Маловероятное. Эпизод 7: ...И светлые тени

Как же обидно пройти путь до половины и возвращаться! По собственным следам, петляя, как зайцы. Они нажали на все пропущенные секции, но добились только того, что у самого финиша расцвела чуть ли не настоящая дорожка из зелёных клеток. Но то место, на котором они застряли, было от этой дорожки слишком далеко. Как же попасть на эту клетку?

— Давайте сделаем мостик! — предложил Снейп, когда они снова оказались по обе стороны от клетки. — Если мы наклонимся друг к другу и сцепимся руками, то сможем опираться друг на друга. Тогда можно будет перенести вес — и обоим оказаться на этой клетке.

— Но между нами расстояние больше двух полных шагов, — возразила Гермиона. — Мы утратим равновесие!

— Я же сказал, мы будем опираться друг на друга! Проблема в другом… — задумчиво пробормотал Снейп. — Нам будет очень нужно, чтобы зажглись ещё хотя бы две зелёные клетки. Потому что уйти с этой, если всё окажется, как сейчас, мы уже не сможем. И вернуться не сможем.

— Нам придётся очень постараться, — судорожно сглотнула Гермиона.

— Да, поэтому, прежде чем приступать, ещё раз прошу вас — очистите сознание. Это место, слишком хрупкое, оно реагирует на каждое движение души: стресс, нервозность, раздражение, страх… Давайте минуту подумаем, мысленно приведём себя в порядок — а потом приступим!

Снейп взмахнул рукой, материализуя в воздухе песочные часы. «Очистить сознание, думать о чём-то нейтральном или вообще ни о чём». Что угодно, только бы не привлекать внимания сознания Снейпа. Хрупкого, чувствительного сознания, защищающегося с фанатичностью иммунной системы аллергика. Вот она грань между ранимостью и беззащитностью! Даже его мечты готовы были покарать прикоснувшегося к ним недостаточно бережно. «Ступай легко, мои ты топчешь грёзы», так, что ли?

То ли из-за своей нервозности, то ли из-за самого ритма стихотворения, но раз вспомнив строчку, Гермиона уже не могла отвязаться от навязчивого повторения:

«Будь у меня небесные покровы…»

И дальше, дальше, до последней строки и снова с начала. Снейп еле заметно кивнул ей, и она кивнула в ответ, в состоянии где-то посередине между трансом и равнодушной обречённостью. Раз! Они наклонились друг к другу и соприкоснулись ладонями, в следующее мгновение постаравшись максимально перенести вес на руки. Гермионе, как менее высокой и более лёгкой пришлось наклониться сильнее.

«Сияющим утром, полночным серебром…»

Два! Они одновременно оторвали правые ноги от пола, чуть-чуть покачались, приноравливаясь к нестойкому равновесию — и поставили их на центральный зелёный сектор.

«Я простираю грёзы под ноги тебе…»

Три! Крепче сцепившись руками, они окончательно перенесли вес тела на центральную плитку и медленно, осторожно поставили туда левые ноги. Получилось. Теперь всё зависело от того, сколько зелёных плиток им удалось зажечь.

Снейп первым решился посмотреть в ту сторону. Еле заметный кивок в полнейшем молчании — и только в голове продолжает кружиться: «Мои ты топчешь грёзы». Собственный внутренний голос казался ей чужим, слишком гулким, слишком слаженным, словно он отражался от невидимых стен и возвращался к ней раз за разом, умноженным и изменённым. Гермиона взглянула на поле — снова всего два сектора. Но уже кое-что. До конца осталось совсем немного.

Цепляясь за строчки Йетса, заполнявшие разум постоянным скандированием и не дававшие её страхам («А вдруг не дойдём? Вдруг все плитки зажгутся красным?») прорваться наружу, Гермиона шагнула на следующий сектор. Глядя себе под ноги и практически не замечая, что происходит вокруг, она шла дальше и дальше через казавшееся бесконечным поле.

_____

* Здесь и далее некоторые «топонимы» нагло позаимствованы из песни К.Никольского «По дороге разочарований».

