. А врождённый порок изуродовал его и без того острые, жёсткие черты родимым пятном. Их было много у него и на спине, и на руках. Но хуже всего это смотрелось на лице. Оно было почти пополам поделено тёмной, похожей на синяк отметкой. Из-за неё правый глаз казался скорее синим, а другой, на светлой коже, зелёным.

Каскар добродушно подшучивал, что у мальчика один зелёный глаз — от мамы, а второй, синий, от папы. Но Ланиту не волновал их цвет. Главное, чтоб они не были жёлтыми, как в очередной лихорадке. Вранальг дался ей с огромным трудом, она родила его в четырнадцать, и поэтому ей казалось, что именно из-за её юности он оказался таким слабым и неприглядным.

Однако это было ещё не всё. Малыш унаследовал чешуйчатку — благородную болезнь династии Гагнаров, которой болел и его дед, марпринц Кассат. Свободная от пятен кожа была покрыта мелкими чешуйками подсохшей кожи. Они проявлялись ярче, когда Вранальг болел или нервничал, и могли полностью пропадать на всё остальное время.

Чешуйчатка была неизлечима и проявлялась во всех носителях драконьей крови. Будто так их тело пыталось чуть приобщиться к огненным хищникам. Известно, что ею болели и диатр Гангрии, и принцесса Маята, и ныне царствующий диатр Леонгель. И под конец жизни она могла оказать ужасное влияние на слабеющее тело, начав прорастать прямо во внутренние органы. Однако некрасивый вид этой чисто королевской болезни был компенсирован поэтическим флёром.

«Человек, украшенный чешуёй с рождения, обладает сильнейшим потенциалом приобщиться к дракону», — досадливо цитировала их Ланита. — «Но ни Моргемона не болела этим, ни даже Мор. Чем невинное дитя заслужило такое?»

Тем не менее, мальчик не сутулился, как Вранг, и в последнее время рос ввысь. Вранальг не замечал своих некрасивых тёмно-пурпурных пятен и чешуек. Он живо интересовался и драконами, и чтением.

И политикой.

Это было дитя войны «альтарских кандидатов», и интересы у него были соответствующие. Он любил расспрашивать Каскара о его поединках с Мораем и уже не раз приходил на плац, прося научить его сражаться.

«Я покончу с Мором!» — едва ли не каждый день говорил Вранальг с тех пор, как увидел, какой из Брезы вернулась его мама. Однако раненый Каскар больше не мог приобщать мальчика к фехтованию. Теперь этим занимался Миссар. Доахар любовно поучал юного лорда и занимал его тренировками.

Ланита волновалась, хотя ему доверяли только деревянный меч. Ей было спокойнее, когда он сидел за книгами. До тех, правда, пор, пока эти книги не порождали у него прорву весьма непростых вопросов.

— Маменька, вы не поверите! — воодушевлённо произнёс мальчик. — С приездом Иерарха Сафара мне наконец сделалось яснее, что происходит. Почему драконов отваживают от лордских владений, а Аан наречён высшим среди Троих. Все стали молиться богам куда усерднее. Потому что боятся савайм!

«Иногда он кажется мне слишком умным, чтобы верить в сказки про злых духов, таящихся в тени», — подумалось Ланите. — «Вранальг и впрямь неглупый мальчик. Но он слишком серьёзно воспринимает предания и сказки».

— С чего ты взял, милый? — спросила она, скрывая свою рассеянность.

— Потому что они есть! Если бы они ушли из мира, драконы бы тоже ушли. Во всяком случае, они же здесь, чтобы защищать нас от них, разве нет?

Ланита вздохнула. И натянуто улыбнулась:

— Послушай, я, кажется, сказала тебе следить, не выйдет ли Иерарх Сафар из комнаты дяди Каскара. Ты следил?

— Да, маменька, клянусь! Именно тогда я и подумал! Я смотрел на дверь и размышлял… почему нам велят расставаться с драконами? Потому что в них больше нет нужды? Или, напротив, Иерофанта Эверетта науськивает какой-нибудь… — и он заговорщески прошептал. — …савайма?

«Вот и началось! Собственный сын додумался до ереси».

— Демоны боятся молитв и священников, — твёрдо сказала Ланита. — Они никогда не заодно, поверь мне.

Вранальг крепко задумался.

— Хорошо, ты права, — сказал он. — Тогда всё вот как. Знаешь, такой, как Мор, заключив лётный брак, сам стал демоном. В его руках могущество, но в его душе живёт зло. Драконий всадник должен быть в первую очередь человеком. Потому что он управляет силой, что способна уничтожать — или защищать. Она не должна быть в руках изувера. А он — такая мерзость, что душа его давно превратилась в кромешный мрак, взяв от дракона самое хаотическое, самое звериное, самое ужасное. Что с таким станет, когда он умрёт… Не иначе как породится демон!