Волчья натура. Зверь в каждом из нас

— Шольц? Введите меня в курс событий.

— Простите, господин премьер, этот канал закрытый или открытый?

— Разумеется, закрытый, Шольц. Я даже жене звоню по закрытому каналу.

— Отлично, господин премьер. Извините за вопрос… но ситуация нешуточная.

— Ничего. Я понимаю и одобряю ваш профессионализм. Итак?

— Убийства, увы, продолжаются. Но благодаря информации русских семнадцать человек уже находятся под наблюдением и защитой. Четыре покушения предотвращены. К сожалению, есть потери с нашей стороны: погиб оперативник группы прикрытия. Из семи человек, которых мы не успели найти и взять под защиту, двое убиты. Остальные разыскиваются по всем доступным каналам и, как только будут обнаружены, также попадут под защиту. Русские, прибалты и туранцы все время предоставляют горячие директивы, но надо сказать, что по-настоящему ценная информация имеется только у русских.

— Покушавшиеся арестованы?

— Увы, господин премьер. Трое скрылись, один погиб. У нас пока недостает их бесстрашия перед ликом смерти.

Вопреки ожиданиям, премьер-министр не стал прохаживаться по этому поводу. Он прекрасно понимал, что человеку без должной подготовки с волком не сладить. А времени на подготовку как раз не хватало. Уже то хорошо, что предотвращены хотя бы некоторые покушения. Откровенно говоря, премьер не рассчитывал и на это. Он вновь обратился к Шольцу:

— Совместные действия с разведками соседей санкционированы?

— Кем?

— Эффенбергом, конечно! — В тоне премьера, как показалось Шольцу, впервые мелькнула нотка раздражения.

— Так точно, санкционированы. Через десять минут у министра юстиции совещание, полагаю, что основной темой будет именно обсуждение и коррекция совместной с русскими операции.

— Какие еще страны, помимо России, претендуют на участие в совместной операции?

— Сибирь, наверное, поскольку все это будет происходить на их территории. Туран и Балтия, вероятнее всего, предстанут только в информационно-совещательном порядке. Остальные в общем-то в стороне.

— Хорошо… И еще, послушайте, Шольц… Я, конечно же, буду держать постоянную связь с Эффенбергом. Но вы на всякий случай отсылайте моему референту копии отчетов и материалов, которые вам покажутся важными. Такой способный работник, как вы, наверняка сумеет снабдить премьера Европейского Союза всем необходимым, не так ли? А способные работники имеют свойство быстро продвигаться по служебной лестнице. Надеюсь, вы правильно поняли меня, Шольц.

— Да, господин премьер. Я вас прекрасно понял.

— Ну и отлично. Надеюсь на вас.

В трубке раздались короткие гудки. Шольц задумчиво надавил на отбой и уставился на служебный телефон-селектоид, застывший посреди рабочего стола.

«Вот это номер, — подумал он. — Премьер пытается получить информацию в обход министра юстиции и в обход внешней разведки! Что же назревает, тысяча чертей?»

Некоторое время Шольц обдумывал предложение премьер-министра. Тот явно и недвусмысленно дал понять, что, если Шольц будет исправно снабжать его оперативной информацией через головы коллег, это отразится на его, Шольца, карьере.

Шольц был не из тех, кто идет к цели по головам. Он потому до сих пор и оставался всего лишь майором, что хорошо проведенное дело ценил выше собственного кресла. Но, как и всякий здравомыслящий человек, от повышения вряд ли отказался бы. Проблема состояла в том, что кое-какую информацию он даже премьеру не имел формального права предоставлять, а уж тем более — без ведома Эффенберга. Разведка есть разведка. К тому же у премьера явно натянутые отношения с Эффенбергом, а какому вээровцу захочется попасть в опалу к собственному шефу?

Окончательного решения Шольц так и не принял. Решил ориентироваться по ходу дела. Не откликнуться на «просьбу» премьера тоже нельзя.

Шольц встал, вызвал Генриха и собрал распечатки по делу о хищниках в пухлую папку.