** Ну или «моя верность»: в плане верности клятвам, взятым обязательствам, тем или иным принципам. Имелось в виду английское слово «loyalty». Лояльность — кривая калька с английского, но «верность» вызывает в памяти скорее верность супружескую, а кроме того имеет нежелательные корреляции с нацисткой Германией. Поэтому пришлось написать так.

* * *

А потом совсем неожиданно оказалось, что надо сделать всего один шаг.

«Мои ты топчешь грёзы!»

Гермиона спрыгнула с зелёного квадратика на твёрдую землю и потянула за собой Снейпа. И вот они оба уже стоят по ту сторону клетчатого поля. Под аркой, на которой, как и на той, что перед входом, вилась надпись «Мои грёзы». «Мои ты топчешь грёзы», — ещё раз повторила Гермиона про себя, и вдруг поняла, что её внутренний голос снова зазвучал как-то иначе. А вернее — как прежде. До неё с опозданием дошло, что же было не так — на поле стихи произносили два человека. В унисон.

— Вы читали мои мысли!

Снейп посмотрел на неё усталым и каким-то затуманенным взглядом, как будто не сразу понял, о чём она.

— Что? — он недоумённо нахмурился. — Ах, это… Я же предупреждал вас, Грейнджер. Вы находитесь внутри моего сознания. Мне не надо читать ваши мысли. Я их слышу.

«О Мерлин, а я так надеялась, что он блефует».

«А если я начну думать о чём-то…»

«Чёрт!»

— И это. И это. И вот это тоже, — безжалостно прокомментировал Снейп. — Но вы сослужили нам хорошую службу этим стихотворением. Надо же было додуматься… — он тихо рассмеялся. — Мечты!

— А что… — начала было Гермиона, но, переведя взгляд на надпись, сама всё поняла: грёзы. Не мечты. Сны, сновидения*. И она изменила вопрос, который хотела задать: — …бы произошло, если бы это были сны?

Вместо ответа Снейп только щёлкнул пальцами и тихо прошептал: «сны». Площадка за их спиной стала красно-зелёной мозаикой. Цвета мигали, стремительно превращаясь друг в друга, но количество красного быстро росло, пока вся площадка не окрасилась в красный цвет. И только несколько квадратов остались просто тёмными.

— Я не очень хорошо сплю по ночам, — пояснил он. — А мы пришли!

Перед ними высились ещё одни двери, на этот раз почти в два человеческих роста высотой. Но едва Снейп легко толкнул их ладонью, они моментально раскрылись. В проём хлынул ослепительный свет. Гермиона зажмурилась, а когда открыла глаза — то снова сидела в кабинете Снейпа перед горкой свитков с эссе. Получилось? Получилось!

Она судорожно ощупала полированную поверхность стола, обивку кресла, провела рукой по гусиному перу…

— Это всё — настоящее?

Против воли её голос дрогнул. Сидевший напротив Снейп не спеша потянулся, покрутил из стороны в сторону затёкшей шеей и изрёк:

— Настолько, насколько что-то в этой жизни может быть настоящим.

Гермиона успокоено выдохнула. Как же хорошо было снова быть в реальном мире. Казалось, побывав в подобной передряге и выбравшись из неё целой и невредимой, надо было что-то сказать, как-то поделиться своими ощущениями или… хотя бы поблагодарить Снейпа, вытащившего её оттуда несмотря ни на что. Но впечатления от пребывания в чужом сознании быстро выцветали, становясь плоскими и незначительными, словно сон, который нельзя забыть, но и вспомнить до конца не получается. Реальность стремительно заполняла всё существо Гермионы, заставляя беспричинно радоваться даже самым незначительным вещам. Даже эссе учеников. Она почти с нежностью погладила гусиное перо и решительно обмакнула его в чернила, готовясь продолжать так неожиданно брошенное занятие. Но Снейп её остановил:

— Грейнджер, вы что? Бросьте это дело, завтра продолжите. Идите, выспитесь наконец-то.

— Но…

— Никаких «но»! Идите.

— Спасибо! — растерянно пробормотала она, надеясь, что он поймёт: не только за то, что отпускал и давал поспать. Вообще: за всё.

