Лучи смерти товарища Теслы

— Не ссать! Такое бывает…

— Яков… Что это, чёрт побери, такое?!

— Ну… Кебучев говорит, что это огни Святого Эльма. Помнишь, как у Гумилёва…

Глебов тяжело выдохнул. Убрал пистолет в карман, закурил.

— Это у того, который исследователь?

— Нет. Тот, которого расстреляли, отец Льва… «…Ни риф, ни мель ему не встретятся, Но, знак печали и несчастий, Огни святого Эльма светятся, Усеяв борт его и снасти.» Гавриил говорит, что это из-за экспериментов. Хотя чёрт его знает. Место тут нехорошее…

— В смысле?

Агнаров поморщился.

— Слышал про паскуду Анненкова? Садист и редкостная мразь, настоящий белобандит… Вот его тут где-то грохнули. Ну, официально в Семипалатинске. А на деле, говорят, в степь вывезли и шашками изрубили, а тело сожгли… Конечно, может, и слухи. Но больно уж он народа погубил, вряд ли его просто застрелили.

— Ну, мало ли кого и где убили. У нас вся страна на костях и крови стоит.

— Так-то оно да… Но и Унгерн, тот самый, где-то поблизости ошивался… В общем, степняки место это проклятым считают, ночью дежурить отказываются. Им Латыгин даже трибуналом угрожал — ни в какую. Говорят, лучше сдохнуть как последняя собака, чем душу свою потерять.

Следователь вздохнул.

— А сам чего?

— А я коммунист, мне в чертовщину верить не положено…

— А как же вот это вот? Что, просто последствия экспериментов?

Яков Иосифович посмотрел на белые всполохи.

— А чёрт его знает… Но ночью я за территорию объекта не выйду. И «Маузер» у меня всегда наготове. Так, на всякий случай… Тебе советую к огням этим, или что это за дрянь, привыкнуть. Ну и в степь самому ночью не шастать.

— Басмачи?

— Как минимум, да. А, может, и что похуже…

Молча докурив, мужчины разошлись спать. А на утро исчез Ефроим.