Сокровища града Китежа

16

Мы уже с час, так же как и вчера, безрезультатно бороздили озеро в различных направлениях. Иван Федорович был суров и задумчив. В торжественной тишине он промерял глубину и орудовал гидрантом. Дэвид Бартельс с напряженнейшим вниманием следил за всеми его действиями и, очевидно, нервничал. Я и профессор томились и тоже нервничали.

Тень решимости пробежала по лицу Ивана Федоровича и он зловеще уронил:

– Спускаюсь!

Лодки застыли в неподвижности. Люди затаили дыхание. Правое колено Оноре Туапрео начало неистово подпрыгивать, выбивая тревожную дробь. Дэвид Бартельс беззвучно барабанил пальцами по скамье.

Иван Федорович глянул на нас, на воду, на солнце, перекрестился – и одел скафандр. Спустили лесенку. В торжественной тишине Иван Федорович погрузился в воду. Над макушкой скафандра булькнула вода и опять воцарилась тишина.

– Я… я… Да посторонитесь же вы, черт побери! Я должен видеть!

Покрасневший от возбуждения Дэвид Бартельс пробрался к борту и склонился над водой, упорно глядя на то место, где исчез Иван Федорович.

Контрольный канат в руках рабочего разматывался быстро и бесшумно.

Вот он замедлил свой бег, остановился, натянулся, ослаб, снова натянулся. Тишина на озере нарушалась только нашим тревожным дыханием. И я, и учитель, да и все в лодках вытягивали шеи, чтобы увидеть эту трепещущую, живую веревку, последнюю ощутимую связь с исчезнувшим Иваном Федоровичем.

Лодка накренилась. Дэвид Бартельс, перегнувшись за борт, сверлил глазами спокойную гладь воды, словно мог что-то увидеть в ней.

– Ах, да что же он там копается! – истерически выкрикнул Оноре Туапрео и в нетерпении рванулся вперед. Лодка качнулась.

– А-ах!

Бац!..

Брр! Шлеп!

Брызги. Крик. Переполох. Полная растерянность всех. Только я – с гордостью отмечаю это, – только я, как старый морской волк, не растерялся и, вскочив на скамейку, закричал:

– Человек за бортом! Человек за бортом!

Ах, Клэр, почему вы не видели меня в эту минуту?

– Человек за бортом! – надрывался я. Пока я кричал, господин Бартельс – а это он вывалился из лодки – замолк и, погружаясь в воду, пускал пузыри, потрясая в воздухе судорожно сжимающимися руками.

– Да не ори ты, черт!

Кто-то довольно энергично толкнул меня, и я полетел в лодку. Падая, я услышал всплеск бросившегося в воду тела и, не теряя присутствия духа, пуще прежнего закричал:

– Два человека за бортом! Два человека…

Молнией прорезало мою память, я вспомнил международный сигнал и во всю силу легких заорал:

– S.О.S.! S.О.S.!

– Дитя, дитя, успокойтесь! Его вытаскивают! Его вытащили!

Я не унимался.

– S.O.S.! S.О.S.!

Мне показалось, что учитель дал мне крепкого подзатыльника. Не знаю, так ли это, но во всяком случае я внезапно уткнулся в его колени и вынужден был замолчать.

Лодка качалась. Встревоженные голоса гудели над моей головой, но я еще с трудом соображал, где я и что со мной. Наконец, я отдышался и пришел в себя от пережитых волнений.

Посреди лодки лежал в лужах воды господин Бартельс. Он был без сознания. Нужны были быстрые и решительные действия. Гениальный ученый Оноре Туапрео оказался, как всегда, самым находчивым человеком. Он отдал распоряжения и Бартельса перенесли во вторую лодку. Взмахнули весла и лодка стремительно помчалась к берегу.

– Ко-о-ньяком! Коньяком не забудьте растереть и две капли в рот! – кричал вдогонку уезжающим Оноре Туапрео и от удовольствия потирал руки. Я недоумевал. Как только лодка с несчастным Бартельсом скрылась с глаз, учитель подошел к дежурившему у сигнальной веревки.

– Ну, что?

– Да ничего. Никакого сигналу не дает, работает, видно.

– Дурак! Как может быть «видно», когда это под водой, – видно не может быть! Отойди.

Учитель весь преобразился. Плечи расправились и глаза молодо заблистали Он взял в руки сигнальную веревку и скомандовал:

– Все на корму!

Гребцы и рабочие сбились на корме. Я попытался приблизиться к учителю, но он повторил:

– Все на корму!

Мне оставалось подчиниться. Склонившись над водой, учитель энергично дергал сигнальную веревку. Через минуту показался над водой скафандр, а затем и весь Иван Федорович. Он откинул свою чудовищную медную голову.

– Какого черта!..

– Молчать! – перебил его учитель и зашептал. Иван Федорович засуетился, загремели железные ящики.

– Повернуться всем кругом! – твердо скомандовал Оноре Туапрео и мы повернулись. Что-то шлепнулось в воду, опять загрохотали железные ящики Ивана Федоровича и прозвучала новая команда:

– Сесть по местам!

– Ну, Иван Федорович, вы можете отдохнуть, а затем опять спускайтесь на поиски.

Учитель, молодо улыбаясь, подошел ко мне и сел рядом.

– Ну, дитя мое, сокровища наши, изыскания начинаются! – при этом он многозначительно подмигнул мне правым глазом.

