Бронзовая Жница

Обиженный рык прогудел изнутри зверя. Дыхнув ещё разок, Скара поморщился чешуйчатым носом и разогнал мглу крыльями. Затем склонился вниз, будто заглядывая рыжим глазом в окна. Покачался на лапах, снова выпрямился. В последний раз он обвёл взором линию крыш — и соскользнул с них в дождевое небо.

На сем, как полагала Эйра, их парадный пролёт и закончится. Ей настанет пора отправляться на родину, а Скаре — лететь туда, куда ему вздумается. Может, к сородичам; а может, в неосвоенные густые леса Дората, на север.

Дракон снизился вновь на кладбище. Он сунул голову в могилу, завозился; затем отстранился и зашёл сбоку, с длинной стороны. Он обхватил гроб с телом Морая обеими лапами и неожиданно умело вытащил его. После чего вновь раскрыл крыла.

Эйра кашлянула, сморгнув с ресниц капли воды, и попыталась соскользнуть вбок, чтобы слезть. Но Скара неожиданно поднял лапу и сделал такое движение, будто смахивал муху с плеча.

Или закрывал ей дорогу на землю.

— С-скара? — стуча зубами от холода, спросила Эйра. Она не знала, что это значит, но боялась пойти против воли дракона.

В ответ он лишь посмотрел на неё через плечо рыжим глазом. И словно пригвоздил её к себе. Эйра попыталась объясниться перед ним, как перед марготом; но так и не сумела подобрать слов. Скара ухватил покрепче гроб и вместе с ним вновь ринулся в небо.

Куда он собирался лететь? Все драконы отправлялись на восток. Он же взял курс на запад. Не в бесплодные ржавые горы, а в жаркие поймы и пустыни.

Знал ли он волю своей нынешней всадницы, или просто действовал супротив судьбе; но на сем Смерть из Брезы оставила Долину, навсегда покинув горное плато. Лишь гьеналы выли Скаре вслед.

И как прояснилась часть неба, неполная луна высветила среди горбатых псов самого большого — легендарную Шакаль. Мать стаи без сердца. Она провожала пустыми глазницами не только дракона, что стал подобным ей существом; но и Жницу — которая оставила свой пост в Брезе.

Только она, пожалуй, и знала, что Скара покинул горы осёдланным, а не одиноким. Потому что остальные не сумели бы разглядеть на чёрном гребне столь же чёрную женщину.

Дружный вой и лай стаи возвестили начало иного века, которого Шакаль так долго ждала. Она стерегла эти края многие года после смерти своего Жнеца. Теперь же Схаал возвестил новую Жницу и новую эпоху — а значит, её пост был окончен.

Она легла на мокрой траве под луной и умерла.

***

Эта ночь запомнилась Врангу как один из самых мрачных кошмаров. И хотя ничего не произошло — оживший дракон лишь посидел на крыше на Мшистой улице, а после улетел вместе с гробом своего лётного супруга — нынешнего маргота всё ещё била дрожь, когда он вспоминал о том, как созерцал силуэт чёрного зверя в подзорную трубу.

«Он словно насмехался надо мной с высоты», — чудилось марготу. Его паранойя росла, его боль не прекращалась; и каждое утро голова от макового сока буквально раскалывалась на куски. — «Ненавижу. Морай даже с того света будет преследовать меня».

Иерарх Сафар всё утро песочил его, требуя от него покаяться и принести богатые жертвы аанитскому жречеству, потому что случившееся не иначе как являлось угрозой сил небесных. Ланита скрывалась от него и тайком вздыхала в окно, должно быть, по Миссару. Несносный Вранальг был жестоко наказан, когда снова что-то сказал о лётном браке Скары.

А нынче Вранг горбатился на резном стуле и скрипел зубами, слушая очередные донесения.

— …нобель Куолли, таким образом, едва не погиб ночью…

— …утверждают, что у него произошло сердечное обострение, но алхимик посчитал, что…

В висках звенело.

