Сокровища града Китежа

15

Последние торопливые распоряжения отданы и мы отплыли. На берегу любопытствующие крестьяне. Равномерно взмахивают весла, берег все удаляется и удаляется.

Теперь все мы, и концессионеры, и просто члены экспедиции, отошли на второй план. Главное действующее лицо сейчас Иван Федорович. Он облачился в свой водолазный костюм. У ног его лежит скафандр, словно чья-то чудовищная голова.

Иван Федорович командует:

– Стоп!

Лодки останавливаются и застывают на месте. Иван Федорович вынимает какой-то таинственный инструмент, нажимает какие-то невидимые кнопки: из инструмента со свистом вылетает бечева, погружаясь в озеро. Многозначительно морща лоб, Иван Федорович что-то невнятно бормочет, словно произносит заклинания.

– Наддай весла!

Гребцы ударяют по воде.

– Право руля!

Лодки поворачивают вправо.

– Лево руля! Стоп!

Как заправский шкипер, командует Иван Федорович и приказания его исполняются беспрекословно. Опять шипит таинственный инструмент и опять погружается бечева в воду. Но из этого, кроме глубокомысленных морщин на лбу Ивана Федоровича, – ничего больше не выходит. Солнце подымается все выше и выше – становится жарко. Из объемистых своих ящиков Иван Федорович достает некий прибор, по виду очень похожий на лошадиный термометр, и погружает его в воду.

Опять тишина. И опять глубокомысленные морщины.

– Наддай весла!

Лодки снова мечутся по озеру. Действия Ивана Федоровича непонятны и таинственны. Все члены экспедиции смотрят буквально ему в рот. Солнце жарит во все лопатки. Становится нестерпимо жарко. Иван Федорович опять командует. Лодки снова вертятся, снова шипит бечева и погружается в воду лошадиный термометр, «гидрант», как назвал его Иван Федорович. Мы все понемногу начинаем уставать и только господин Бартельс с неослабным вниманием следит за Иваном Федоровичем.

– Стоп! – раздраженно и зло скомандовал Иван Федорович.

Послушные лодки застыли.

– Тут придется мне исследовать пока лично! – туманно объяснил Иван Федорович и не спеша начал раздеваться. Снял костюм. Снял белье. Мелькнул белым телом и нырнул. Через секунду он появился на поверхности и, отфыркиваясь, поплыл, изредка ныряя.

Ах, черт побери! Мне было понятно все. Просто ему стало жарко и он решил освежиться. Я с удовольствием последовал бы его примеру, – но ведь он не купается, а «исследует пока лично»! М-да, – положеньице! Но приходится молча обливаться потом. А Иван Федорович, в достаточной степени исследовав лично, влез в лодку, обсох на солнышке и снова облачился в свой костюм. Господин Бартельс был неутомим – он не спускал с него глаз. Дорогой учитель пытался отвлечь его внимание разговорами на геологические темы, но Бартельс остался равнодушен ко всем эпохам и периодам, и даже минозавры не привлекли его внимания.

Так промучились мы весь день. Солнце клонилось к западу и падало за горизонт, когда, усталые и голодные, мы возвратились к месту стоянки.

Это был первый день исследований.

Луна ныряла в тучах, как утлый челн в разбушевавшихся волнах, и призрачные блики танцевали над болотом и озером. Над лагерем стоял мерный храп утомившихся за день людей. Две молчаливые фигуры бесшумно поднялись, осторожно обошли полупогасший костер и потонули в потемках.

Ночь моргала лунным глазом. В неверном свете скользили ноги. Шурша, скатывались и с легким всплеском падали в воду комья земли. Озеро лежало неподвижное, черное и загадочное. Туман клубился над водою седыми хлопьями.

– Дитя мое, дайте руку, у меня подгибаются ноги!

Две тени слились в одну. Угли костра скрылись в ночной тьме. Лагерь остался позади.

– Что же делать? Ведь этому несчастному, тупоумному негоцианту нужны доказательства: реальные, ощутимые!

– Да, дорогой учитель, – они ему нужны…

Мятущиеся души присели на берегу и уставились ищущими взорами в ночную тьму. Жюлль медленно отламывал кусочки грунта и бросал их в воду. Ветер играл кудрями ученого и освежал разгоряченный мозг. Тишина нарушалась только всплесками воды. Трижды прокричала болотная птица. Все было таинственно и поэтично, – недоставало только русалок и водяного. Но вот блеснули в потемках глаза Туапрео и он воспрянул, как лев, учуявший добычу.

– Вперед, дитя, за мною!

Поднялся ветер. С головокружительной быстротой помчалась луна, зарываясь в обрывки туч.

По спящему лагерю бесшумно скользили две тени. Они застыли на мгновенье и склонились. Медленно поднялась третья тень, и вот – три призрака, крадучись, отошли в сторону и зашептались. Голос Оноре Туапрео был уверен и спокоен.

– Вы поняли?

Иван Федорович основательно почесал затылок. Это специфическая русская особенность, – в затруднительных случаях жизни они всегда скребут затылок.

В воцарившейся тишине слышно было, как расталкивает луна тучи и с трудом пробирается по намеченному пути.

– Ну? – не выдержал Туапрео и эхом отозвался Жюлль:

– Ну же!

Иван Федорович безмолвствовал. В таинственной тишине ласковым шелестом прошуршали ассигнации и затихли в широкой ладони Ивана Федоровича. Четко повторил Туапрео:

– Вы поняли?

– Ну, ладно, товарищи капиталисты, – это пойдет по фонду амортизации.

От конфуза луна запряталась, и воцарилась кромешная тьма. Под ее покровом три тени пришли к соглашению, пробрались на свои места и слились с грудой спящих тел.