Иван Федорович отдохнул и снова, облачившись в свой костюм, погрузился в воду.

– Да-с, дитя мое, мне кажется, что мои выкладки непогрешимы! Если принять во внимание, что в течение суток зеркальная поверхность, опущенная на глубину 12 метров, покрывается слоем ила в 2,0133 миллиметра, то в течение недели она покроется в пять раз, запомните, в пять, а не в семь больше, понятно?

– Да, да, дорогой учитель, понятно, – все понятно и проверено!..

Через два часа наша лодка причалила к берегу.

Пришедший в себя после смертельного испуга и неожиданного купанья Дэвид Бартельс лежал в палатке и укутанный во все имевшиеся одеяла, – дрожал мелкой дрожью. Я и профессор, с предосторожностями, сами внесли поднятые со дна озера предметы. Это было нечто странное и непонятное. Какой-то вязкий и липкий ком не то глины, не то ила. Из него торчал обломок дерева. Небольшой острый обломок дерева.

– Господин Бартельс, в состоянии ли вы выслушать то, что я вам сообщу?

– Ах, сссообббщщуу? Ну что вы там сссооббщщщите?

Бартельс, очевидно, был раздражен и вообще еще не совсем пришел в себя.

– Н-ну, говорите, что еще?

Учитель встряхнул своей гривой, сжал мне руку и не спеша начал.

– После трехчасовых тщательных поисков на дне озера, Ивану Федоровичу не удалось обнаружить ничего примечательного…

– Ну да, ну да, – я так и знал! Это гнусная авантюра – и ваши бездарные изыскания причиной этому!

Я ободряюще сжал руку учителя и голосом, полным достоинства, он продолжал:

– По-видимому, все дно озера покрыто равномерным слоем ила и естественно, что при беглом, а пожалуй и тщательном осмотре – ничего обнаружить невозможно. Ил, как ил, как во всех озерах.

– Ну да, ну да! – корчился Бартельс. – Как во всех! А деньги мои…

– Не спешите, господин Бартельс! Я полагаю, что вы можете отказаться от участия в концессии…

– Да, да, конечно! Я тоже так полагаю! Но, уважаемый ученый, кто вернет мне затраченные средства, кто, уж не вы ли?

– Да, так, – мы!

– То есть, как это – вы?

– Мы! Мы будем продолжать работы и, я уверен, в кратчайший срок сможем возместить все понесенные вами расходы.

Глаза господина Бартельса налились кровью; от охватившего его гнева он даже не мог ничего сказать и этим воспользовался дорогой учитель.

– Мы будем продолжать работы. Водолазу не удалось обнаружить ничего, кроме вот этого странного кома, я бы сказал, глыбы.

С этими словами Оноре указал Бартельсу на предмет, извлеченный из озера. Господин Бартельс приподнялся на локтях и уставился на него.

– Это глина, по моему – культурная глина, но вот здесь торчит какой-то кусок дерева, и он меня очень интересует.

Господин Бартельс приподнялся еще выше.

– Вот мы сейчас узнаем, что это за дерево. Дитя мое, крикните людей, пусть размоют эту глину!

– Остановитесь! Стойте!

Все одеяла разлетелись в стороны. Бартельс выпрыгнул из постели и загородил выход из палатки.

– Остановитесь! Стойте! Вы с ума сошли! Дерево? Где дерево?

Бартельс охватил руками глину и любовно поглаживал ее.

– Никаких людей! Никаких! Мы – сами!

– Жюлль, пожалуйста, за водой! Ведро воды! Несколько ведер воды!

Я вышел из палатки. Когда я вернулся, Дэвид Бартельс и Оноре Туапрео сидели на земле и руками осторожно отдирали от глыбы кусочки глины. Дерево обнажалось.

Втроем мы принялись за работу. Мы обмывали обнажавшееся дерево, мы работали в поте лица. За стенами палатки утих говор людей, погасли вечерние костры, черной кошкой пробежала ночь.

На утренней заре, утомленные, но бодрые – мы окончили нашу работу. С блаженным видом сидели мы на корточках, а перед нами лежал обломок ларца. Он был изъеден червями, полуразрушен, но все еще хранил следы высоко художественной работы. Несомненно, – это чудом уцелевший на поверхности дна озера обломок одного из бесчисленных ларцов града Китежа.

Нежно ласкал его Дэвид Бартельс одной рукой. В другой он сжимал слиток золота странной формы, напоминающей древние монеты. Этот слиток мы обнаружили в самом углу обломка, среди грязи и ила.

Утренняя заря разгоралась все ярче и ярче, а мы сидели, потрясенные открытием. Наконец Бартельс, бережно запрятав в бумажник золото, – поднялся.

– Идемте, гениальный учитель, идемте сейчас же!

Они поднялись и вышли. Я так устал, что не смог следовать за ними… Я упал на постель и моментально уснул.

– Вот здесь мы пророем первый канал, а там вот, чуточку восточней, он должен будет соединиться со вторым! Вы понимаете, Бартельс?

– О да, да, дорогой Оноре, – я все понимаю, хотя ничего не понимаю! Но главное, что вы это понимаете, а ведь вы капитан!

– Итак, гениальный учитель, мы приступаем к капитальным работам! Я не могу, я в восторге, я влюблен в вас, гениальный учитель! Разрешите мне поцеловать вас!

Розовые в лучах восходящего солнца – они крепко обнялись и расцеловались.