— Не троньте его кабинет, — прорычал Вранг и стянул пальцами кожу у себя на лбу. Ему хотелось сорвать с себя скальпель и вышвырнуть его, чтобы в обнажённую голову задуло сквозняком.

И перестало так болеть.

— Я сам решу, кто займётся его делами, пока он в постели. Потом…

Он не мог никому позволить знать о происках Куолли — никому, кроме себя.

— Будет сделано, маргот. Дальше… Желаете принять письмо из столицы?

«Наверное, это ответ диатрийской канцелярии насчёт титула» — встрепенулся Вранг и велел почтарю явиться. Он не дал ему зачитать письмо и взял его сам. Но изящные буквы двоились и мутились перед глазами, и в конце концов маргот озверел и отшвырнул свиток.

— Потом! — рявкнул он. — Всё потом!

И пошёл, куда ноги понесли. Пытаясь вылезти из своего тела, из своей шкуры, из своих ноющих от сырости суставов и стонущей от злости души.

Сам того не поняв, он вновь очутился там, где оказывался в Покое всегда.

В месте, где умерли Мааль и Морлей.

Теперь в холодном погребе стоял запечатанный гроб Каскара. Куртуазный марпринц никак не мог дождаться своего погребения. Прошло четыре дня с его смерти; а его предстояло ещё везти до самого Арракиса.

Вранг задержался глазами на гробе и медленно присел рядом на обломок старой башни. Капли звонко падали в скопившиеся на полу лужи. Мысли о кузене неожиданно уняли его муки.

Даровали ему удовлетворение.

— Хорошо твоё ложе? — прошептал Вранг и сощурил свой синий глаз, изучая в полумраке очертания резного гроба — самого пристойного, что удалось добыть в столь короткий срок в этом ужасном городе. — А ты ведь мог бы жить. Если бы ты обходился со мною достойно, кузен.

Вранг прикрыл глаза. Улыбка натянулась на его лице. Он помнил каждый раз, когда подкидывал по крошке чемерицы в его лечебные варева. И в день, когда казнили Морая, покрошил в его кубок вороний глаз. Последний удар и без того болезному телу.

— Ты ведь думал, я буду вечно презренной тенью, — почти ласково продолжал Вранг и провёл рукой по крышке гроба. — Но раз такого великого доа загубила какая-то жалкая «болезнь», то кто теперь презренен?…

Никто же не узнает, что это была не совсем лихорадка. И уж точно не «проклятье» Судьболома.

Вранг хмыкнул и покачал головой.

Так же, как никто не узнал, что это он запер Мааля и Морлея.

«Вы заслужили свою участь, ублюдки».

Маргот поёрзал на холодном камне, представляя, как двух малолетних садистов раздавило этими обломками. И что, что это были его братья?

«Не бывает кровной связи, которая может оправдать такое».

Всё противоречивое, что он испытывал также и к Мораю, всколыхнулось в душе. Вранг умел убивать: планировать, потом выжидать, а потом изящно претворять свой план. Он сделал это не раз, не два и не десять за свою жизнь. Целями его становились самые разные недоброжелатели. Но к Мораю оказалось подобраться труднее всего.

Вернее — не труднее, а рискованнее.

Рождение Вранальга сильно помогло ему сместить гнев с себя на своего наследника. При живом сыне он мог быть уверен, что Морай не станет противиться своей казни исключительно потому, что некому продолжать род Тарцевалей. На такую глупость он вполне был способен.

Но хотел ли Вранг в самом деле его смерти?

«Что ж, теперь рассуждать уже поздно».

Ладонь прошлась по шершавой поверхности дерева.

«Когда-то я отчаянно желал стать марготом вместо Морая, это правда. Именно поэтому я…»

— А помнишь? — обратился он к гробу с тихой усмешкой. — Тогда, когда Кассат вышел побеседовать с Мораем. Это я нагрубил брату, и поэтому он бросился на марпринца, как бешеная собака. А я всё это время высоко на ступеньках стоял. И потому не пострадал. Ты как-то забыл об этом, Каскар… или в глубине души помнил, а потому так не любил меня?

