Дресс-код для жены банкира

— Ну, ты посиди в баре, что-нибудь выпей, а я пойду, прорежу… — Казалось, что от нетерпения он бил копытом.

— Давай, давай, — согласилась я, — сейчас посижу тут чуть-чуть и потом буду ждать тебя в машине. И помни, ровно в полночь золотая карета превратится в тыкву, а тебя больше не выпустят в город порезвиться.

Он не совсем понял, о чем я, но пообещал через часик-другой спуститься к машине. Клуб, кстати, оказался отличным местом, но мои шансы здесь были невелики. В глазах местного контингента я выглядела почти пенсионеркой, поэтому довольно скоро вернулась в машину и занялась содержимым папки.

Я успела заснять все листочки, хранившиеся в папке, позвонить Лексу и сообщить, что у нас пока все в рамках законности и правопорядка, и услышать в ответ недоверчивое хмыканье, и даже чуть-чуть вздремнуть, прежде чем появился окрыленный своим успехом у юного поколения Кит.

— Жаль, что мы не можем взять их с собой, — сокрушался он, показывая на двух длинноногих созданий, чьи голые животики смутно белели в ночи.

— Что ты, мы даже не можем подвезти их до дому: они будут шокированы, что твой водитель женщина — да еще и пожилая. Надеюсь, ты им дал денег на такси?

— Зачем это? — Кит был поражен такой постановкой вопроса.

— Ухаживать за старшеклассницами — ответственное дело, это тебе не циничные дамы из шашлычных. Нужно проявлять понимание и такт, в конце концов, ходишь под статьей, это у вас в провинции дело можно замять, а тут могут попасться крепкие родители. Поэтому посади-ка их в такси, да смотри, чтобы это было настоящее такси, а не частник.

По непонятным причинам Кит сразу же согласился со мной, торопливо вышел из машины и поплелся к девицам. Возможно, это были обычные оторвы и церемонии были напрасны, но мне в этот вечер хотелось совершать добрые дела.

— Взял у них номера мобильных, — сообщил вернувшийся с задания Кит.

— Давай-давай, роман с малолетней красавицей — это то, что понравится твоему брату.

— Что же, я не могу подружиться со студенточкой? — обиделся он.

— И что, ударишься с ней в безобразия?

— Зачем? Для этого другие кадры есть, будто ты не знаешь… Вот Леха тоже иногда отдыхает от манерностей…

Меня как обожгло.

— И часто он это делает?

— Ну, теперь я не знаю, раньше вот любил, — замялся Кит. — Тяжело же изображать из себя… — он пошевелили пальцами в воздухе, пытаясь сформулировать мысль, — умника. Тяжело же, когда на шее галстук, на носу — очки. У него очки фальшивые, — он захихикал, — с простыми стеклами, для солидности. Можешь сама проверить… Но я тебе ничего не говорил, поняла?

— Поняла. А в детстве вы дружили? — воспользовалась я этим приступом откровенности.

— Не-а. У нас же матери разные, папашка один. Когда он их бросил и стал жить с моей матерью, Леха уже взрослый был, все понимал. Чего ему было со мной цацкаться. Ну, я вздремну немного, — неожиданно закончил он.

И действительно немедленно заснул.

Что же, спасибо и на том, подумала я, что версия о кровавом братстве оказалась несостоятельной. Неприязнь к сводному брату — это вполне понятная история.

Тем временем мы благополучно доехали до нашего «Родника», я растолкала Кита, и мы вошли в дом, где на кухне сидел погруженный в какие-то бумаги Лекс.

— Ну что, вечеринка удалась? — спросил он, оторвавшись от своего увлекательного чтения.

— Вполне. Мальчик вел себя как паинька и даже знакомился с девушками из приличных семей.

— Надеюсь, в этот момент ты не забыла надеть на него намордник?

— Да, и пригладила шерсть за ушами и на холке.

— Да пошли вы все знаете куда… — рявкнул явно недовольный нашим импровизированным скетчем Кит.

