Молчаливое море

Из записок Кострова

Конец ноября принес в «семейную» базу настоящую зиму, оказавшуюся еще лютей сибирской. Звонкие костровские морозы я, бывало, переносил играючи, редко треух нахлобучивал до ушей. А к здешним промозглым ветрам долго не мог приноровиться, они гнули меня в три погибели и насквозь прошивали суконную шинель.

Первого декабря разыгралась сырая пурга. Честное слово, я, коренной таежник, не предполагал, что могут быть такие сугробы, когда двухэтажные казармы заметает под крыши!

Едва унялась пурга, как в базе начался «метрострой». От здания к зданию натянули канаты и вдоль них стали пробивать в снегу туннели. А еще через пару дней весь этот труд египетский пошел насмарку. Подул южный ветер, и прямо на глазах съежились и осели белые барханы.

Зимой подводные лодки возвращались с океана похожими на доисторических чудищ. От ватерлиний до мостиков их покрывали ледяные панцири, а сетепрорезатели на форштевнях превращались в диковинные бивни.

Едва такой динозавр ошвартовывался у стенки, как на него наваливалась «банно-прачечная» команда. Трое здоровяков-матросов обдавали лодочные бока крутым кипятком из пожарных брандспойтов. Под горячими струями лед мигом покрывался сизой пленкой, трещины молниями разбегались по его поверхности, и ноздреватые пласты с грохотом обваливались.

Многие лодки были почтенными старушками, отпраздновавшими серебряные юбилеи. Хлопот они доставляли немало, но команды любили своих латаных русалок. Такова уж особенность мужской натуры: в старом привычном костюме всегда кажется удобнее, чем в самом моднящем новом.

Хотя боевая подготовка в зимний период значительно свертывалась, лодкам частенько приходилось сталкиваться лицом к лицу с беснующейся стихией. В одну из ночей и наш экипаж подняли по боевой тревоге. Я замешкался в каюте и на лодку прибежал последним, схлопотав хлесткую реплику командира:

— Дай, боже, нам такой же крепкий сон, как детям и праведникам!

В моем минном отсеке было слышно, как рядом с нашим минзагом сопел, разводя пары, ледокольный буксир. «Будут выводить на чистую воду», — сообразил я, и это не было каламбуром. Бухту покрывал лед полуметровой толщины.

Приняв доклады о готовности к походу, Котс собрал офицеров в центральном посту.

— За Итурупом угодила в тайфун девяностая «щука», — без предисловий объявил командир. — Связь с ней потеряна, вероятно, имеются повреждения. Мы идем на помощь. Командирам боевых частей еще раз проверить механизмы. Тайфун вам не фунт изюму. Понятно? Теперь по местам, и чтобы все было в ажуре!

Через час мы двинулись. Впереди с хряпом крушил лед буксир, оставляя за собой зеленое разводье. Крупные обломки льдин скрежетали по нашим бортам.

— Боцман! — сердито крикнул с мостика Котс. — Мух ловите? Отталкивайте льдины! Не хватало продырявить цистерну в трех шагах от дома, — проворчал командир, кладя на место мегафон.

Чистая вода оказалась невдалеке. Вскоре мы сначала услышали, а потом увидели, как впереди вздыбливается горбами и лопается подмытый лед. Это океанский накат поднимал его на своей могучей спине.

— Утром обошлись бы без ледокола, — вслух высказал свои мысли командир.

Волны приняли нас сразу за ледяной кромкой. Они забавлялись с лодкой, словно кошки с мышью: то подбрасывали и подхватывали ее на лету, то вдруг расступались, и лодка по самый мостик врезалась в кипящий водоворот.

Океан походил на бескрайнюю холмистую равнину, выбеленную первым снегом. Только холмы на этой равнине не стояли на месте, а не спеша катились от горизонта. Ветер растрепывал их пологие макушки, учиняя пенную пургу.

Чем дальше отходили мы от берега, тем сильнее становилась качка. Волны уже не наскакивали ошалелыми дворнягами, теперь они чинно подкатывали к «Ленинцу», заступая дорогу и закрывая полнеба. Упрямый корабль, кряхтя, задирал нос и бесстрашно карабкался наверх, чтобы минуту спустя стремительно скатиться навстречу следующему валу.

От бесконечных взлетов и падений чугунела голова, сбивались в комок и теснили дыхание внутренности. Перегнувшись через буртик мостика, я отдал первую дань Нептуну. Когда поднял бледное, в холодном поту лицо, встретился с ободряющим взглядом Котса. «Держись, самый младший!» — говорили его глаза.