Он задумался. И улыбнулся вдруг ещё шире:

— А когда я впервые появился у вас… Я сразу понял, что твоя сестрица имеет что-то нечистое с Миссаром. Это стало моим козырем; ведь не так-то просто добиться девушки, которую собираются сватать принцу-диатрину. Но и меня не обойдёшь… Я наврал ей, что отец подозревает о её любовном интересе; и это может загубить её репутацию на корню, о принце не будет и речи; но, если она выйдет замуж за меня, то сможет дальше жить в Арракисе с Миссаром, а я буду ей позволять… и далее по тексту. Она сделала всю работу за меня. И убедила Кассата, что наш с ней брак не только даст нам преимущество в войне, но также будет мил её сердцу. Вот только теперь и она медленно стала прозревать, понимая… всё это время вам следовало не презирать меня, а бояться.

Кап, кап.

— Да, кузен? — упиваясь собой, своим одиночеством и своей головной болью, прошипел Вранг. И поцеловал крышку гроба. — Я буду скучать по твоему чванливому благородству. И всякий раз, когда я буду оставаться наедине с Ланитой, смотри на это из-под схааловой юбки и скрипи зубами.

А что Вранальг? На мгновение Вранг задумался, колеблясь. Внешне мальчик куда больше напоминал его, чем Миссара. Но сложно было об этом судить, ибо его дед, Кассат, также был тонкокостный и седой.

Был то его сын или не его — не знали даже боги. Наблюдая его, Вранг всякий раз решал это для себя по новой. Когда Вранальг умело овладевал мечом или мудрым словом из книги, Вранг видел в нём свою кровь. Когда лез под руку и попадал в неприятности — едва удерживался, чтобы не крикнуть ему «миссаров ублюдыш».

— Ему всё равно живётся куда лучше, чем жилось нам, — фыркнул Вранг себе под нос. — У него есть мать и учителя, няньки, книги, игрушки и угощения. У нас же…

«До сих пор недоумеваю, насколько родителям мы были не нужны», — добавил он уже про себя. — «Отец был одержим желанием превратить Долину Смерти во второй остров Дорг со шпилями и горными укреплениями. А мать нарочно игнорировала весь мир. Всю кухню растаскивали слуги, оставляя нам буквально ничего. А старшие выколачивали из нас то, что мы умудрялись найти или выпросить у нянюшки, будто вообще не имели ни малейшего понятия о чести. И это отпрыски маргота, голубая кровь! Ежели нам жилось так, то чернь, наверное, вообще ела друг друга».

Он поскрёб ногтем по резьбе, изображавшей гьеналов и тисовые ягоды. Каскар всю жизнь бодался с Брезой, а теперь лежал в гробе с геральдикой Долины Смерти.

«Надеюсь, теперь ты тоже чувствуешь себя униженным», — скривился Вранг и выпрямился. Напряжение в голове чуть спало. Выплеснуть свою злость всегда помогало — лучше припарок и таблеток.

Теперь всё будет иначе. Теперь маргот — он.

— И дальше будет только лучше, — произнёс он шёпотом. Белки его глаз взволнованно блестели в темноте. — Возьму мальчишку и отправлюсь в столицу. «Альтарскому кандидату» будут не рады там, где уже есть свой наследник трона. Но я буду верным придворным. Старательным. Таким, что вскоре конкурентов у меня не останется.

Ланиту он решил оставить в Альтаре. Во-первых, потому, что она истребовала себе покой заявлением о своей беременности. А во-вторых, потому, что она вызывала от этого в нём только ярость.

«В-третьих, потому, что, когда она испустит дух, мне будет лучше находиться как можно дальше от неё. Чтобы никому не пришло связать воедино нашу брань и её погибель».

Он вновь побарабанил пальцами по крышке.

«Что же до Мальтары…» — Вранг невольно поморщился от саднящей боли, что прорывалась из обрубка руки прямо в расслабленный лекарствами разум. — «Как же я хочу тоже отрезать ей что-нибудь…»

Однако он покачал головой и сощурился, что-то говоря сам себе.