Курский вокзал встретил Арчибальда Рене де Шертарини многоголосым гулом и безудержными броуновскими толпами. Разница с курортным Крымом моментально ощущалась, хотя выразить словами, в чем именно она заключается, Арчи, наверное, не сумел бы. У курортников даже взгляды особенные. А здесь все были озабоченны и деловиты, и отдыха во взглядах совершенно не отслеживалось.

Огибая носильщиков с тележками, Арчи направился к туннелю. Единственная сумочка выделяла его из толпы приехавших — мало кто был нагружен так легко. Носильщики глядели на Арчи презрительно.

Разномастный людской поток втягивался в арку подземки. Арчи направлялся именно сюда. Еще в купе он переложил ключи из кармашка сумки в карман джинсов; мыслями он был уже там, на Пятой Парковой, в маленькой квартирке на верхнем этаже свечной двенадцатиэтажки.

Именно отсюда два года назад прошедший реабилитацию после шестнадцатого и семнадцатого «фитилей», осунувшийся и похудевший агент Шериф отбывал в «спящие». Вот с этой самой сумочкой проделал тот же путь в обратном порядке: до Курского, в поезд Москва — Евпатория, и ту-ту навстречу морю и карьере спасателя. Но не думал Арчи, что карьера эта будет такой недолгой.

Но и он уже не тот: море, время и спокойная работа — отличные лекари. И даже трещина в душе, в хрупкой человеческой личности, успела надежно зарасти. Арчи чувствовал себя готовым к очередному «фитилю» даже без обычной подготовки у психоинженеров. В конце концов, двенадцатый и пятнадцатый «фитили» он тоже пережил без подготовки, хотя труднее было пережить только самый первый. Но — пережил. И не свихнулся, как предрекали многие психоинженеры. Наверное, сказалось своеобразие морфемы. Какой-нибудь холеричный доберман или пудель точно тронулся бы умом. Но только не ньюфаундленд.

В подземке он спустился по двуморфу-эскалатору на перрон, подождал поезд, втиснулся в него вместе со всеми и поехал на восток. В Измайлово, район парков, гостиниц и телецентра. Туда, где надо всей Москвой высится шпиль Измайловской Иглы. Ее выращивали двенадцать лет, уникальными форсированными методами. Вся столица съезжалась поглядеть на укореняющийся саженец.

Шесть остановок. Шесть перегонов. Десять минут пешком. Вечно сонный лифт. И вот она, восьмидесятая квартира.

Здесь почти ничего не изменилось за два года. Те же книги в скрипучем полуживом шкафу. Те же вскрытые компьютеры, к которым постоянно подживляются новые морфосоставляющие. То же расхлябанное кресло перед стареньким монитором.

Хозяин, конечно же, отсутствует. Он здесь вообще редко появляется, раз или два в неделю, не чаще.

Арчи опустил сумку на пол перед застеленной койкой. Здесь часто приходилось отлеживаться после операций в самых разных точках планеты. В Америке такое состояние называли «залечь на тюфяки». Спрятаться. Отсидеться. Перевести дыхание.

Но сейчас Арчи явно не дадут отсиживаться. Так и есть — телефон уже звонит.

Он поднял трубку, надеясь, что кто-нибудь просто пытается разыскать Самохина. Формального хозяина этой берлоги.

Но звонившему Самохин был ни к чему.

— Двадцать один сорок, — произнес совершенно незнакомый Арчи голос. — Казанский вокзал. Поезд двадцать семь, десятый вагон. Место четырнадцать.

Арчи послушно повторил, как того требовали правила:

— Двадцать седьмой поезд, десятый вагон, место четырнадцать. Двадцать один сорок, с Казанского.

Звонивший внимательно выслушал Арчи и, не проронив больше ни слова, отключился. Арчи вернул трубку на базу, голодно пискнувшую. Пришлось сходить на кухню, отыскать в холодильнике брикет универсального корма и осчастливить телефон. Заодно Арчи накормил холодильник и дверной звонок. Сервер оказался сытым — уж его Самохин никогда не заставлял голодать.

«Значит, проводку начнут прямо в дороге, — думал Арчи отстраненно. — Жаль».

Он надеялся побродить по Москве. Не выйдет, до поезда оставалось неполных четыре часа.