Снейп кивнул. И, возможно ей это только показалось, но понял.

В эту ночь Гермиона спала крепко и без сновидений. И только под утро ей снова приснилась красно-зелёная шахматная доска: «Мои ты топчешь грёзы…».

______

* «My dreams» — и мечты, и сны. Вслед за некоторыми хитрыми переводчиками в качестве нейтрального слова, обозначающего и то, и другое, я использую слово «грёзы». Соответственно, перевод стихотворения Йетса выбирался тоже исходя из этого слова.

* * *

Оставшись один, Снейп, разумеется, никакой проверкой работ заниматься не стал. Это было пугало для Грейнджер, сам же он мог при желании разобраться с эссе за полчаса, а самые отвратительные — просто «потерять» к вящему счастью авторов.

Он достал из ящика стола пробирку с воспоминанием и залил её в думосброс с проектором — замечательное изобретение, позволявшее создавать в пространстве объёмную копию воспоминания, вместо того, чтобы самому лезть носом в каменную чашу. Снейп пару лет назад «конфисковал» этот улучшенный думосброс у одного начинающего мага-порнорежиссёра и по совместительству неплохого изобретателя. Снейп тогда прикинулся представителем «полиции нравов» — и даже Конфудус не понадобился…

Посреди комнаты зажглось странное видение — перепутанный клубок изломанных светящихся линий, кое-где совсем плотно прилегавших друг к другу, кое-где оставлявших широкие прорехи. Сиреневые, бледно-розовые, фиолетовые, красные и зелёные линии, то потоньше, то потолще.

Снейп пальцем прочертил рваную траекторию яркой оранжевой кривой, шедшей из самого центра. Вверх, резко вниз, чуть вбок — и так несколько раз. Что это ему напоминало? Он ещё раз, уже чуть быстрее повторил это движение, будто дирижируя оркестром. Ну да! Так и есть: это было заклинание, некогда любимое садоводами: автоматическая посадка семян. Один взмах на «вскопать», один на «посадить» и финальный — на «утрамбовать».

Теперь, когда у него появилась идея, он начал присматриваться к другим кривым внимательнее. И начал узнавать их одну за другой: непростительные заклятия и колдомедицинские чары, мелкие хозяйственные заклинания и масштабные, использовавшиеся только на государственных праздниках «праздничные» чары, запускавшие гигантские фейерверки или перекрашивавшие улицы. Заклятия… Сумма всех возможных заклятий. А что есть эта сумма? Магия!

— Выходит, магия Энджелы без остатка идёт на… магию? — вслух заметил Снейп, обходя светящийся клубок с разных сторон. — Бред какой-то!

Если только… что если кто-то решил вложить все её силы не абы в какие магические умения — а в способность предсказывать? И когда Снейп думал «кто-то», перед его внутренним взором вставал его клиент, Сэм Блиш. Но что же за заклинание он мог использовать? И главное — когда?

Снейп достал из кармана пергамент с датами и местами, которые Энджела посещала незадолго до появления симптомов, и по сей день. Любое заклинание или зелье имеет свои законы последействия. Следовательно, если применялся один и тот же способ, то картина симптомов Энджелы могла дать ключ к тому, что, как и когда было применено.

Снейп взмахнул палочкой, вызывая в воздухе двухмерный график, на одной оси которого было отмечено время и место, а на другой — симптомы. Немного подумав, Снейп чуть удлинил график в прошлое: ведь симптомы могли проявиться не сразу. Щелчок — и на графике остались только точки, соответствовавшие датам встреч Энджелы с отцом.

Теперь поверх графика Снейп наложил шесть других — модели воздействия заклинаний. С суммированием эффектов или без суммирования, постепенно усиливающиеся — как проклятия, наносящие равномерный единовременный вред — как боевые заклинания, затухающие со временем — как сглаз. Снейп варьировал условия и так, и сяк, вводил предположение, что на Энджелу могли воздействовать не каждый раз, а только в некоторые из встреч — но ни одна модель даже близко не описывала динамику её симптомов.