Вахта сменялась каждый час. Больше трудно было выдержать в этом бурлящем, вымораживающем кровь котле. Привязанный к переговорной трубе, я мигом оделся в ледяную кольчугу. Лишь чайник кипятку позволил распутать смерзшиеся веревки, чтобы привязать ими моего сменщика. А я быстро юркнул вниз, в блаженную теплоту отсека, разделся и забрался в постель под шерстяное одеяло. Но и лежать можно было, только пристегнувшись ремнями к дивану. И во сне я без конца проваливался в какие-то колодцы и ямы, поминутно просыпаясь с колотящимся сердцем. А через четыре часа меня снова вытянули наверх.

Двое суток океан не давал нам передышки. Но еще раньше я почувствовал, как просветлела моя голова, рассосался комок, застрявший в горле. Впервые после «разгрузочного» дня я с аппетитом уплел полную миску жаренных в сале макарон. Поднялось настроение, хотелось кричать, пересиливая шторм: «Будет буря — мы поспорим и помужествуем с ней!»

Восторг мой излился собственными стихами:

Старик океан проверяет нас крепко,
Удары волны — словно залпы орудий,
Но только подводная лодка — не щепка,
И ею командуют смелые люди!

Девяностую «щуку» мы нашли к исходу третьих суток. Сначала засекли ее работу на ультракоротких волнах. «Дрейфуем к югу, — сообщил Котсу ее командир. — Погнуты линии валов, потерян вертикальный руль». Далее шли координаты места аварийной лодки.

«Идем к вам. Корректируйте наш курс», — передал ответную радиограмму Котс.

— Пять суток отпуска тому, кто первым увидит «щуку»! — пообещал он вахтенным сигнальщикам.

Но первым лодку увидел я. Как синий айсберг, возникла она на крутой волне, вся окутанная серыми смерчами испарений.

— Справа тридцать, дистанция двадцать пять кабельтов! — радостно заорал я, вытягивая вперед руки. Посрамленные сигнальщики обиженно кусали губы.

— Браво, младший! Зрение у тебя в ажуре, — одобрительно сказал Котс, разворачивая лодку на курс сближения со «щукой». Вскоре она вздыбилась совсем невдалеке от нас.

Вся в ледяных сталактитах и сталагмитах, лодка и в самом деле напоминала айсберг. Особенно бросалась в глаза носовая пушка, обратившаяся в белого мамонта. Зато изодранный в клочья ходовой флаг не был приспущен. Все люди были живы.

— Буксир сможете принять? — крикнул в электромегафон Котс.

На обезображенной палубе «щуки» появились люди. Вызвали наверх и нашу швартовую команду.

— Осторожнее с тросами, помощник, — инструктировал офицера командир. — Людей привяжите к леерам. Да глядите, аккуратнее стреляйте из линемета, глаза друг другу не выжгите.

— Может, руками подадим бросательный, товарищ командир? — вставил словечко пожилой боцман.

Реактивный линемет мы получили совсем недавно взамен бросательного конца, живущего на флоте, вероятно, со времен Одиссея. Не только старые боцманы, но и некоторые командиры с опаской восприняли новшество.

— Руками вы не добросите, боцман, — сказал Котс.— Ветер отжимной, а близко подходить не станем.

— На «щуке»! — поднеся ко рту мегафон, крикнул он. — Сможете вытравить несколько смычек якорь-цепи? Надо бы закрепить их на буксирном тросе, чтобы амортизировали рывки!

Вскоре наш минзаг по-бурлацки натужно, спотыкаясь на волне, тянул буксир. Поврежденная лодка рыскала за его кормой из стороны в сторону, словно упрямая телка, грозя оборвать противно скрежещущий буксир. Он лопнул на подходе к базе, когда уже подоспело спасательное судно. Дальше «щуку» повело оно.

Обычным порядком лодку освободили от ледяных оков, и все ахнули, увидев, как искорежил ее надстройки тайфун. Носовую палубу срезало, как ножом, и скрутило в рулон, словно лист картона. Ударом страшенной силы стальную скатку вклинило под пушку, согнув коромыслом ее стомиллиметровый ствол. В обшивке легкого корпуса зияли рваные пробоины и вмятины.

Оба наших экипажа выстроили на причале. «Дед Мазай» — так шутливо прозвали горячего, но отходчивого комбрига — сказал проникновенную речь. Слушая его, и я чувствовал себя немножко героем.