— Зря обижаешься, оценки тебе выставили самые что ни на есть высокие. Если дело так и дальше пойдет, тебя можно будет пускать в приличное общество, — заметил Лекс.

— Без намордника, что ли? — парировал его брат и вышел, хлопнув дверью.

— Устала? — спросил меня Лекс.

Тон его был таким же, как в первые дни нашей любви. От этих интонаций мне сделалось тепло и хорошо. А я ведь действительно устала. От шума, табачного дыма, Никитиных выкрутасов, от подозрений, в конце концов.

— Ты будешь отдыхать, а я буду тебя ласкать, — шепнул он, когда мы поднимались наверх.

— Сначала в душ. — Хотелось избавиться от запаха табака.

— Я тебя помою.

Он и вправду вымыл мое обмягшее тело, завернул в махровую простыню и отнес в постель. Может, он и развратничал, проделывал черт знает какие мерзости, может, даже только вчера научился завязывать галстук и вообще недавно слез с дерева. Но в его ласках я не чувствовала фальши.

Когда не о чем рассказать, заводят беседу о погоде. Но иногда погодная тема бывает захватывающей и актуальной. Например, в последнее время у нас в городе случаются сильнейшие ветры, практически ураганы. Раньше такого точно не было, могу утверждать как уроженка здешних мест. Такие погодные катаклизмы то угрожают городу наводнением, то просто устраивают кавардак — выворачивают деревья, обрывают провода и крушат рекламные щиты.

Один такой ураган как раз случился летним вечером, когда мы с Никитой остались ночевать в «Роднике». Ветер задул внезапно и с такой силой, что заскрипели и угрожающе закачались сосны, растущие на участке, а по дорожкам понеслись пыльные смерчи. Охранники забегали, пытаясь выбрать безопасное место для машин; из своей берлоги вылез Никита: заволновался, как там его ненаглядный «мерс». Мы встретились с ним на нижней кухне, куда он явился, удостоверившись, что машина в относительной безопасности.

— В такую погоду можно и выпить, — сказал он.

Я уже открыла рот, чтобы ответить что-нибудь утвердительное, как вдруг небо осветилось вспышкой молнии и последовал такой раскат грома, что зазвенела посуда в шкафчике. На дорожке мелькнула собачья тень. Это в ужасе, не разбирая дороги, мчался Барбос — собака, которую держали охранники. Ленивый, раскормленный, отдаленно напоминающий немецкую овчарку пес, по непонятным причинам считавшийся сторожевым, панически боялся грома и всякий раз норовил укрыться в самых неожиданных местах. На секунду стало тихо, раздавался только жалобный вой Барбоса, но через мгновение хлынул ливень и началась грандиозная гроза. От неожиданности я вздрогнула, что не укрылось от Никиты.

— Не бойся, если что, я прикрою тебя своим телом. — Он обнял меня за плечи.

Я вдруг как-то обмякла.

— Ого! — Он сразу же все понял.

— Ничего не «ого», — поспешно отозвалась я, — нормальная реакция.

— То есть это не то что тебе нравится, что я тебя обнял? — уточнил он на всякий случай.

— Не то, — поспешно заверила я.

В этот момент погас свет.

— Классно, — заметил Никита. — Можно зажечь свечи, у них тут прорва свечей для украшения вечеринок.

— Это мило, что у тебя такой романтический настрой. — От неловкости я перешла на строгий, учительский тон. — Но ты забываешь, что этот дом полностью электрифицирован. Это касается и системы водоснабжения, и канализации.

— Ну и что?

— Мы можем оказаться в неловком положении, вот что. Может, ты сходишь вниз и попробуешь запустить резервный генератор?

— Ладно, — заржал Никита, — схожу. Будешь писать с комфортом.

За окном сверкало, завывало и хлестало. Я на ощупь отыскала какую-то свечку и, поставив ее на стол, села ждать. Видимо, с генератором все обстояло непросто, и Никита пошел звать подмогу.