Все же Арчи прогулялся. По Измайловскому бульвару, потом по Сиреневому. Даже знакомого встретил — Вадика Чикова, когда-то учились вместе. Опрокинули за встречу по бокалу пива; Чиков тащил Арчи к себе в гости, но времени уже не оставалось.

В полдесятого Арчи, небрежно помахивая сумкой, ступил на перрон Казанского вокзала. Он давно заметил: на тех, кто молча и мрачно тащит свой багаж, почему-то обращают больше внимания, чем на беззаботных с виду. Насвистывая нечто легкомысленное, Арчи дошел до вагона; проводника у входа не оказалось.

«Тем проще, — Арчи только порадовался. — Билета-то у меня нет».

Дверь четвертого купе была открыта настежь. В купе сидел уже знакомый русский овчар — Лутченко. Напарника его пока не было видно.

— Денечек добрый! — нейтрально поздоровался Арчи.

— Здравствуй, Арчи, — ответил Лутченко. — Можешь расслабиться, это спецвагон.

— Понял. — Арчи кивнул и забросил свою символическую поклажу на верхнюю полку. Мельком глянул в багажный отсек — там стояли новенькие, еще пахнущие накопителем сумки.

— Вон та — твоя, — сообщил Лутченко, указывая на крайнюю слева. — Можешь переодеться. Треники, там, тапочки, футболка.

В соседних купе кто-то негромко переговаривался.

— А пожевать есть что-нибудь? — спросил Арчи. — А то я не успел…

— Найдем.

Едва Арчи облачился в выстиранный спортивный костюм, поезд тронулся. Откуда-то появился проводник, принес белье, ничего не спросил взамен, билетами тоже не поинтересовался и безмолвно канул в коридор.

Лутченко прикрыл дверь.

— С бабулей твоей плохо, — сказал Лутченко. — Ты знаешь?

— Знаю, — со вздохом ответил Арчи. — Девяносто восемь лет все-таки…

— Между прочим, ты к ней направляешься.

Арчи вскинул брови:

— Даже так?.

— Так уж вышло, извини. Тебе в Алзамай. Для начала. А куда потом — не знаю.

— Прямое прикрытие? — понял Арчи. — Так вот почему я вам понадобился… А свистели — эвристическая программа, компьютер, жесткий отбор, то-се…

— Программа действительно выбрала тебя, Арчи. Просто совпадение.

«Совпадений не бывает, — хотел сказать Арчи. — Совпадения — это миф».

Но сдержался.

— Там мама моя, наверное, в Алзамае, — мрачно сказал он несколькими мгновениями спустя. — Вы же ее подставляете.

— Арчи. Ты едешь к бабуле. Возможно, тебе и не понадобится действовать. Ты просто разведчик. Глаза и уши.

— Надеюсь, — буркнул Арчи.

Тут явился проводник с подносом, уставленным всякой всячиной, и некоторое время Арчи было не до проблем, потому что проголодался он неожиданно сильно. Лутченко терпеливо ждал.

Бабку свою Арчи знал плохо: последний раз видел ее еще в детстве, и в памяти остался полуразмытый образ пожилой женщины с глиняной кружкой молока в руках. Мать часто просила, чтоб съездил в Алзамай, проведал. Но все не складывалось: сначала школа, потом первые задания. В сущности, бабка была чужим для Арчи человеком, но легкие уколы совести все же неприятно бередили душу.

Мама, конечно, уже там, в Алзамае. Странно, что не позвонила на базу. Обычно она звонила раз в месяц, иногда даже умудрялась застать Арчи. Как она там?

Бабуле скорее всего уже никакое лекарство не поможет. Возраст. Подобные мысли, конечно, циничны. Но работа приучила Арчи видеть мир именно таким, каков он есть, не лучше и не хуже, без прикрас и напрасных надежд. Всех нас когда-нибудь прихлопнет последним сроком. Бояться этого глупо, сопротивляться — бессмысленно. Сопротивляться нужно, только если кто-нибудь или что-нибудь пытается отправить тебя в мир иной ДО неизбежного срока. К тому же, Арчи не раз слышал от пожилых людей, что от жизни тоже иногда устают и порой смерти ожидают как избавления.