Запикал мой мобильник — звонил Лекс.

— Как там у вас?

— Жуткий ураган, электричество отключили, сижу в темноте, — отрапортовала я.

— Не страшно?

— Да ничего, тут же охрана и Кит.

— А он что делает? — настороженно спросил Лекс.

— Пытается запустить генератор.

— Ну и хорошо. Надеюсь, он справится. Я уже не приеду… Да, не ложись спать на втором этаже, вдруг дерево упадет… Кит точно прилично себя ведет?

— Все нормально, не беспокойся. Мне без тебя грустно… — начала было я, но тут связь прервалась.

Зато замигали, а потом зажглись лампочки. Вошел очень довольный собой Никита.

— Вот теперь можно и выпить. — Он многозначительно посмотрел на меня.

— Звонил Алексей, он волнуется, — решила я вернуть его в реальность.

— Значит, сегодня уже не приедет, раз звонит и волнуется, — рассудил Никита.

Он подмигнул мне и затем поставил на стол бутылку. Это был какой-то раритетный односолодовый виски из коллекции, находившейся в библиотеке. Без всякого уважения к благородному напитку Никита щедро плеснул его в стаканы.

— Кстати, — начал он многозначительно, — на втором этаже света нет, мощности не хватает. Да там и опасно, дерево может рухнуть, так что спать будем здесь. — Он отхлебнул из стакана. — Спальня, правда, одна.

— Ты вполне можешь лечь на каком-нибудь диване. — Не хватало еще ночевать с ним в одной комнате. — Например, в библиотеке. Поближе к запасам спиртного, чтобы было чем нервы успокаивать.

— Да не буду я к тебе приставать, тоже, придумала. Я в курсе, кого можно… трогать, — нашел он приличествующее обстановке слово. — Просто ты же боишься, дрожишь, вон даже мерзнешь… Вот я и решил, что нужно как-то…

Тут слов у него не нашлось, и он просто взял меня за руку. Если бы Никита долго обдумывал, как наилучшим образом меня окрутить, то ничего лучшего не придумал бы. Эта безыскусная, грубоватая откровенность оказывает сильнейшее действие. Тем более что каждой женщине в глубине души хочется именно этого: чтобы кто-нибудь большой и сильный обнимал, согревал, держал в руках, а за окном в это время бушевала стихия. И вот этот дурацкий сценарий вдруг начал самым неожиданным образом претворяться в жизнь.

Это все от неопределенности, утешала я себя мысленно, когда после нескольких добрых порций виски плелась вслед за ним в спальню. Но что будет, когда эта маленькая слабость всплывет? Произведут ли впечатление на Лекса рассказы об охватившем все мое существо смятении, помутившем разум? С другой стороны, непонятно, чего ожидать от Никиты. Если начать сопротивляться, вдруг он применит силу? Будет шум, прибежит охрана. Ужас и позор, уж лучше и не сопротивляться.

Почувствовав себя в некотором роде жертвой, я вдруг поняла, что это мне нравится. Однако Никита явно не подозревал о том, что бывают такие вот разноречивые чувства. Втолкнув меня в спальню и удостоверившись, что я, не стукнувшись лбом об спинку кровати, улеглась, он вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Утро встретило солнцем, обломками веток на дорожках и, понятное дело, пустой комнатой. Посмотрев в окно, я обнаружила, что наши сосны выстояли. Машины целы. А у толстяка Барбоса, который как ни в чем не бывало грелся посреди клумбы, судя по всему, не случился инфаркт. Как хорошо, что ночью ничего не произошло, и не только в плане нанесения ущерба жилым постройкам и земельным угодьям. И что мне все время неймется? Никита изо всех сил старается вести себя прилично, а я расценила это как некий страстный порыв. Стыдно, очень-очень стыдно. Хорошо, что он не догадался, что я была и не против. Впрочем, не догадался — это не то слово. Он даже и не подозревал скорее всего. Я решила как можно быстрее забыть об этом неприятном инциденте.